— Потому что Антуан спас меня.

Джереми смотрит на меня, затем снова отводит взгляд. — В ночь, когда умерли мои родители.

— Так вот почему ты защищаешь его — потому что он не убил тебя?

Мое сердце болит от сочувствия. — Джереми, я знаю, что кажется будто Антуан помогает нам прямо сейчас. Но не забывай, что он сделал — кто он такой.

Я качаю головой, гадая, к кому я обращаюсь — к Джереми или к себе. — Он вампир, Джереми. Он пьет кровь, чтобы выжить.

Это первый раз, когда я говорю это вслух, и когда я это делаю, холодная реальность этого капает с моего языка, как кислота.

— Он убил твоих родителей, Джереми. Как ты можешь простить его за это?

Лицо Джереми темнеет по мере того, как я говорю, и к тому времени, когда я заканчиваю, он выглядит почти таким же безумным, каким, по рассказам, стали его предки. — Антуан не убивал их. В ту ночь, когда они умерли, мои родители были пьяны, Харпер. Они посадили меня с собой в машину. Они так разбились, что съехали с шоссе и погибли мгновенно. Я бы тоже умер, если бы Антуан не нашел меня.

— Я этого не знала.

Я пытаюсь скрыть свое удивление, удивляясь, почему Антуан позволил мне поверить в обратное. Не знаю, как много сказать Джереми или о чем его спросить.

— Я рада, что он спас тебя. Но ты многого не знаешь об Антуане Мариньи, Джереми. Давным-давно он совершал ужасные поступки. Он убивал людей, пытал их. И спасение тебя было сделано не по доброте душевной. Он спас тебя, потому что ты последний живой Мариньи. Он нуждался в тебе, Джереми, чтобы обезопасить себя.

Джереми хмуро смотрит на меня. — Ты все неправильно поняла, — говорит он, качая головой. — Честно говоря, Харпер, ты ничего не понимаешь.

— О, действительно.

Раздражённая, я смотрю на него. — Поверь мне, если ты хочешь узнать большего, я могу дать рассказать тебе.

Он отводит взгляд и издает пренебрежительный звук, затем шаркает по земле.

— Не имеет значения, — бормочет он.

— Подожди минутку.

Мои глаза сужаются. — Антуан сказал тебе не говорить со мной об этом?

Его молчание — достаточное подтверждение. — Чего я не понимаю? Джереми, скажи мне.

Он обиженно смотрит мне в глаза. — Если я скажу тебе, ты позволишь ему остаться?

Я ошеломлен. — Почему ты хочешь, чтобы он остался?

— Ты была у нас этим утром.

Его голос не совсем ровный. — Думаешь, я всегда жил в таком доме, Харпер? Настоящий дом, с холодильником, который был заполнен, и кухней, которая использовалась для приготовления чего-то другого, кроме наркоты?

Я поднимаю брови, но он продолжает, прежде чем я что-то говорю. — Потому что я не жил. Я вырос в трейлере так далеко, на другой стороне города, что люди едва ли знали о его существовании, если только не приходили за метамфетамином. Единственное, что волновало моих родителей, — это следующая трубка, которую они выкурили. Они не заботились о семье и не выполняли свой долг перед Антуаном.

— Какой долг? — растерянно спрашиваю я.

— Я Мариньи, Харпер.

Он швыряет слова, как камни. — Нас с колыбели учат истории нашей семьи. И я не последний живой Мариньи. Есть и другие, в основном за границей. Я пытался разыскать их до того, как умерли мои родители, чтобы попросить их стать владельцами особняка.

Он смотрит на меня. — Наша история записана в конце старой семейной библии. Я покажу тебе как-нибудь, если хочешь. Каждому поколению владельцев рассказывают эту историю в детстве, затем напоминают об этом снова и снова. Мы должны подписать Библию, когда достигнем совершеннолетия, сказав, что понимаем то, что прочитали, и что мы выполним наше обещание хранить тайну в безопасности, связанную магией. Мой отец подписал эту книгу, — с горечью говорит он. — Он знал, что произойдет, если он продаст дом. Но он все равно сделал это, даже зная, что это означало развязывание ада. Он продал особняк всего лишь за выпивку и метамфетамин. Я даже не знал, пока мои родители не забрали меня из школы на новой машине со всеми нашими вещами и не сказали, что мы уезжаем из города. Они пили весь день, покупая выпивку для всех в городе, празднуя свою крупную выплату. Именно тогда я позвонил по номеру Антуана, который у нас был, и попросил его вернуться.

