Со стороны отдыхающих выступил под охраной Дылды, Пуза и Тошнота сам Ездра, как ни сопротивлялся этому штаб, говоря, что не дело главнокомандующему так подставляться.

Сошлись на нейтральной полосе, под чутким вниманием стволов и оптических прицелов с обеих сторон.

– Я буду краток, – сказал рентгенолог после торопливого рукопожатия. – Руководство санатория требует прекратить нарушение общественного порядка на территории вверенного ему лечебного учреждения. Вам предлагается добровольно сдать оружие и вернуться в корпуса. Гибель сотрудника, обеспечивающего охрану санатория, администрация спишет на трагическую случайность, благо родных у него нет.

– Интересно девки пляшут, Рафаилыч, – усмехнулся Ездра, словно не замечая, как рентгенолога передёрнуло от подобного панибратства, – интересно ты излагаешь, но как-то, это, не в строчку. А гибель Козлоборода вы на куда спишете, ась?

– Кого? – рентгенолог так натурально сыграл неведение, что Ездра бы ему обязательно поверил, если бы своими глазами не видел труп убиенного товарища. – О чём вы говорите, Ездра?

– Ага, – кивнул Ездра, словно другого ответа и не ожидал. – А свежеубитых осьмнадцать человек по какому, это, списку у вас пойдут, ирод ты кочерыжечный? А кровушку нашу тоже спишете? Сколько же литров вы из нас выкачали за всё время, упыри!

– Послушайте, Ездра, – запыхтел рентгенолог краснея и выдавая дипломатическую несостоятельность свою, – я не уполномочен отвечать на ваши вопросы. И переговоры с вами по полной форме вести я тоже не уполномочен. Видите ли, мне поручено лишь передать вам требование администрации. Я как бы передал, моё дело маленькое. Я не знаю ни про какого Козлоборода, и о каких человеках вы тут толкуете, я тоже не знаю и ничего не могу вам прокомментировать. Если вы уяснили наши требования, то, пожалуй, на этом мы и разойдёмся. Я не дипломат и не военный, я, видите ли, рентгенолог, врач в третьем поколении, а потому…

– Где Сам? – в упор спросил Ездра, не слушая.

– Кто? – снова не понял еврейчик.

– Сам где, я спрашиваю? – повторил Ездра. – Почему Сам не пришёл с нами, это, потолковать? Ты, Рафаилыч, так и передай своему, это, командованию: говорить мы будем только с Самим, а на рентгенологов и прочих проктологов нам время тратить несподручно. И в ответ на ваши требования мы двигаем свои. Первое: вы возвращаете оружие в оружейку и отправляетесь по своим рабочим местам. Второе: вы не препятствуете никому из наших бойцов, коли желающие найдутся, покинуть территорию заповедника, в смысле санатория. И третье: вы открываете женские корпуса и не препятствуете всем желающим из числа баб присоединиться к мужской части населения либо же двинуть за территорию. Вот так-то, Рафаилыч.

Рентгенолог отёр выступивший на лбу пот, пожевал губами, косясь на собеседника. Улыбнулся бледной и жалкой улыбкой. Нет, не дипломат, конечно, и не вояка ни разу. Еврей в третьем поколении.

– Вы же неглупый человек, Ездра, – мягко и устало-вежливо заговорил Исаак Рафаилович, – вы должны понимать, что без надлежащего лечения отдыхающие скоро не только утратят боеспособность, но некоторые могут утратить и облик человеческий и даже жизнь бренную. Я уполномочен администрацией, несмотря на сложившееся положение, обещать всем больным продолжение назначенного лечения. Мы готовы принять на своих позициях всех, кто намерен не прерывать курса лечения; в обычное время их будут ждать инъекции и пероральные лекарственные средства, а также все назначенные процедуры и обычный уход. Тем же, кто почему-либо опасается, мы готовы передать всё необходимое для самостоятельного приёма лечения или прислать санитаров.

