Я помялся, как будто собираясь с мыслями, хотя, в принципе, знал, что хочу сказать.

– Видите ли, Наум Яковлевич! Возможно, я не прав, но, с моей точки зрения, доводы Тимура Арсеньевича находятся в плоскости этики, а не бизнеса. Если бы он продолжал настаивать, что проект рискован и мы можем потерпеть убытки, это одно, но говорить, что нельзя давать деньги, потому что есть подозрение, что клиент нечестно их заработал, глупо.

– Интересное рассуждение, Родион Николаевич. Значит, по-вашему, в нашем деле нет места традиционной человеческой этике? Я, конечно, утрирую, но получается, что для нас нормально, скажем, использовать и «кровавые» деньги? – глядя на меня с любопытством, спросил Олигарх.

– Извините, Наум Яковлевич, но такие рассуждения хороши для теледебатов, а не для реального бизнеса. Мы никого не грабили и не убивали. Уверен, что и владельцев «Сибирских дорог» не разыскивает милиция. А их деньги, между прочим, как, возможно, и наши, могут пойти на вполне достойное дело. И если оно выгорит, от этого выиграют все. Пирамиды в Египте строились на крови рабов, но история запомнила не их, а фараонов, – немного запальчиво ответил я. На Кагановкого в этот момент я старался не смотреть, потому что чувствовал себя глупо. У меня было ощущение, что он разглядывает меня как костюм в витрине, который собирается купить.

– Так-так, молодой человек, – протянул он. – Значит, если я правильно понимаю вашу мысль, вы утверждаете, что в случае, если фирма «Сибирские дороги» не является действующей криминальной организацией, мы с ними можем продолжать иметь дело?

Я кивнул.

– Хорошо. Так мы и решим, – Олигарх, намекая на окончание разговора, встал. – Мы поможем сибирякам построить их дорогу. А вы, Родион Николаевич, все-таки поинтересуйтесь, нет ли на наших партнеров «живого» уголовного компромата. Это всегда может пригодиться. И, если что-то выкопаете, напрямую сообщите мне. Не беспокойте Тимура Арсеньевича. Достаточно и того, что у его жены повышенное давление.

– Нет проблем, Наум Яковлевич, – снова кивнул я и, попрощавшись, пошел к выходу.

– Родион Николаевич! – остановил меня Олигарх. – Я, кстати, должен поблагодарить вас за то, что вы развлекаете мою дочь. У меня на нее сейчас совсем нет времени.

Несмотря на его любезный тон, я слегка похолодел.

– Она любит клубнику со сливками, – сказал Олигарх и уткнулся в свои бумаги.

Нечего скрывать, итогом встречи я был доволен. Уважаемый мной, но нудный Тимур, кажется, получил по носу, а Олигарх без гнева отнесся к моим свиданиям с Ниной.

И вот теперь я стоял перед непосредственным начальником Тимуром Арсеньевичем и, приняв безразличный вид, докладывал о результатах встречи «в верхах». Тимур же плохо скрывал свое раздражение. Но сделать уже ничего не мог. Он оставил мой доклад без комментариев и лишь холодно кивнул, отпуская меня.

Вернувшись в свой кабинет, я вновь связался с пинкертонами.

Мне ответил Эдик, бывший хороший мент, которого за излишнюю принципиальность, как говорится, «вычистили». Мы как-то с ним встречались «без галстуков», и он мне рассказал свою типовую ментовскую историю, смысл которой заключается в том, что маленьким людям, вроде него, бессмысленно бороться с большими. Но смотрел он на все это с юмором. Работа в частном сыске ему нравилась, да и открывала она бо̀льшие, чем на первый взгляд кажется, возможности. Эдик как раз и был мне нужен. Это он тогда, по моему заказу, занимался проверкой «Сибирских дорог». И я сейчас обратился именно к нему с просьбой проверить их руководство на вшивость, на наличие каких-либо явных грехов, способных затруднить наши с ними взаимоотношения. Я пообещал неплохой гонорар, а Эдик довольно засмеялся:

