— Этот придурок мог пострадать!

— Я тебе больше скажу, он был готов пострадать. Извлечь из своих ран пользу — тоже.

— Откуда ты знаешь?!

Иеками уже не грозила разнести дом вместе с соседними кварталами, но напоминала сердито бурлящий чайник. Легран поневоле умилилась этим надутым щечкам, совершенно не увязывающимся в её сознании с той стихией, которая чуть не раздавила их всех своей яростью каких-то десять минут назад.

— Я о нём знаю больше, чем ты, — пожимала плечами Цурума, но, видя вскидывающуюся девушку, не забывала дополнить, — Только речь идёт о секретах и тайнах, которые никак не коснутся вашей жизни. Если он возьмёт тебя в жены, то вынужден будет о них забыть навсегда.

— Если он будет так рисковать, то до свадьбы не доживёт! — мрачно сулила Рейко, — Сама убью!

Чем заслужила весьма далекий от доброты и всепрощения взгляд Анжелики. Та, сама того не осознавая, посмотрела на крохотную японку как на цель, вызвав живую реакцию со стороны начавшей ухмыляться телохранительницы. Коротышка, заметившая переглядывание, тут же наскочила на Анжелику с вопросом:

— А ты что скажешь?!

— Думаю, мастер Эмберхарт будет сильно расстроен, узнав, что госпожа Цурума и госпожа Иеками сегодня пренебрегли занятиями по стрельбе из-за столь мелких неприятностей, — важно произнесла Легран, копируя тон дворецкого, сильно изумленная собой же в глубине души.

Девушки несколько секунд переваривали столь неожиданный ответ горничной, а затем, прыснув со смеху, поспешили в тир. Из-за дверей спальни «свободного рыцаря» Алистера Эмберхарта продолжали доноситься звуки человека, из которого вырезают слои обугленной плоти. Вот они, минусы гордости, когда принимаешь не те препараты только ради того, чтобы добраться до дома невозмутимо и в сознании.

Никакого морфина, сэр Эмберхарт.

Вцепившаяся в руку тварь мотнула головой, сбивая меня с ног и отправляя в лужу. Выпущенный из рук «рагант» тут же радостно нырнул с брызгами в ее соседку, но мне было не до него — бешено изворачиваясь на одном месте, я месил ногами, стараясь выдернуть из ножен меч. То, что вцепилось в намотанный на руку плащ, продолжало остервенело мотать головой, возя моим далеко не тяжелым телом по асфальту. «Как собака крысу треплет, сволочь…» — мелькнула вялая мысль, вызывая совсем неуместную апатию.

…тут же смытую приливом бодрости при виде маленькой расплывчатой тени, со всего маху ударившей сбоку в череп чудовища. Тварь широко раскрыла пасть, выдав жуткой силы шипение, по её черепу зазмеились трещины. Получив передышку, я встал на одно колено, сбросив плащ с руки, и таки схватился за скользкие ножны, выдёргивая из них клинок. Чуть не убившее меня существо сейчас прыгало как пес, пытающийся догнать собственный хвост — возле его копчика сидела Момо, творящаяся явно что-то очень плохое для здоровья существа.

Сжав зубы, я поднялся на ноги и шарахнул клинком как дровосек, прямо по вытянутой вперед морде урода. Его череп тут же покрывается дополнительными трещинами, на этот раз весь, и чудовище замирает на одном месте, задрав голову. В ночные небеса, изрыгающие на нас тонны ливневой воды, летит душераздирающий вопль. Предсмертный, как понимаю, если к таким существам смерть вообще имеет отношение. Стою, тяжело дышу, наблюдая как голая черепушка, напоминающая крокодилью, разве что длиной метра в два, медленно рассыпается на осколки. Следом с тела твари, точнее, с ее скелета, спадают черные лохмотья, ранее прикрывавшие кости. На этом всё — безголовый скелет очередного японского монстра, вылезшего порезвиться в Бурю, замирает на одном месте.

Чудом выжил. Был бы здесь один — всё, конец. Чудо подбегает ко мне, демонстрируя широко раскрытые зеленые глаза, в которых плещется тревога и неуверенность.

— Ты… как? — спрашивает Гэндзи Момо, остервенело дергая кошачьей парой ушей, заливаемых водой с небес.

— Потом узнаем, — не лгу я девочке, — Сначала дом.

— Нельзя, — отрицательно машет головой она, — Здесь еще… трое.

