Военные операции этой армии разрабатывались преимущественно бригадным генералом Наполеоном Бонапартом, командовавшим артиллерией и отличившимся при осаде Тулона. Войска успешно продвигались по побережью Средиземного моря в направлении Генуи, однако после падения Робеспьера Бонапарт был арестован. Две недели спустя его освободили, но он не мог вернуть себе прежнее положение в армии и отправился в Париж, в Военное бюро при Комитете Общественного спасения, пытаясь пробить свой стратегический план Итальянской кампании. Над ним довлели подозрения в якобинстве, и всё же Поль Баррас, возглавивший Директорию, взял молодого генерала под свое крыло, дав ему возможность отличиться. Тринадцатого вандемьера IV года Республики, то есть 5 октября 1795-го, Бонапарт вместе с капитаном Иоахимом Мюратом разогнал картечью из сорока пушек повстанцев-роялистов, пытавшихся восстановить монархию законодательным путем. Стрельба длилась с три четверти часа; на узкой улочке Сен-Рош и на паперти одноименной церкви остались лежать три сотни повстанцев, направлявшихся в Тюильри, чтобы побрататься с национальными гвардейцами, охранявшими Конвент. Республика была спасена; двадцатишестилетний Бонапарт заставил говорить о себе и получил прозвище «генерал Вандемьер»; 24 октября его произвели в дивизионные генералы — самый высокий чин в республиканской армии. Однако ему потребовалось еще несколько месяцев, чтобы преодолеть настороженность со стороны Директории. Только второго марта его сделали командующим Итальянской армией вместо заболевшего генерала Шерера. Успев перед отъездом вступить в брак с Жозефиной де Богарне, одной из жертв якобинского Борисфена возрожденные народы прославляют Вас — друга рода человеческого, воина-освободителя!»

Михал еще раз перечитал письмо. Не чересчур ли? Нимало. Бонапарт молод, напорист, любит славу и почет и готов на всё, чтобы их получить. С Богом!

— En avant et en arrière! Chasser et déchasser! Attention! Le moulinet des dames! La petite chaîne! Attention, messieurs! Le moulinet des hommes! La grande chaîne! Traversez![6]

Танцмейстер отбивал ритм своей тростью; аккомпанементом небольшому оркестру из двух скрипок, флейты и кларнета служили шелест шелковых платьев и шуршание ног по паркету. Великие княжны и фрейлины старательно проделывали шассе вперед, назад, вправо, влево: императрица приказала им. ежедневно упражняться во французском контрдансе, поскольку он сейчас в моде при шведском дворе. Братья Чарторыйские в камер-юнкерских мундирах отбывали танцевальную повинность вместе с ними; Адам стоял в паре с Елизаветой Алексеевной — Луизой, а Константин — с Анной Федоровной: Юлией. Обе раскраснелись и слегка запыхались. Кареглазая темноволосая Юлия с пухлыми губками и щечками выглядела еще совершенным ребенком; она искренне радовалась танцам, музыке, вниманию к себе. Белокурая Луиза напоминала статуэтку мейсенского фарфора, однако Адам даже сквозь две перчатки чувствовал тепло ее рук, только ее серые глаза смотрели холодно. Платон Зубов, выставлявший напоказ свою неразделенную любовь к Елизавете и часами предававшийся тоске по ней, лежа на диване или играя на флейте, уже не казался ему смешным. Луиза обладала не кукольной, а идеальной красотой, от которой перехватывало дыхание; при этом на ее челе лежала печать ума, а длинные тонкие пальцы говорили об одаренности и чуткой нежной душе, способной сопереживать, — но, увы, не переступая при этом через свой долг…

В начале августа, гораздо раньше обычного, двор переехал из Царского Села в Таврический дворец, а в Зимнем срочно заканчивали ремонтные работы. В Петербурге ждали прибытия графа Гаги и графа Вазы, то есть шведского короля Густава IV Адольфа, еще не достигшего совершеннолетия и не коронованного официально, и его дяди-регента герцога Сёдерманландского. Инкогнито августейших особ всегда было секретом Полишинеля и очень часто создавало недоразумения, вместо того чтобы позволить избежать их. Поскольку визит не являлся официальным, он не должен был насторожить другие державы, имевшие те или иные виды на Швецию, однако всем было понятно, что принц и герцог намерены провести в российской столице некие важные переговоры. Граф Эстергази, спасавшийся в Петербурге от якобинцев, пресмыкаясь перед Зубовыми, уверял, что Швеция примкнет к антифранцузской коалиции. Передавая его слова в очередной депеше, английский посол Уитворт всё же счел нужным отметить, что граф, скорее всего, принимает желаемое за действительное. Однако нет никаких сомнений, что императрица строит планы нового союза — по крайней мере, брачного.