– Считай, что я его уже заработал. Ты, наверно, этого не знаешь, но мы всякий раз, выполняя задание, связанное с большим бизнесом, собираем намного больше информации, чем передаем заказчику. В вашем террариуме любой пустяк, а тем более компромат, стоит приличных денег. Естественно, занимаясь «Сибирскими дорогами», я поинтересовался и рыльцами членов правления фирмы. Не в пушку ли они? И ничего порочащего их репутацию не нашел. Может, только маленькое пятнышко. Есть у них там некий Виктор Юрьевич Долгов, который даже не входит в правление, простой юрисконсульт. Как ни смешно, он единственный, кого можно как-то увязать с уголовными делами. И то при большом желании. В Красноярске несколько лет назад гремело громкое дело о квартирных аферах на миллионы баксов. Статья 159, часть 4. Мошенничество в особо крупных размерах, совершенное группой лиц. Так вот, Долгов выступал там свидетелем, а главным осужденным, получившим девять лет, был его двоюродный брат. Но в Красноярске вообще-то поговаривали, что тот подставная фигура. Участник, но далеко не главный.

Я поблагодарил Эдика и пообещал как можно скорее передать ему гонорар. А затем задумался. Быть свидетелем на суде не преступление, и я звонить Олигарху не стал.

Дома меня ждала Машка. Я почувствовал это по запаху жаркого, сбивающего с ног непосвященного в тайны Машкиной кухни ароматом специй. Но уже у двери запнулся. Я откровенно не знал, как мне с ней себя вести. Я был и рад, и не рад. По привычке приготовился балагурить. Но Машка была грустна и, видимо, недавно плакала. Я эгоистично испугался, что она сейчас закатит сцену по поводу меня и ребенка, но дело было в другом.

– Привет, Машка! – радостно, но с оттенком фальши воскликнул я. – Здорово, что ты вернулась.

Она кивнула в ответ, а я внимательно следил за ней, ожидая, что будет дальше.

– Что ты такая кислая? Случилось что? – провокационно спросил я, готовясь к потоку упреков.

Машка со злостью саданула своим маленьким кулачком по подлокотнику кресла.

– Меня прокатили с этой ролью в сериале. Режиссер не согласился, чтоб он сдох. Надо же, предпочел эту сучку Троекурову, – злобно сказала она и по-детски заплакала.

У меня отлегло, что проблема не во мне, и на удивление быстро внутри поднялась девятым валом волна совершенно искреннего гнева.

– Как прокатили? – негодуя переспросил я. – Да как они могли! Тебе остальные актриски и ноги мыть не достойны.

Машка криво улыбнулась и благодарно на меня посмотрела.

– Ладно, – вяло произнесла она. – Переживу. Мне все равно сейчас не до этого. Пойдем лучше кушать.

Я достал коньяк, и мы, сидя за столом, провели далеко не самый веселый вечер. И почти не разговаривали. Я еще как-то пытался ее утешить, но она только отмахивалась. А зная ее характер, я со своим сочувствием боялся перегнуть палку. Очевидно, ей просто было нужно время, чтобы успокоиться и собраться с силами. А что это вскоре произойдет, я не сомневался. И тогда, киношники, поберегитесь.

А так Машка, похоже, вернулась ко мне основательно. Во всяком случае, ее вещи были расставлены по обычным местам. Она по-прежнему стала исчезать по утрам по своим делам, а я, аккуратно повязав галстук, ходил на службу. Ни она, ни я не обсуждали тему ее беременности, но оба с опаской ждали момента, когда она пойдет на «чистку», аборт то бишь.

В один из дней на работу позвонила Нина. Звонить мне домой она, видимо, уже не решалась.

Мы обменялись парой вежливых фраз, а потом она извиняющимся тоном и, подчеркнуто называя меня на «вы», сказала:

– Родион! Вы меня простите уж, что я тогда этим звонком неловко влезла в вашу личную жизнь. Это было просто девчачье любопытство.

Я, по-честному, не сильно-то и обиделся и сам собирался набраться духу и позвонить, но теперь, благодаря ее звонку, даже получил позиционное преимущество. Она набрала мой номер первой.

– Да что вы, Нина Наумовна, – съехидничал я. – Вам не о чем беспокоиться. Моя, как вы тогда выразились, любовница просто от меня ушла. А так все хорошо.

Я, понятное дело, говорил ехидным тоном, но ее реакция меня слегка поразила.

Вначале была пауза, и я телепатически чувствовал, что Нина в ответ на мои слова начинает обижаться, но потом что-то изменилось, и она переспросила с любопытством: