Я давлюсь возмущением. Что она несёт?

— У всей вашей семейки крыша подтекает. Вот это правда. Понимаю весна скоро, — я справилась с одеждой и теперь прислушиваюсь к тому, о чём разговаривает Алекс по телефону. Настя прячется за меня и тихонько всхлипывает. Она всегда очень чувствительно реагирует на скандалы.

А вот Ксения, как юркнула в какую-то комнату от меня подальше, так и не высовывается больше. Правильно и делает. Я сейчас готова не только разнести всё, что стоит на моём пути, но ударить эту стерву!

— Андрей сделает ДНК-тест и ни копейки ты не получишь, аферистка, — продолжает бывшая свекровь выносить мой мозг. — Говорила я ему, что ты только ради денег с ним живёшь. Так нет же не слушал. Гребёт вот теперь, бедолага…

— Скорая не приедет, — ворчание женщины перебивает баритон, и эта его фраза липким холодным потом проносится по мне от макушки до пяток.

Глава 22

— Что? — Мне уже не важно, что там пытается высказать Алла Валентиновна. Сейчас я смотрю на Алекса и проваливаюсь в дикий страх.

— У них что-то случилось. Проще приехать самим. Мне сказали куда вас отвезти. Нас должны уже ждать. Давай Нику мне и бегом в машину.

Саша бережно взял на руки малышку, крепко прижал её к себе. Я же вцепилась в Настину руку. Мы так и выбежали вчетвером из этой красивой, но жуткой квартиры. Всё! Больше никуда не отпущу. Мои. Только мои.

— Застегнись, продует же, — он ещё и заботливый.

— Сейчас лучше молчи, — моё сердце, итак, неровно стучит, а тут ещё он со своими советами.

Алекс перекидывает одно автокресло вперёд, усаживает туда Настю, а я с Никой на руках устраиваюсь на заднем сиденье. Она не открывала глаза всё это время. И сейчас я стараюсь уловить её дыхание. Слёзы застилают глаза. Боже! Только бы успеть!

Именно в такие моменты мы вспоминаем о Боге. Молимся ему. Просим. А потом никогда не благодарим, если всё получилось. Зато, если не получилось, у нас есть кого обвинять. Не помог же.

Всё, что угодно готова сейчас отдать. Хоть что готова сделать, лишь бы моя девочка жила. Это чистой воды безумие! Обещаю самой себе, что всё будет хорошо. Только вот жаркий комочек в моих руках еле дышит.

Мы буквально успеваем выехать со двора, как Алекс притормаживает и останавливается. Ну, что такое? Только тогда, когда к нам подходит полицейский, я понимаю, что это не Алекс медлит, а нас остановили. Мужчина в форме что-то говорит, а я сжимаюсь от того, что физически чувствую, как утекает время. Мы опаздываем!

— Что с вами? — Мужчина пытается рассмотреть меня с ребёнком на руках. Совсем ещё молодой. Я ничерта не понимаю в погонах, зато понимаю в лицах. На нём написан красный диплом и жуткое рвение соблюдать закон. Это, конечно, хорошо, но случаются и спорные ситуации.

— Я же вам объясняю. Ребёнок без сознания. Скорая не может приехать. Мы везём её в больницу.

— А почему ваш ребёнок без сознания? Вы оставили его без присмотра или может ударили? — Этот так просто не отстанет.

Я беспомощно сморю на Алекса и мысленно молю всех, кого только можно, чтобы это прекратилось и нас отпустили.

— Что ты здесь возишься? Документы проверил? — К нам подходит второй полицейский.

— Тут не пристёгнутый ребёнок на заднем.

— Штрафуй. Чего ещё думать? — Второй мужчина заглядывает в машину, а Алекс начинает разговор заново.

— Придурок! Вот навязали мне тебя под пенсию! Едете за мной, сейчас всё организуем.

Я слышу звук сирены, и мы не едем — летим. А когда подъезжаем к больнице, нас уже встречают. Забирают Нику, а мы остаёмся в холле. Алекс ходит из угла в угол. Я сижу и обнимаю Настю. Слёзы скатываются по щекам.

— Всё будет хорошо. Я позвонил жене, она у меня самый лучший педиатр. Тут и хирург есть. Золотые руки. Всё с вашей девочкой будет в порядке. Вы уж извините напарника. Зелёный совсем. И детей нет. Не понимает. У нас мальчики. Выросли уже. А маленькими были, так мы из больниц не вылазили, — мужчина говорит, а я с каждым словом сжимаюсь сильнее и сильнее, словно меня бьют по лицу наотмашь.

