В дверях появилась девушка в оранжевом. Она подошла к дивану, и в глазах ее зажегся огонь – она увидела конного чемпиона:

– Вы Филипп Афиногенов? Или я что-то путаю?

Красавчик на это только улыбнулся. Умеют же люди улыбаться... И губы сразу такие красивые, и все лицо.

– Не путаешь, – успокоил взволнованную девушку хозяин. – Отвлекись на меня, да? Вот эту душечку возьми-ка приодень, накорми и ежей покажи. Чудный ребенок, слыхала, как поет?

– Да уж куда нам, – скривилась Мариула.

Дина удивилась, что все у них тут наоборот. Чудовище, похоже, доброе, а красавица злая. Когда они уходили, Паша громко жаловался гостю на Мариулу. Уверяла, что балерина, а оказалась, тьфу, шахматистка. Целыми днями над партиями колдует. Он с ней играл, да проиграл семь партий подряд. Играли на деньги. Теперь отдавать надо, а нечем. А она за долг трясет, недобрая оказалась. Дина поглядела на красавицу: да, строгая, ничего не скажешь, если чудовище держит в ежовых рукавицах.

– Это он только пьяный хороший, – сообщила красавица по пути. – А когда трезвый – сатана. И все врет. Кто его обыграет, тому вообще не жить.

В плену, наверное, держит? – посочувствовала Дина.

– Попробовал бы... – возразила та. – Я медсестра, работа такая. Из запоев вывожу. Ведь пьян в хлам, а рассуждает, как умный. Ничего. Уже скоро, – предупредила она с угрозой.

Такая, наверное, и убить может, подумала Дина.

– Вы его ненавидите?

– Еще чего. Он мне деньги платит.

– А шахматы?

– Что шахматы? – в голосе послышалось раздражение.

– В шахматы вы умеете?

– А кто мне запретит, если я КМС?

Ага, значит, чудовище не врало, что она шахматистка. Да еще медсестра. Он не отдаст ей проигрыш, а она ему за это – смертельный укол.

– Мариула...

– Я не Мариула, – перебила медсестра. – Вечно эти клички дурацкие. Я Лариса. Этот урод всем клички раздает, как собакам. А, что мы тут? Пошли лучше собак смотреть. Все лучше, чем с этим уродом... Импотент ползучий... Чтоб он сдох, вонючка.

Дина никогда не слыхала, чтоб люди так злились, и слушала с интересом. Про импотента ползучего надо будет Свету спросить. Она думала, что тут в замке живут прекрасные дамы и рыцари, а тут все наоборот. Медсестры, змеи, бондарчуки эти...

– И жена у него мегера. Медуза с шипами. Гадость на тонких ножках. Отрава...

– А вы увольтесь и все, – посоветовала Дина.

– Легко сказать! – взвыла Мариула. – Мать инвалид, сыну год. А этот себе аэропорт присвоил и жирует. Литрами коньяк хлещет! Ненавижу!

Дина притихла, обдумывая услышанное. Да, медсестра не шутка. Отравит она его. Или заколет шприцем.

Они вышли во двор, обогнули дом, миновали теплицы с пальмами и мандариновыми деревьями и углубились в лес, он же парк. Там, в сером кирпичном здании располагалась псарня. Они отперли дверь, и их радостно приветствовали. Дина обрадовалась царству лохматых ласковых и добрых существ. Бродила, гладила, чесала за ушами. Красавица покурила в окно и успокоилась.

– Тут только с собаками и можно жить, – вздохнула она.

Имена у собак были странные: то «Раздирай», то «Убегай». Дина удивлялась, а Лариса объясняла, что чудовище передирает все с девятнадцатого века. Себя тоже считает реинкарнацией Демидова. Спьяну. А на трезвяк вроде забывает. На трезвяк всех точит, как ржа железо. Мышь не пробежит, чтобы он ее не принялся перевоспитывать. А сам кто? Вор в особо крупных размерах.

Точно, согласилась с ней Дина, припомнив живот хозяина. В особо крупных.

– А что он украл?

– Как что? Аэропорт.

– Не понимаю я, как можно аэропорт украсть... – задумалась Дина.

– А как можно его заработать? – возразила Лариса. – Никак. Только украсть. Если у тебя есть свой аэропорт, значит, ты вор.