У причала возле Зимнего дворца одна за другой швартовались баржи с разными припасами: на берег сгружали огромные корзины с морошкой и клюквой, бочонки с солеными рыжиками, греческими оливками, английским элем и испанским хересом; тянулись чередой обозы с Волги, доставляя осетров, стерлядь, берестяные туески с икрой, астраханские арбузы. Все прилегающие к дворцу улицы и Невскую перспективу тщательно мели и поддерживали на них чистоту; кавалергардам, заступавшим в караул, выдали новые черные перья на серебряные шлемы; а по ночам над Петропавловской крепостью взмывали в воздух одинокие шутихи: выписанный из Дрездена мастер Иоганн Вайсмюллер готовил фейерверки под надзором генерал-поручика артиллерии Петра Ивановича Мелиссино.

У семидесятилетнего Мелиссино было много и других забот. Помимо руководства Артиллерийским и инженерным кадетским корпусом, он должен был надзирать за формированием конной артиллерии, исполняя поручение светлейшего князя Платона Зубова. Одной из рот командовал Сергей Тучков — герой Вильны. Дело было хлопотное: всем ротным дали по сорок человек старых артиллеристов, по столько же конников и рекрутов; артиллеристы должны были учить кавалеристов обращению с пушками, те, в свою очередь, обучали их верховой езде и уходу за лошадьми, рекрутов же приходилось учить и тому, и другому. Офицеры сбивались с ног, но дело потихоньку подвигалось, и смотры, назначаемые один за другим перед приездом высоких гостей, прошли успешно; императрица осталась довольна и наградила Тучкова за исправность в службе орденом Святого Владимира третьей степени, пожаловав чином майора конной артиллерии, что соответствовало армейскому полковнику. Генерал-инженер Алексей Васильевич Тучков явился благодарить государыню за милости к его сыновьям (старший, Николай, стал полковником и получил за штурм Праги Святого Георгия четвертой степени). Екатерина выслушала его с благосклонной улыбкой и вздохнула:

— Я завидую вашему счастью, вы благополучнее меня в сем случае.

В последнее время ее что-то часто тянуло на откровенность…

В понедельник, 11 августа, королевская яхта прибыла в Выборг, где шведских гостей встречал генерал-аншеф Кутузов, воздав им почести как коронованным особам. Через день к вечеру вся свита молодого короля, насчитывавшая сто сорок человек, съехалась в Петербург по морю и по суше и разместилась в нескольких домах вдоль Крюкова канала. Поутру к гостям явился обер-гофмаршал Барятинский — поздравить их с приездом от имени императрицы и ознакомить с программой пребывания. Пешая прогулка с осмотром памятника Петру Великому; прогулка в карете по Летнему саду; посещение Александро-Невской лавры; смотр конной артиллерии… Артиллерией Густав остался весьма доволен и пригласил всех штаб- и обер-офицеров к себе на аудиенцию. Вечером же предстоял смотр ему самому — в Эрмитаже.

Двери четырех комнат, составлявших Китайские антресоли, оставили открытыми; Екатерина дожидалась в середине этой анфилады. У нее уже не первый месяц сильно отекали ноги, взбухая веревками вен и покрываясь язвами; ванны из морской воды не помогали, а на операцию, предлагаемую лейб-медиком Роджерсоном, она не соглашалась. Императрице было тяжело ходить и стоять, особенно к вечеру, но нынешний прием очень важен — ничего, она потерпит. Позади нее и чуть сбоку стояли Платон Зубов и старый граф Остерман; князь Понятовский, которого она тоже попросила прийти, рассматривал шкафы с антиками. Гости оказались пунктуальны: точно в назначенное время, в начале восьмого, в противоположном конце анфилады показался невысокий юноша с рассыпанными по плечам светлыми волосами в сопровождении нескольких мужчин; все в черных костюмах с белыми отложными воротниками и шляпах с перьями, как на старинных испанских портретах.