Могу только кивнуть. Спазм в горле не даёт проронить и слова.

— Вот говорила я тебе на пенсию выходить, а ты стажёра себе взял. Ещё бы немного и не успели, — сначала я слышу звонкий женский голос, а затем вижу красивую женщину в белом халате. — Ольшанский, как у тебя совести хватает такое творить? В прошлый раз женщина из-за тебя чуть в машине не родила! Не твоя это работа. Мужа моего пожалей, ему на пенсию пора, а он за тобой носится.

— Простите, — тихо произносит парень. — Я же, как лучше хотел.

— Лучше будет, если ты из органов уволишься. Не твоё это. Иди бумажки перебирай, да если помогать хочешь, то ходи по детским домам и бесплатно Деда Мороза играй, — видимо, женщина хорошо знает парнишку, раз отчитывает его почти, как мать. — Всё. Разбежались. С тобой дома побеседуем.

— Нина, не злись, — мужчина подходит и обнимает её. Это выглядит настолько мило и по-домашнему, что я ловлю себя на мысли о том, что хочу так же. Много лет вместе, знать каждую морщинку, любить и не бояться предательства. — Успели и это главное. Как девочка?

— Девочка тяжело. Состояние стабильное, но тяжёлое. Обезвоживание. Анализы будут готовы минут через десять — пятнадцать. Поезжай домой. Я позвоню, — видно, что женщина устала и раздражена. Она целует мужа в щеку, но он не уходит. Так и остаётся стоять. — Дорогие родители, рассказывайте. Что она ела? Что случилось? И почему сразу не позвонили в скорую? — Переключает она своё внимание на нас. Я же, словно очнувшись, начинаю рассказывать про весь наш день, а когда дохожу до ужина, то смотрю на Настю.

— Что вы ели у бабушки? — Дочка молчит и прячет личико на моём плече. Гробовая тишина стучит набатом в моём воспалённом мозгу. Ни один из присутствующих взрослых не понимает, почему ребёнок испугался одного вопроса.

— Милая, сейчас от твоего ответа зависит сможешь ли ты играть со своей сестрой уже завтра или вы больше никогда не увидитесь, — женщина присела перед нами. — Расскажи, что вы делали у бабушки и что кушали в гостях.

— Мы у бабушки не ели. Ходили на мультик, кушали блинчики в кафе и попкохн. А потом она попхосила не хассказывать маме, — дочь косится на меня, а я давлю своё возмущение.

— А ты мне расскажи, а не маме, — просит врач.

— Бабушка сказала, что мама плохая и не хазхешает нам видеться с папой. И мы пошли в гости к тёте Ксюше. А у неё были такие толстые червячки с хвостами. Я не ела. Мама не разрешает такое кушать. А Ника поела.

— Креветки? Это были креветки? — Я хватаю Настю за плечи, смотрю на неё и прижимаю к себе, настолько сильно, насколько могу. — Почему ты молчала? — Отчаяние проникает в меня со скоростью света, и мы обе захлёбываемся слезами.

— Я просто хотела к па-а-а-пе-е-е — воет мне в грудь Настенька.

— Ты соскучилась по нему? — Она лишь кивает головой, а врач продолжает расспрашивать мою дочь. — А он не пришёл? — Теперь моя малышка просто воет на одной ноте.

— Я сейчас узнаю, что там с анализами, — женщина смотрит на часы, а потом с укором на меня, мол что ж вы за люди такие. Дети из-за вас страдают, а вам всё равно. Лишь бы потешить своё эго и амбиции. — Уже должны быть готовы. И приду. Никуда не уходите.

Последнюю фразу она произносит так, словно пытается пригвоздить к полу нерадивую мамашку, которая собирается из больницы на танцульки, пока её ребёнок при смерти. И я даже не обижаюсь. Всё так. Это я виновата в том, что произошло. Алекс ушёл следом за врачом, провожать полицейских, а мы остались со старшей вдвоём.

— Мама, а почему бабушка сказала, что ты плохая?

— Не знаю, родная. Может бабушка пошутила?

— Она сказала, что мы тепехь будем жить там, в той квахтихе, с новой мамой. Это пхавда? Ты нас бхосишь? — Моей маленькой хорошей девочке приходится взрослеть слишком быстро, а мне — сдирать с мясом розовые очки.

— В смысле с новой мамой? — Почти перехожу на ультразвук. Смотрю на дочку и понимаю, что я её пугаю.