А такой… Блин…

Дальше так пойдёт, и я действительно буду сама вилять хвостиком и выпрашивать ласку.

Подъезжая к дому, (ну вот, уже зову хоромы Клепенщука домом), слышу привычные и милые сердцу звуки — скандал в исполнении четы Харламовых.

Разумеется, Марк никакого мамонта не добывал. Лампа нашла его в каком-то кабаке, где он красочно делился байками гонщиков и оплакивал порушенную карьеру.

Подруга устроила там локальный армагедец, а благоверного за шиворот приволокла на новую работу. Хорошо, что с ней рядом поехали те самые амбалы, что встречали нас у квартиры. Особенно один, он называл себя Семёныч и упрямо не хотел говорить имя, тот, что всё интересовался «не давит ли?». Он стал относиться к моей подруге со странным трепетом, уважением и восторгом.

Поэтому Марка упрессовали здорово. А дальше его уже Лампа в чувство приводила. Она может, умеет, практикует.

И вот сейчас супруги цапаются так, что Семёныч, который подпирает дверь огромного гаража, где обитают все «ласточки» Давлата, сжимает и разжимает кулаки.

Не лезет, но переживает.

Так трогательно, когда такая глыбища так трепетно сочувствует кому-то.

— Кристина Витальевна, — берёт меня в третейские судьи, — он ведь не прав. Я же прав, что он не прав?

И лев, хочется съехидничать мне, но я вслушиваюсь в скандал, чтобы решить, кто там прав, а кто лев.

Марк гнёт линию, что он — художник, а не «пастух для тачек какого-то толстосума». Лампа втолковывает, что с его вольными художествами они скоро пойдут по миру, а ей, между прочим, рожать.

Они смотрятся вместе потешно — мелкая, с круглым животиком, Лампа и громила Марк. Он, конечно, за последние полгода обрюзг и поистрепался, утратив былой лоск, который сводил дам всех возрастов с ума, но всё ещё эффектен. А главное — пугающе-огромен рядом с малявкой-подругой. Только вот сила, как и правда, на её стороне.

Когда Лампе надоедает спорить, она хватается за живот:

— Ой, больно!

К счастью, Марка пробивает. Всё-таки он любит свою мелкую женушку. Вот и теперь подхватывает на руки, что-то воркует и уносит прочь.

Семёныч смотрит им вслед с довольной умильной улыбкой:

— Ну, вот бы и сразу так. А то кричат да кричат.

Не, хороший он, этот Семёныч, хоть и амбал.

Я возвращаюсь в свою комнату, достаю планшет и углубляюсь в поиск вакансий. В всерьёз намерена найти работу и отдать Давлату всё до копейки.

Пусть не думает, что я какая-то приживалка или охотница за состоянием.

Раз у нас сделка, то всё должно быть по-честному…

Три дня беготни по различным организациям и учреждениям. Очередей с другими соискателями. Вежливых и не очень отказов. Но я не отчаиваюсь. Говорят же, в десяти местах откажут — в одиннадцатом возьмут. Поэтому, каждое моё утро начинается одинаково: ныряю в планшет и ищу подходящие вакансии, рассылаю резюме.

Иногда мне помогает Лампа. После её «ой, болит живот» Марк присмирел и взялся за ум. А сейчас и вовсе — на седьмом небе от счастья: попал снова в родную стихию. И пусть не спорт и не гонки, но всё-таки куча машин и все — его подопечные. Он уже влюблён и каждой дал имя.

Лампа лишь закатывает глаза, но радуется. Видеть мужа трезвым и при деле — мечта любой женщины.

Поэтому, когда в её собственной жизни всё более-менее нормализовалось, подруга принялась за мою. И хоть она категорически против теории с работой — помогает мне по мере сил. Даже звонит от моего имени некоторым работодателям — меня до сих пор каждый раз треморит от серьёзного телефонного разговора.

Конечно же, моя бурная деятельность не остаётся незамеченной мужем.

И когда на прямой вопрос:

— Зачем? — даю такой же прямой и честный ответ:

— Не хочу быть должной.

Давлат окидывает меня ехидным взглядом, хмыкает и комментирует:

— Ну-ну, успехов, дорогая.

И, как обычно, уходит к своим заводам-газетам-пароходам.

Провожаю его злым взглядом, а Лампа, разваливаясь на стуле и складывая руки на животе, сытая и довольная, говорит:

— Ой, не будь я беременной и замужем… ой, подруга, увела бы я у тебя мужа.

