Рабби Иссаххар ждал этого события давно. Теперь все зависело от действий одного человека – Элохима. Как он себя поведет, что предпримет в ответ? Зная непокорный и крутой нрав своего зятя, ему нетрудно было догадаться о его возможных действиях. Но самое главное состояло в том, сумеет ли Элохим обуздать свой крутой нрав сегодня и прийти к нему перед тем, как что-либо предпринять. Если Элохим не придет, то долгожданное событие так и не наступит. В этом рабби Иссаххар был уверен.

Молодые левиты, приставленные Храмом к нему для прислуживания, помогли ему снять священные одежды. Он надел на себя простой белый хитон. Ему подали чашу с яблочным соком.

Через несколько минут Иосиф, юный левит, впоследствии прозванный Каиафой, постучался в дверь. Он сообщил, что приходил Рубен.

– Когда?

– Перед сумерками, рабби. Просил передать, что очень раскаивается и готов извиниться перед Элохимом.

Приход Рубена подтвердил ожидания рабби Иссаххара.

– А Элохим не приходил?

– Нет, рабби.

– Сходи к нему домой. Передай, что я хочу его видеть.

Иосиф ушел. Вернулся он через час с вестью о том, что Элохима нет дома и что Анна сильно переживает и встревожена его отсутствием. Второсвященник был озадачен. Неужели Элохим не придет? Становилось уже поздно. Предсказание и реальность расходились.

В полночь, когда рабби Иссаххар уже потерял всякую надежду, Иосиф вновь постучался в дверь и сообщил, что пришел Элохим.

– Слава Богу! – сказал рабби Иссаххар. – Скорее проведи его сюда!

Увидев Элохима, рабби Иссаххар подозвал его к себе. Они обнялись.

– Знал, что придешь, но не предполагал, что так поздно.

– Виноват, абба.

– Домой заходил? Анна переживает.

Элохим смутился.

– Нет, не заходил. Я спускался в долину Кедрон. Хотел оттуда подняться на гору Соблазна. Но перед тем сел под дубом и уснул. Проспал несколько часов. Проснулся поздно вечером. И вот пришел к вам.

Второсвященник пристально посмотрел Элохиму в глаза.

– Ты пришел за своим мечом?

– Да, абба.

Это был тот самый меч, который Давид снял с поверженного Голиафа и им же отрубил ему голову. На клинке, сразу под эфесом, он кровью Голиафа начертал звезду в виде двух переплетенных треугольников. Каким-то образом, позже меч оказался у Первосвященника Ахимелеха. И он хранил его, завернув в ветхую одежду, вместе со своим ефодом. Когда царь Саул преследовал безоружного Давида, Ахимелех вернул ему меч, за что поплатился жизнью. В память об Ахимелехе Давид, уже будучи царем, передал меч на вечное хранение его сыну Первосвященнику Абиафару. И с тех пор меч Голиафа переходил от одного первосвященника к другому по линии Аарона, оставаясь, тем не менее, собственностью дома Давида. Царь Соломон приказал тем же мечом умертвить идумея Доику, убийцу Первосвященника Ахимелеха. Последующие цари Иудеи во время войн приходили к первосвященникам за мечом Голиафа, а с наступлением мира возвращали его обратно им на хранение. Меч Голиафа был единственным уцелевшим символом древней царской власти. И он принадлежал теперь Элохиму, наследнику царя Давида.

– Стало быть, ты решил твердо? – спросил Второсвященник.

– Твердо, абба.

– Рубен раскаивается и просит прощения. Мог бы примириться с ним?

– Это исключено.

– Почему?

– Я мог бы простить его. Но люди никогда не простят этого мне. Рубен сказал правду. Суровую правду. Только он выбрал неправильное место и время. Он мог бы свою правду высказать мне в лицо наедине или же обсудить ее с вами, абба. Но он решил выступить на людях. Я был унижен при всех. Теперь же он готов извиниться частным образом.

– Понимаю тебя, Элохим. Ты можешь потребовать от него публичного извинения.

– Абба, я ценю ваше доброе намерение. Но вы сами прекрасно знаете, что это не тот случай. Ущерб уже нанесен. Причем, непоправимо. Принародным извинением его не сгладишь. Наоборот, такое извинение усугубит ситуацию. Я потеряю всякое уважение в глазах людей, превращусь в посмешище. Вся беда в том, что Рубен сказал правду. А правду ничем, никаким извинением, не отменишь. Я не мог наказать его на месте, там в Храме. Но теперь у меня нет иного выбора.