— Таких? — киваю на безголовый скелет твари и получаю утвердительный кивок Момо.

— Позвало.

Выдыхаю. Просто прекрасно. Вчера из меня резали пласты мяса, в том числе и с лица. Всю ночь не спал из-за обширного ожога верхней части тела. Сегодня… Буря. Мы стоим с Момо одни под ливнем рядом со скелетом какой-то хтонической дряни особо хищного подвида, а рядом валяются растерзанные ей трупы двух японских аристократов и десятка их слуг. Еще три твари направляются сюда — большие, сильные, больше всего напоминающие скелет от помеси кота и крокодила. В холке почти два метра, в длину… метра три, без хвоста и морды.

Что может быть хуже? А то, что уйти — не вариант.

— Ты сможешь их отвлечь, не подставляясь? — спрашиваю я девушку. Та кивает, но тут же хватается за мою жилетку. Мол, а ты?

— А я пойду в дом. Мы не можем уйти, не проверив его, — объясняю ей как маленькой. Еще один кивок, выполненный с большой неохотой.

Ковыляю к дому, попутно достав из лужи мокрый «рагант» и подняв плащ. Весь промок до нитки, но настроение при виде нырнувшей во мрак Момо начинает повышаться. Это у меня, безусловно, очень черная полоса, и завтра хорошо, если вообще сам дойду до отхожего места, но есть шанс сделать одно очень важное дело. Нужное мне здание впереди и опознать его очень легко.

«Зеленый дом» место для жителей хабитатов, решивших переехать в город. Богатых жителей, так как позволить себе аренду такого здания могут позволить себе далеко не все. Все здание увито плющом и держит на себе к тому же буквально целый сад растений в кадках. Внутри тоже масса цветов, растений, даже овощей. Прожил в «зеленом доме» десяток Бурь? Можешь считать себя горожанином. Нелегальных переселенцев японцы тут же выдают властям, да и жутко ненавидят к тому же — как же, потенциальный телокрад буквально под бок заселиться пытается.

Лежащие на мостовой тела как раз были местным патрулём «зеленого дома», а я должен был просто обойти дальние пределы этой зоны, проверив другие дома. Надо же было этим людоедским тварям вылезти здесь…

Подойдя к двери, я оперся на нее рукой с револьвером, оценивая собственной состояние. Паршиво… очень. Если бы я не принял пару настоев при выходе из дому, то уже лежал бы пластом. Нога еле шевелится, с лица содрало повязку, и правая щека теперь саднит и, кажется, кровоточит. Левая рука, сжимающая меч, вывихнута благодаря усилиям твари. Ладони обожжены, руки дрожат. Уродство… Чертов Торопыжка, кто ж его научил, сопляка, полноценной военной технике? Шина вчера бурчала, что подобное преподают чуть ли не после тридцати лет серьезным практикам на ответственных должностях. Насколько же сильно хотели пропихнуть сопляка в город?!

Надо доделать работу. Проверю дом, а потом отдых.

Распахиваю дверь, видя за ней высокого атлетично сложенного японца средних лет. Тот, несмотря на выпирающие из коротких рукавов домашней майки мускулы, находится в ужасе. Глаза раскрыты, губы безвольно трясутся, плямкают друг о друга. Раз так боится, значит не телокрад.

Заметить пистолет в его руках я не успеваю. Просто слышу истерически-громкое «Простите!», после чего он разряжает магазин в меня.

Отшагивая назад с каждым выстрелом, отстранённо думаю «десятизарядный, слабый, дешевка…». С этой мыслью падаю спиной прямо на порожек двери. Японец продолжает лихорадочно щелкать спусковым крючком разряженного магазина, в его глазах разума нет. Абсолютно механически поднимаю руку с револьвером, произвожу выстрел. Солнечное сплетение. Неудовлетворительно. Нужно было стрелять выше. Калибр «раганта» позволяет, это я все никак от «линьеров» не отойду. Японцу до моих перфекционистких переживаний дел нет, он лежит и умирает, хрипя и мелко дергая ногами.

Копошусь на полу, пытаясь сообразить, как подняться. Что-то работает, что-то нет. Почему-то кажется, что нужно обязательно встать, без этого адекватной оценки ущерба не получится. Сложная задача, левая рука совершенно не хочет подчиняться. Почему? А в ней дырки. Дырка? Нет, дырки. Плохо. Выпускаю из правой руки револьвер, неловко беру рукоять меча. Воткнутый в пол, он предоставляет мне достаточный упор для подъёма.