Одно.
Только одно пульсировало в голове.
Моя. Она — МОЯ!
Не знаю. Из прошлого она моего или из будущего. Была видением, которое мне суждено повстречать в жизни или воспоминанием?
Не знаю ни хрена.
Но только под ребрами все дергается. Клокочет. Превращается в адский котел.
Ринуться в толпу.
Не спрашивать.
Оторвать ту руку, что в нее вцепилась. Забросить на плечо и забрать с собой!
Одно сдержало.
Если повернусь спиной, бойцы набросятся. Сметут. Уже не раз нарушая правила они прятали ножи между пальцами.
Знал.
Если ринусь к ней, то просто не дойду! А, значит, должен бить. Молотить кулаками и разметать всех тех, кто стоит между мной и ней!
И пелена перед глазами. Только ее взгляд, что вспыхнул, когда встретились взглядами. Ударил так, как ни один боец не смог бы. Порвал. Порвал что-то внутри. И теперь оно бьется. Разрывает. Застилает все!
Но…
Бой закончен, и толпа беснуется. Орет. Несется к рингу.
И я ору. Почти вою. Потому что ее больше нет!
Расталкиваю беснуюшихся зрителей. Да они и сами расступаются, видя мое лицо. Слыша мое рычание.
Расталкиваю тех. Кто не успел отскочить, не церемонясь. Хватая за шею и отбрасываю прочь. Прочь с моего пути!
И, блядь, готов рухнуть и выть. Биться головой о дубовую лавку.
Ни ее, ни того, кто был с ней рядом. НЕЕЕЕЕТ!
Или я и правда схожу с ума? И теперь она мне мерещится не только в снах? Как и голоса?
— Демоооон!
— Уйди, Ания.
Почти отшвыриваю ее к стене.
Ледяной душ не помог. Не прояснил мозгов.
Хрен разберусь теперь. Камер у Анхеля нет. Слишком опасно. После его боев многие не выживают. За тем и приходят. За кровавыми, смертельными зрелищами. Никто не хочет попадаться. Набирать на себя компромат. Тех, кто был в клубе, никак не отследить!
Да и… Были ли?
Самый страшный вопрос! Лучше уж подохнуть, чем свихнуться!
Сам не замечаю, как всовываю в задний карман джинсов документы и деньги.
— Демооон! Ты уходишь? Ухоооодишь?
Ания падает на дощатый пол. Судорожно заламывает руки.
— Ты обещаааал!
— Обещал, — возвращаюсь с порога.
— Обещал, Ания. Никуда. Никуда я пока не ухожу. Но если и случится, то я за тобой вернусь!
Распахиваю плечом дверь, выпадая в прохладный ночной воздух пустыни.
Блядь.
Мне реветь. Орать хочется.
Если бы силы рук хватило разорвать эту проклятую, чертову пелену, что, как глухая ночь стоит в моих мозгах! Застилает память!
Жадно глотаю холодный воздух.
Он заставляет очнуться. Поверить, что не окончательно свихнулся!
А ноги сами, уже привычно, идут туда. К призраку!
Что делать?
Обыскать все гостиницы? Схватить ее за горло и выдавить признание?
О чем?
О чем, мать вашу?
Но меня раздирает.
Рычание само вылетает из горла.
Знаю одно.
Одно стучит в каждом ударе сердца.
Я. Не могу. Ее упустить!
Так какого ж дьявола я снова тащусь в пустыню? К долбанному призраку, что засасывает меня в гребаную пустоту еще сильнее, чем зыбучие пески?
Твою мать! Мне выпал шанс что-то узнать!
Но ноги сами ведут. Несут. Заставляют ускоряться и буквально нестись туда!
И воздух.
Чем ближе подхожу, тем сильнее он звенит. Раскаляется. Начинает взрываться какими-то ударами пока по всей коже!
Останавливаюсь. Чутко прислушиваюсь к гулко раздающимся внутри руины шагам.
Неужели мой бред оживает?
Останавливаюсь возле полуразрушенной колонны. Почти сливаюсь с ней в одно.
И … Сердце начинает биться так быстро, как после ни одного боя еще не стучалось. Проламывает ребра! Вырывается наружу, будто хочет выскочить!