Фыркаю:

— Напугала.

— Ну и дура, — произносит она. — Это я к тому, что будешь фыркать — уведут. А где ты такого найдешь ещё? Красивый, богатый, в самом расцвете сил… Ой, Кристь, не прошляпь своё счастье. А то моя мама с того света явится и устроит тебе сладкую жизнь. Помнишь, она взяла с тебя обещание, что ты непременно выйдешь замуж за олигарха?

Киваю: то была полудетская наивность. Тёть Зина уже лежала при смерти, а я, потерявшая обоих родителей, не могла спокойно сидеть у её постели. Готова была тогда что угодно пообещать. Почему-то верилось в то время ещё: такие обещания помогают близким людям продержаться.

— То-то же, — грозит тоненьким пальчиком домашний диктатор, — она может.

Я даже не сомневаюсь — с Зинаиды Сафроновны станется.

Хмыкаю и снова углубляюсь в поиски.

— Бинго! — вскрикиваю. — Стриптиз-клуб «Сладкие губки».

— Оу! — тянет Лампа. — Ты уже решила репетировать проигрыш? — она сама была рефери при нашем споре с Давлатом.

— Нет же! — злюсь. — Им просто нужен администратор!

— Ну да, ну да, а в свободное от работы время можно покрутиться на шесте…

— Зараза! — рычу, впрочем, обижаться на неё по-настоящему не могу. — Ты ещё скажи, что на его стороне!

— Я всегда ставлю на сильного противника и ещё ни разу не проиграла. Спроси у Марка.

Была бы тут подушка — запустила бы в неё, ей богу.

А сейчас просто разворачиваюсь, ухожу из роскошной столовой, где мы принимали пищу (просто есть в таких местах нельзя, кощунственно!) и иду собираться.

— Благословляю! — несётся мне вслед.

… И вот уже отдел кадров пройден, и я бегу по длинному коридору с одинаковыми дверями, прохожу в приёмную, открываю дверь в кабинет директора и… пересекаюсь взглядом с льдисто-голубыми глазами.

— Ты? — восклицаем одновременно.

Давлат встаёт из кресла и с кошечьей грацией движется в мою сторону — огромный, опасный и, кажется, очень злой.

Нависает надо мной, заставляя вжаться в стену и втянуть голову в плечи.

— Я терпел твои похождения, — рычит он, упирая руку возле моего виска, невольно кошусь на запястье, охваченное толстым ремешком умопомрачительно дорогих часов, — думал, пусть развлекается. Но это — уже за гранью, Кристин. Ты не будешь здесь работать! — заявляет резко и безапелляционно.

— Да ну, — вскидываю брови, потому что его требования будят во мне протест, — это почему же?

— Потому что ты — моя жена! — заявляет этот нахал.

— Фиктивная жена! — напоминаю я.

— Нет ничего более постоянного, чем временное, — с видом мудреца изрекает он. — Поэтому — на выход!

— И не подумаю! — выскальзываю из-под его руки и ойкаю, потому что почти налетаю на невероятно красивого блондина, который, видимо, вошёл, пока мы ссорились, и сейчас с улыбкой наблюдает за нашей… семейной ссорой, чтоб его… этого Давлата.

— Ого, какая тут у нас сладость! — говорит он, обнимая меня за талию, прикрывая глаза и втягивая носом мой запах.

Фу, как отвратительно. И его руки на моём теле — бррр…

— Ещё раз коснёшься моей жены, — Давлат тут же оказывается рядом и весьма собственнически заграбастывает меня себе, — останешься без руки, понял, Ромыч?!

Блондин вскидывает руки в примирительном жесте:

— Тихо-тихо, Дав, не кипятись. Я же не знал, что у меня появилась такая аппетитная родственница, — раздевающий взгляд бесцеремонно проходится по мне, ёжусь от омерзения и невольно льну к Давлату, прячась за внушительной фигурой мужа. — Что же ты не спешишь представить свою благоверную семье?

— Тебя забыл спросить, что мне делать и когда, — огрызается Давлат, ещё крепче обнимая меня за талию и прижимая к себе.

— А позволь узнать, что твоя жена делает в нашем кабинете? — Роман совершенно по-мальчишески усаживается на массивный чёрный стол, занимающий половину этого кабинета.