–Передаем индусам по подследственности? – Михеев зевнул.

–Обломится, теперь уже меня к ней привяжут. Слушай, Жека, посмотри, может ее изнасиловать успели?

–Если бы ее насиловали,– резонно возразил Лебедев,– с нее бы штаны сняли, а она чистая и одета полностью. Не катит.

Следователь опять принялся названивать судмедэксперту Семко, динамик что-то бормотал и отключался. Время половина девятого утра, сплошные промедления. Коргин с Михеевым отошли к железнодорожному полотну перекурить. Лебедев шатался по лесу в поисках обломанных нижних ветвей росших поблизости елей, временами он подбирал палки с земли и подолгу вертел их в руках. Как шаман, заклинающий дождь. Причем, заклинающий скверно, морось перешла в частую дробную поливку. Дождевые капли стучали по капюшону куртки следователя, как по шиферной крыше дома, отдаваясь у него в голове. Стоять было сыро, холодно и неудобно, оставалось позавидовать трупу, следившему за ними полузакрытыми водянисто– серыми глазами.

Озябнув окончательно, Соколовский присел на корточки, раскрыл сумку, вытащил оттуда бумагу и планшет, и принялся набрасывать протокол осмотра. До прибытия судмедэксперта действий с телом проводить было нельзя, оставалось молча проклинать Семко, как обычно пустившего в выходные корни у стойки бара. Дождь лил безостановочно, оперативники вернулись под деревья, взъерошенные и злые. Следователь набрал эксперта в двадцатый раз, динамик вообще ответил длинными гудками.

Снег с каждой минутой проседал и опадал, если оставались какие-то следы преступления, быстро увеличивался риск их потери. Томительное ожидание бесило Соколовского, который после нескольких дежурств подряд и так постоянно был на взводе, чувствуя себя профессиональным зомби. Михеев, отсидевший с ним весь универ за одной партой и год армии в одной части, хорошо усвоил, что в такие минуты к Юре лучше не подходить. Лебедев приволок целый ворох палок и сучьев, и принялся их сортировать.

–Есть следы слома?

–Да, ветки обломали вон у тех деревьев,– криминалист махнул рукой влево, в сторону небольшой прогалины,– получается она шла туда, но следов нет.

–Лыжник затоптал, плюс наст проваливается, через три часа ничего, по сути, не останется.

Со стороны железной дороги послышались голоса, из-за деревьев возник судмедэксперт Сергей Семко собственной персоной. Он прихватил дождевик, поэтому, в отличие от остальных, не смахивал на мокрую курицу. Михеев мрачно покосился на него.

–Юрка тебя прибьет

–А мне плевать, у меня еще четыре трупа висят, и на каждом по следаку, которым страсть как охота меня увидеть! У меня полчаса, мужики.

Семко подошел к трупу, механическими движениями автомата принялся снимать с тела одежду. Сапоги – дутыши обтянули ноги так, что встал вопрос, разрезать их или нет. Эксперту было лень осматривать ноги, тем более, что без особого смысла, так что сапоги просто в итоге указали в протоколе как часть описи вещей при убитой. Действовал он быстро и цинично. Но здесь цинизм становится неотъемлемой частью работы, к нему привыкаешь и уже не обращаешь внимания на подобную мелочь. Неделю назад им выпало вытаскивать из переполненной ванны труп парня, вскрывшего себе вены и по классическому сценарию оставившего записку с признанием в любви какой-то школьнице.

Вроде бы избитый и затасканный до предела сюжет, даже глуповатая усмешка мелькала то и дело на тонких губах того же Соколовского, пока он писал там протокол, сидя у ванной с красной водой на типовом железном тонконогом табурете. Но наигранность сюжета здорово меркла при виде заплаканной почерневшей от горя матери, не понимающей, за что ей в сорок один год такой удар. Простая грязь и простое величие смерти обезоруживают даже ее верных слуг, саркастичных и озлобленных псов закона.

Зачем было тыкать этой матери под нос уголовный кодекс со статьей 110 про доведение до самоубийства и говорить, что дело не возбудить и здесь будет только постановление об отказе? Перед ней лежал труп ее ребенка, ясно утверждающий свою трагедию, и в ту минуту никакой кодекс не мог ей объяснить, почему он это сделал. А потом наступила злость на закон, который не смог оградить ее сына он бритвы, и на оперативников, которые не успели ему помочь. Обычная проблема обычной смерти, жуткий и привычный парадокс, с которым уже смирились и просто закрывают на него глаза.

