— Прости, — бормочу я.

Это все, о чем я могу думать. Он наклоняет голову и пожимает плечами, почти улыбаясь, затем перекидывает сумку через плечо и уходит. Для долговязого парня он двигается быстро. Он выходит из класса еще до того, как я встаю.

— Не беспокойся о Джереми, — говорит девушка, которая сидела по другую сторону от меня. — Он застенчивый, вот и все.

Ее кожа загорела в лучах утреннего солнца, глаза тёмные. Она так прекрасна, что кажется, будто стоишь в галерее и просто смотришь на нее. Мои пальцы чешутся нарисовать ее лицо. — Я Эйвери.

— Привет, Эйвери.

Я указываю на оскорбительные слова на странице передо мной. — Я ничего такого не имела в виду. Это просто название, понимаешь? Я не могла не думать об этой песне.

— Как я уже сказала, не парься.

Она одаривает меня такой дружелюбной улыбкой, что я могла бы буквально обнять ее примерно сейчас. — Мы издевались над Джереми из-за этого имени с начальной школы. Он не будет возражать.

Она бросает взгляд на мое расписание занятий и карту. — Я могу проводить тебя в художественный зал, если хочешь. Мой класс недалеко отсюда.

— Спасибо, — говорю я с благодарностью. Чтение карт никогда не было моей сильной стороной. Мы направляемся по проходу, и я стараюсь не обращать внимания на все любопытные взгляды. — Что ж, мистер Корбин упомянул, что Джереми — наш сосед. — говорю я, больше для того, чтобы завязать разговор, чем из любопытства. — Я не заметила никого, кто жил бы поблизости.

— Он больше не твой сосед. Не уверена, что он когда-либо был на самом деле. В том, как она это говорит, есть что-то такое, что заставляет меня искоса взглянуть на нее. — Дом, который вы купили, — особняк Мариньи. Он принадлежал его семье.

Мне требуется время, чтобы переварить это. Коннор занимался документами на дом. Я никогда не обращала пристального внимания на имена, о которых шла речь. Кроме того, особняк настолько обветшал, что мне и в голову не приходило, что в последние годы кто-то мог попытаться действительно жить в нем. Коннор работал все лето, пока я была в лагере, просто чтобы было безопасно заходить внутрь.

— Ты хочешь сказать, что он раньше там жил?

Я представляю себе жизнь среди осыпающейся штукатурки, отсутствия электричества и ржавой ванны и думаю, что неудивительно, что Джереми выглядит таким грустным.

— Не совсем так. Он и его родители жили в трейлере. Иногда они парковались там на территории.

Эйвери закусывает губу, явно сдерживаясь.

Обычно я была слишком застенчива, чтобы спрашивать дальше. Но моя естественная интроверсия подавляется воспоминанием об обиженных глазах Джереми и страхом, что я ненароком сделаю или скажу что-нибудь еще обидное.

— Эм, Эйвери?

Мы почти пересекли наклонную лужайку, ведущую к художественному залу. — Если есть какая-то история о нашем доме, было бы действительно полезно узнать об этом, чтобы я не сделала еще чего-нибудь глупого, что могло бы кого-то расстроить.

Эйвери пожимает плечами.

— На самом деле, ничего особенного. У всех старых мест в округе есть своя история, ты знаешь? Ее взгляд скользит в сторону.

— Итак, что за история с моим?

Она смотрит на меня так, словно предпочла бы промолчать, но знает, что я этого не оставлю. — Твой дом принадлежал семье Мариньи с тех пор, как кто-либо помнит, но он уже несколько десятилетий находится в руинах, и даже дольше, чем кто-либо жил в нем.

Она оглядывается, как будто хочет убедиться, что никто не слышит, затем наклоняется и понижает голос. — Дело в том, что несколько месяцев назад родители Джереми оба погибли в автокатастрофе. Это было ужасно. Моя тетя работает медсестрой в больнице, и она сказала, что тела были так изуродованы, что их едва могли опознать. У Джереми нет ни братьев, ни сестер, а у его родителей никогда не было много денег. Продажа особняка Мариньи — это все деньги, которые у него остались.

Я чувствую, как унижение ползет по моему позвоночнику, как жук-ванька-встанька.