— Ты попросил его вернуться?

Джереми кивает. — Он уже был в пути. Позже он сказал мне, что почувствовал, когда связь была разорвана.

Я помню, как ранее в тот день, когда я подписал свое имя на документе, в воздухе произошло странное изменение, похожее на невидимый глухой удар. Да, он бы это почувствовал.

— Несмотря ни на что, — говорю я, — ничто из этого не меняет того, что он сделал. Если ты читал эту историю, то знаешь, каким он был, какой была вся семья. Ты знаешь, что он пытал рабов и заключил сделку, чтобы спасти свою собственную семью, а затем нарушил ее.

— Я думаю, что это ты не понимаешь, что он сделал.

Джереми пристально смотрит мне в глаза. — Антуан ушел от своей семьи, когда был едва старше нас сейчас. Он ненавидел своего отца и братьев еще до того, как пришли Кезия и Калеб и превратили их в зло, которым они уже были, в монстров, о которых ты говоришь. Антуан отправился в глубь страны, работая с охотниками-индейцами. Он купил лодку, основал торговую компанию, которая не имела никакого отношения ни к хлопку, ни к рабам, ни к его семье вообще.

Я смотрю на него с недоверием. — Тогда почему в договоре его имя?

— Кезия и Калеб не могли разгуливать днем без посторонней помощи, — сказал Джереми. — Это был один из рабов, Сэмюэль, который узнал символ на талисманах, которые они носили, как магию, которая защищала их. Без своих талисманов они сгорели бы на солнце — даже если бы снова восстали из пепла, как это было после предыдущих попыток убить их. Если бы можно было украсть талисманы, сказал Сэмюэль, тогда Кезию и Калеба можно было бы захватить в доме, и он мог бы связать их там — но чтобы заманить их в ловушку, ему пришлось создать такого же сильного монстра. Для этого ему понадобилась кровь семьи Мариньи, поскольку они владели землей. Ацила, жена вождя натчезов, Великого Солнца, обладала могущественной магией. Она могла защитить монстра, которого создал Сэмюэль, дать ему возможность ходить на солнце. Натчезы знали Антуана. Они торговали с ним, знали, что он за человек. Они спросили, отдаст ли он свою кровь, чтобы помочь связать магию — если он станет их монстром.

Я уже почти не замечаю комнату или даже неподвижные тела Коннора и Эйвери, лежащие рядом со мной. Каждое слово, сказанное Джереми, кажется, раскалывает меня, заставляя свет и тьму смешиваться. Линия, которую я четко представляла себе в уме, между хорошим с одной стороны и плохим с другой, размыта и нечетка.

— Антуан отказался. Он ненавидел свою семью и все, что с ними связано.

Лицо Джереми темнеет. — Плантация была в руинах, поля вокруг нее горели на многие мили. Кезия и Калеб захватили семью Антуана. Они кормили их кровью, слишком много крови. Их кровь может исцелять — но если ее слишком много, она действует как наркотик, делая пьющего невероятно сильным и быстрым. И диким, — добавляет он, глядя на меня. — Все, чего хотели отец и братья Антуана, — это убивать и разрушать. Кровь также сделала их чувствительными к свету. Ночи в особняке стали адскими, жестокими. Отец и братья Антуана приводили рабынь в дом и…играли с ними.

Он неловко прочищает горло, его лицо краснеет, прежде чем продолжить. — Кезия и Халев пили у рабов столько, сколько хотели; всегда можно было купить больше рабов. И все же Антуан ушел. Он презирал своего отца и братьев. Но натчезы, которые были в отчаянии, взяли в плен его сестру. Они сказали, что им нужно больше, чем просто кровь Мариньи — чтобы быть уверенными, что это сработает, они должны были связать магию внутри настоящего тела Мариньи. Антуану был предоставлен выбор.

— Его сестра или он, — шепчу я — Они шантажировали его.