– Братоубийство, Элохим, крайне нежелательно.

Элохим задумался. Второсвященник его молчание воспринял как слабый луч надежды на мирный исход дела.

– По крайней мере, Элохим, прошу не торопиться. Лучше еще раз хорошенько все обдумать. Может быть, имеет смысл встретиться с ним.

– Не думаю, абба. Рубен понимает, что не оставил мне иного выбора. Друг друга мы знаем с детства. Мне нетрудно предугадать его намерения. Наверняка ему бы хотелось пригласить меня на примирительный ужин и там убить. Нет, абба, не вижу никакого смысла во встрече. Он своим необдуманным поступком поставил и себя, и меня в безвыходное положение.

– Элохим, у него большая семья. Сыновья, правда, уже выросли, но дочери еще малолетние. Жаль их.

– Мне тоже, абба. Если останусь в живых, то их обеспечение возьму на себя. Я заранее попросил бы вашего согласия сделать это через Храм.

– А как насчет сыновей? Отцы ответственны за поступки своих детей, но не наоборот.

– Но сыновья мстят за отцов.

– Не всегда.

– У Рубена не хватит духу напасть на меня в одиночку. Он потащит за собой и сыновей. К тому же я не могу подвергнуть опасности своего брата в будущем. Иосиф еще даже не женат.

– Видимо, ты прав, Элохим.

– Абба, с Рубеном мне все предельно ясно. Он теперь занимает меня меньше всего. Меня волнует сейчас другое… Только затрудняюсь сказать.

– Ты хочешь открыть мне свой сон?

Элохим удивился.

– Как угадали, абба?

– Не угадал, а знал заранее.

Элохим опустил голову и закрыл лицо руками. Было видно, что ему в самом деле трудно продолжать. Он так сидел некоторое время, потом поднял голову.

– Не смущайся, Элохим, расскажи.

– Абба, когда я уснул под дубом, там, в долине, мне приснился странный сон. И с тех пор я не могу избавиться от ощущения, что этот сон каким-то образом связан с тем, что произошло со мной сегодня в Храме. Только не могу понять как?

– Иногда сны несут в себе отпечаток прожитого дня.

– Абба, мне приснилось, что я с мечом в руках сражаюсь с тремя человекоподобными существами. Там было еще четвертое чудище. Оно все время ухмылялось и трусливо пряталось за теми тремя. Эти существа были косматые и сражались против меня голыми руками. Но их длинные ногти были острее моего меча. И они пользовались ими очень умело. Несколько раз сумели поцарапать меня. Но мне все-таки удалось сразить двоих из них. С третьим, самым главным, пришлось возиться долго. Пока мы сражались, четвертое чудище вертелось за этим главным, дразня и отвлекая меня. Но, наконец, одним ударом я отрубил противнику голову. Его кровь хлынула прямо мне в лицо. Я невольно закрыл глаза. На миг мир стал как бы красным. И не успел я открыть глаза, как ощутил сильнейший удар в грудь. Я был отброшен далеко назад и обнаружил себя лежащим на земле. Я быстро вскочил на ноги. Последнее чудище, не торопясь, с ухмылкой на лице, шло прямо на меня. Я ринулся на него и всадил меч ему в грудь. Но меч прошел сквозь его тело, как сквозь воздух, не ощущая сопротивления плоти. Чудище было неуязвимо. И я понял, что оно-то и было самым главным среди них. Затем, чудище вновь ударило меня, на этот раз так сильно, что я потерял сознание. Когда очнулся, я услышал его тяжелые шаги. Чудище подошло ко мне, и я почуял его отвратительное дыхание. Я открыл глаза и увидел его косматую рожу перед своим лицом. Чудище все еще ухмылялось и вдруг замахнулось кулаком, как бы готовясь нанести мне сокрушительный удар. Я закрыл глаза и ждал своего конца. Но удар не последовал. Чудище внезапно исчезло.

Элохим умолк. Рабби Иссаххар удивленно посмотрел на него, словно ждал чего-то еще.

– Чтобы мог означать этот сон, абба?

Рабби Иссаххар ответил не сразу. От Элохима не ускользнуло, что его мысли были заняты еще чем-то, хотя он и слушал очень внимательно.