– Ага, ага, – усмехнулся Ездра. – Вы передадите, конечно. И что станется с тем, кто проглотит переданное? Ась? Ты, Рафаилыч, вместе с администрацией своей за дураков нас держите? Чтобы мы, это, из рук врага принимали лечение? Нет, дорогой ты мой человек, тут я тебе прямо хочу указать на постигшее вас роковое заблуждение. Отныне и пока в руках ваших вместо кружки Эсмарха мы зрим автомат Калашникова, ни один наш боец не станет иметь с вами дела и говорить на другом языке, кроме как язык автоматных очередей, так и передай. И пока мы не увидим Самого, вот здесь же, где ты сейчас потеешь, хотя на улице и дубак, – должно, со страху, – никакого разговору у нас не получится. На этом хочу сказать тебе адью, мусью Рафаилыч и, как говорится, шолом тебе в алейхем.

И сказав так, Ездра с достоинством повернулся и двинулся к своим позициям. Дылда и Пузо остались стоять, зыркая на охрану вражеского переговорщика и стояли, пока Ездра не удалился шагов на двадцать, и рентгенолог не повернулся к ним сутулой спиной – уходить.

А через полчаса, как дошло до администрации всё сказанное Ездрой, как обдумали, видать, результаты переговоров, так и началось.

Бой был позиционный. Пойти в атаку белые не решились. По всем правилам провели артподготовку, забросав позиции отдыхающих гранатами из подствольников и пару раз ударив из миномёта, который на третьем разе разорвался, покалечив двух обслуживающих его санитаров и убив третьего, стоявшего аж метрах в десяти. Техника была старая, положенного обслуживания сроду не проводилось – отсюда и результат. В общем, артподготовку провели, но в атаку пойти так и не собрались. Что ни говори, а эскулап – не солдат, ходить в штыковую – не его спецификация, как прокомментировал Ездра, вселяя в бойцов бодрость.

Лежали и перестреливались, но перестреливались от души, без лени. Особенно же санитары не жалели боезапаса, поскольку арсенал оставался под их контролем. Попытка одного взвода наших пробиться к нему успехом не увенчалась.

Главным же средством борьбы на текущем этапе медперсонал счёл даже не подавляющий огонь на поражение, а идеологическую, пропагандистскую борьбу.

– Иона, сволочь такая! – кричал в мегафон главный врач. – Если у тебя язва прободает, я тебя своими руками удавлю, ты понял?

Молчун дал на голос короткую очередь.

– А ты, Антипод, – не унимался главный. – Ты в курсе, что будет с тобой после пропуска двух доз? В курсе? Выблюешь печень свою, но даже и собаки не станут жрать её, ибо гниль смрадная и черви.

– А я её тебе в пасть затолкаю, ты – сожрёшь, – пробормотал Антипод, вылавливая в прицел белый халат, что мелькал за мусорными баками. Хлёстко ударил выстрел. Белый халат нелепо вздрыгнул ногами и повалился в ближайшую лужу.

– Чукча охотник, – довольно произнёс Антипод, – белка стрелять, глаз попадать.

И тут же дёрнул головой, словно в порыве нахлынувшей скромности напрочь отказываясь от своих слов. Прыснули от его головы в сторону какие-то мелкие красные насекомые, испуганные мошки-блошки, осели на землю, на приклад снайперки, на лапищу лежащего рядом Молчуна. Молчун проводил сосредоточенным взглядом тело Антипода, что тяжёлым кулём повалилось на дно окопа, равнодушно отёр покрасневшую руку о штаны.

– Аккурат в лоб поцеловала, – констатировал Ездра. – Аккурат в третий глаз, в глаз, это, Шивы.

Нервно загоготал Дылда. Слюнтяй было подхватил сухой, как каракумский песок смех Дылды, разбавил его своим водянистым и по-бабски визгливым хохотком, но быстро сник под тяжёлым взглядом Молчуна.

Бой разворачивался не на шутку. Начавшись малой кровью и почти с мальчишеским задором, он, как в любой гражданской войне, постепенно приобретал характер остервенелый, затяжной, когда уже любой крови не кажется слишком много, а отдельные лица противника, которые ещё вчера были хорошо тебе знакомы и узнавались не без приятности, утрачивают человеческие черты и всякую индивидуальность, превращаясь в смазанное и безликое белесое пятно, глядя на которое ты знаешь и понимаешь только одно – это враг.

– Ездра, – надрывался мегафон голосом главного, – слышь, Ездра, ты там у них за главного? Ну так поторопись, родимый, начинай потихоньку сдавать полномочия – тебе жить осталось на раз пёрнуть. Попрощайся с личным составом, завернись в простынь и ползи в сторону отвала. Тапки белые не забудь.