Может быть, ему просто кто-нибудь поручил. Ведь с аэропортом хлопот много: расписание соблюдать и следить, чтоб в воздухе никто не столкнулся. В общем, Дине Лариса не нравилась: все ругается и ругается, а сама просто завидует. А что ей карабас велел чадо переодеть и накормить, забыла... Она попробовала намекнуть, но оказалось, что медсестра не забыла, а просто не намерена выполнять его приказы. У нее есть обязанности, а все остальное – за отдельные деньги. Дина поняла, что еды и нарядов ей не видать как своих ушей, и приуныла. Походила, погладила собак и запросилась в дом. Наверное, пора было уходить. Света ее ждет, и, вообще, тут в замке не то чтобы скучно, а как-то неприятно что ли... Неудобно даже оставаться.

Они вернулись в дом. В гостиной все оставалось по-прежнему, только хозяин взялся курить, пуская дым через бутыль. Дым пах яблоком и красиво клубился, а Паша закатывал глаза. Живот его поднимался и опускался в такт затяжкам. Увидев Дину, он принялся рассуждать о своей любви к артистам. Любовь он питает к артистам всех мастей, к художникам слова и жизни, а также к кровососущим насекомым вроде Мариулы, или жены его Галины, и всех прочих женских особей, которые представляют собой вечное противоречие между гладкой приятной формой и гнусным содержимым. Ведь что у артиста внутри? Пустота. А снаружи артист трепещет, и те, у кого душа есть, на этот трепет отзываются, не подозревая обмана. Тот, кто слышит искусное пение, тот поет сам и слышит себя. А певец совсем ни при чем. Он имитатор чувств, попугай, сделавший подражание профессией.

Филипп на это только усмехался. Его задачей было не попасть в ловушку карабаса, и он таинственно помалкивал. Дина потянула его за рукав, шепнув, что хорошо бы домой поехать, тем более Света уже заждалась. Но тот в ответ нахмурился:

– Паш, небольшая просьба. Приюти девочку на пару дней.

– Нет проблем, – кивнул хозяин.

– Я тут не хочу... – заартачилась было Дина.

– Приглядеть бы... – вид у джокера стал озабоченный. – Она уже и на станциях пела, и на цыган работала. С отцом неприятности, девчонки мыкаются. Старшую я беру на себя, а с этой надо осторожно. Родители вляпались, детей бандиты ищут...

– Да ладно, Филипп, не объясняй. Добрым хочешь быть за мой счет.

Гость посмотрел сперва хмуро, потом с усилием улыбнулся:

– Хорошо. За твой счет пару дней можно мне побыть добрым?

– Так бы сразу и говорил. Можно. Мариула, – рявкнул он, – почему ребенок до сих пор не переодет?

– Я не нянька, – заявила Лариса. – Обслуживать детей не нанималась.

– Видал? А ты говоришь «добрым быть». Сие невозможно, – хозяин многозначительно поднял палец – Плачу триста, – кивнул он Ларисе.

Она подошла и взяла Дину за руку. Дине не хотелось оставаться с этим вурдалаками, но выхода не было. Одна надежда, что Света за нее вступится и вызволит, но опять же Света не в себе из-за этого джокера. Как он скажет, так она и сделает. Пыталась же она сплавить Дину Семену. Ну, ладно, два дня потерпеть можно, она еще не все видела. Может быть, таджик появится. На худой конец, она и на псарне посидит. С собаками жить можно, как злая медсестра сказала.

Она небрежно кивнула, предупредила, что больше двух дней жить у чужих не согласна, и пошла за Ларисой. Все оказалось не так уж плохо, даже хорошо. Розовая ванна с медовым шампунем и длинным белым халатом в красных цветах. Дина наконец-то отмылась. На ужин Лариса принесла жареную в сметане печень, сок, йогурт и клубнику.

Комната, где ее поселили, оказалась крошечной, с миленькими картинками и мягкой постелью в цветочек. Спала она спокойно, и главное, на совсем чистой и удобной кровати.

Наутро на стуле возле постели оказалось зеленое бархатное платье с белым кружевным воротником и бордовой лентой для волос, белые колготки и черные лаковые лодочки. Дина почувствовала себя принцессой. Вот только друзей и принцев тут не водилось да и не предвиделось.

Она оделась, причесалась, убрав волосы лентой, спустилась вниз по каменной лестнице и нашла дверь, из-за которой раздавались вкусные запахи. Там на огромной плите стояли кастрюли, среди которых присутствовал даже один блестящий котел, по стенам висели полки с посудой, огромные поварешки, ножницы, ступки и решета, а посреди этого царства сидел на стуле таджик Миша и завороженно следил, как толстая повариха помешивает в кастрюле. Дина протерла глаза: нет, это был не сон.