— Получается, я просто посмеялась над мальчиком сиротой, чей дом я украла.

Она мгновение смотрит на меня, затем разражается смехом.

— Ну, — говорит она, — если посмотреть с этой точки зрения.

— По крайней мере, это объясняет, почему все так смотрят на меня. Спасибо, что сказала мне, Эйвери.

Я улыбаюсь ей и поворачиваюсь к художественному залу.

— Харпер, подожди.

Когда я поворачиваюсь, она переминается с ноги на ногу, как будто пытается решить, говорить или нет. — Ты должна знать. История с особняком Мариньи связана не только с автокатастрофой или погибшими родителями.

— Тогда с чем ещё?

Она неловко наклоняет голову и снова переминается с ноги на ногу. — Ты же знаешь, что Дипуотер реально древний городок, верно? Например, тот особняк, который вы купили — он такой старый, что здесь никто даже не знает правды о нем больше.

— Конечно.

Я смотрю на нее в ожидании.

— Так вот, эта история просто то, что все слышат, знаешь ли, в детстве. Говорят, что там давным-давно случилось что-то плохое. Погибли люди. И что после этого на дом было наложено проклятие, как древнее вуду.

Мои глаза немного выпучиваются.

— Древнее вуду? Серьезно?

Она кивает.

— История гласит, что до тех пор, пока особняк Мариньи останется семье, проклятие будет сдерживаться, и никто больше не умрет. Но если бы он был продан… — Ее голос замолкает, и она извиняющимся жестом пожимает плечами.

— О, прикольно.

Я стараюсь сохранять легкомысленный тон, но я бы солгала, если бы сказала, что мое сердце немного не остановилось при этом. У меня было достаточно смертей, чтобы хватило на целую вечность. — Ну, я думаю, что у каждого старого места здесь есть своя история, как ты и сказала.

— Может быть.

Я реально не хочу больше слушать никаких историй, но мы зашли так далеко, и что-то в ее голосе говорит о том, что она еще не совсем закончила. — Тогда продолжай. Расскажи мне до конца.

Эйвери встречается со мной взглядом, и теперь на ее лице нет и намека на смех.

— Это не Джереми решил продать дом. Это были его родители. Они тоже были очень рады этому. В тот вечер, когда они подписали бумаги, они отправились в местную придорожную закусочную. Купили выпивку на весь бар. Они сказали всем, что вносят первый взнос за квартиру в Билокси. Время оставить прошлое позади, сказали они, и двигаться дальше.

Я чувствую холод в спине.

— Они даже не добрались до дома.

Слова Эйвери ощущаются, как первое холодное прикосновение зимы. — Они выехали из придорожной закусочной и разбились, не проехав и мили по дороге. Это случилось в тот самый день, когда они передали особняк Мариньи твоей семье. Вот и все, Харпер. Вот и вся история. Вот почему все так смотрят на тебя. Они думают, что ты живешь в проклятом доме, и им всем интересно, что будет дальше.

Глава 2

Вуали

Настоящее облегчение — войти в тихий художественный зал. У учительницы милое лицо и чудаковатый вид, и она, к счастью, не замечает моего статуса новичка.

— Я мисс Кэлун, — говорит она тихим голосом, ведя меня мимо других студентов к мольберту. — Мы работаем над техникой наслоения, которая станет фоном для нового произведения. Выбери акварель и нанеси ее слоями, как вуаль.

Она демонстрирует, затем окидывает меня беглым взглядом. — Возможно, ты захочешь завязать волосы.

Я краснею и роюсь в сумке в поисках резники для волос. У нас с Тессой были одинаковые медные волосы, такие густые и вьющиеся, что мама бросила попытки уложить их, когда мы были детьми, и просто позволила им расти. Они были мне по пояс, сколько я себя помню. Я заворачиваю их в большой узел и затягиваю вокруг него резинку для волос. Я знаю, что теперь выгляжу так, будто я королева улья, но я уже и так смущена, и думаю, что нет смысла пытаться притворяться элегантной, коей я определенно не являюсь. Мама всегда говорила, что наши волосы и цвет были подарком от далекого предка. Может быть, если бы мы жили в Европе, она была бы права, но по-моему, бледная кожа и длинные медные локоны не являются большим преимуществом в южной части Миссисипи.