–Фиксируй, Сокол, – следователя вырвал из задумчивости окрик судмедэксперта,– женщина, приблизительно двадцать девять-тридцать лет, точное время смерти сказать не могу, но, похоже, от двух до четырех суток назад. Повезло, что все это время держался холод, оттепель пошла только с сегодня. Рост примерно метр шестьдесят пять, глаза серые, волосы белесые, блондинка. – следователь быстро строчил на листах протокола. – Так, шмотье. Пуховик, цвет темно-зеленый, джинсы, цвет темно-синий, – описанные вещи были брошены в снег по соседству, Михеев принялся их аккуратно сворачивать и укладывать. – свитер желтый, вязаный, такая же шапка и шарф, запачканный бурой жидкостью, то есть кровью. – Свитер пришлось снимать довольно долго, он натянулся на трупе, как кожа на барабане и одеревенел. Наконец Семко стянул его, обнажив рыхлое полноватое распухшее тело, в которое впился простой черный лифчик. Живот трупа надулся и был совершенно неподатливым.

–Насиловали ее? – вернулся к своей теме следователь.

–Нет, нижнее белье на месте, джинсы не сняты, не расстегнуты,– отозвался судмедэксперт, размещая труп поудобнее и склоняясь над ним, как над собственной жертвой. В камуфляже и дождевике громила Семко выглядев внушительно, как того и хотел. Уже трижды ему названивали клиенты, жаждавшие навязать бедняге на голову очередного покойника.

Из-за масштабного зимнего сокращения, Семко остался практически одним квалифицированным судмедэкспертом на три района, о чем обожал напоминать зарвавшимся следакам, подчеркивая свою автономность от СОГ. Высокое начальство дало негласный приказ на оптимизацию, уже прошерстили экспертизу и угрозыск, до следствия пока не дошло. Возможно потому, что там и так нечего было оптимизировать.

–Ну, я с вами согласен, смерть от обморожения,– продолжал он, пытаясь справиться с заклинившими крючками лифчика. Ему это удалось, теперь труп был обнажен до пояса. А под левой грудью виднелось отверстие со следами крови.

Соколовский присвистнул.

–Кол-рез,– констатировал судмедэксперт,– ножом ее пырнули. Или шилом, орудие с узким и тонким лезвием.

–Теперь точно не отвяжешься, убийство чистое. – следователь недовольно покосился на Михеева.

Семко продолжал колдовать над трупом, что-то ему явно не нравилось. Рывком приподняв неподатливое резиновое тело, он перевернул его на бок и толкнул Соколовского, тот обернулся.

–Блеск! Убийца прямо для нас старался.

Следователь мрачно сверлил взглядом выходное отверстие в спине, примерно на том же уровне, что и входное. И почему нельзя было принять их версию с обморожением? Угораздило же эту тетку забрести сюда, да еще и словить пулю.

–Вся кровь внутри осталась, в грудной полости,– Семко, в подтверждение своих слов, слегка надавил на край округлой небольшой раны, оттуда сразу потекла темно-красная густая холодная кровь. Как могла бы течь вода из проколотого мешка, не останавливаясь и не свертываясь. Пуля осталась в теле, извлекать ее предстояло патологоанатому в морге. Судмедэксперт, сфотографировав все необходимое, снова напялил на труп одежду и растворился в серой сплошной пелене дождя. На трупе капли не держались, скатывались в просевший снег.

Огнестрел в Барнауле означал большой резонанс дела, так не убивали уже лет десять, если не больше. Время одиннадцать утра.

Следователь распорядился снять отпечатки пальцев и смывы. Лебедев, кряхтя, присел на корточки перед трупом, раскрыв свой неизменный и порядком ободранный черный чемодан. Внутри были пробирки, вата, бумага, перчатки и куча полиэтиленовых мешочков. Криминалист нарезал несколько полосок бумаги для каждого пальца, пометив их черным маркером, и попутно выругавшись, что он почти засох.