Запах.
Этот запах обволакивает.
Забивается в ноздри.
Заставляет меня почти зарычать и крепко сжать кулаки.
Он ударяет прямо в голову. Хуже дешевого виски, который ведрами стоит в подвалах Анхеля. Бьет молотком сразу по вискам. По венам гулкими ударами.
Но не шевелюсь. Хоть ноздри раздуваются яростно, а тело напрягается в вытянутую струну. В оголенный нерв.
Не шевелюсь, пока…
ОНА приближается.
Я чувствую ее дыхание. Жар ее кожи.
Твою мать!
Демон она или призрак?
Мне плевать!
Только одно горит внутри, обжигая на хрен все внутренности.
Моя! Она моя! И мне по хрен, даже если я сдохну от одного прикосновения к ней!
Выкидываю руку, яростно дергая на себя.
Впечатываю в свою грудь так, что самому дышать больно.
И…
На хрен, проваливаюсь. Проваливаюсь. Полностью. До дна. Без остатка.
В ее огромных, глубже самой ночи, глазах! В каждом ударе ее сердца, что будто у меня самого внутри бьется!
Дурею, наклоняясь к ее лицу.
Жадно, до одури, до головокружения, жадно втягиваю воздух.
Ее губы дрожат.
Сладкие. Манящие. Пьянящие до полной потери самого себя!
Дьяволица или ангел?
Пусть! Пусть мне снова отшибет память или даже саму жизнь!
Но я точно сдохну, если не выпью эти губы!
Внутри все бурлит. Кипит и взрывается. Сама кровь превращается в бурлящее пламя!
Но я почему-то нежно провожу пальцами по ее щеке. Рука сама поднимается. Движется без моего сознания.
И вздрагиваю, соприкоснувшись с атласом нежнейшей кожи!
— Ты…
Ее тихий шепот пронзает меня насквозь. Стальным клинком прошибает с головы до пят.
Блядь, это тот. Тот самый голос. На который я шел, сам себя не помня! Тот!
Почти набрасываюсь.
Мне надо. Надо утолить ее. Эту безумную жажду. Я же сдохну сейчас, если не прикоснусь. Если не почувствую ее на максимум.
Но лишь осторожно, мягко, накрываю ее губы.
Пробую на вкус, и меня срывает.
Ее тело дрожит. На губах и языке проноятся такие искры, что перед глазами остаются одни красные вспышки.
Не вижу. Не вижу ни хрена.
Только она. Только ее вкус. И мои губы, которыми сминаю. Подчиняю. И пропадаю, на хрен, сам.
Дикая, безумная дрожь ее тела в ответ.
И огненная лава у меня внутри.
Дрожит. Мать вашу, Боги, как она дрожит!
Чувствую, как подкашиваются ее ноги.
— Тссс….
Еле отрываюсь, проводя пальцами по ее губам. А сам пьяный. Шатаюсь. Ни хрена так и не вижу!
Все остальное до дикости обострено. Каждый ее вдох отбивается в потрохах. Насквозь прошибает.
— Не бойся, — хочу прошептать, но из глотки вылетает только долбанный хрип.
И снова обрушиваюсь на ее губы. Выпиваю. Выпиваю каждый ее вдох и выдох. Каждый всхлип. Одержимо. Наполняя свою пустоту. И знаю. Она — то единственное, чем я могу ее заполнить!
Подхватываю на руки, так и продолжая ласкать губами.
Я все знаю здесь без глаз. Они мне не нужны.
Укладываю на полуистлевший диван.
Одним рывком сбрасываю одежду.
Блядь.
Ее тело… Оно неземное. Будто светится в темноте.
Дергается, пытаясь вырваться из моих жадных, ненасытных рук.
Но лишь мгновение. А после… После замирает. Распахивается. Дрожит и стонет. Выгибается под моими руками.
А я… Блядь, я всего себя сейчас готов отдать за каждую ласку!
Я пожираю.
Жадно ласкаю бугорки сосков, что твердеют, напрягаются под моими пальцами.
Накрываю их обеими руками, и сам стону, запрокинув голову, когда слышу ее стон, чуть сильней сжав соски.
Это будто выстрел. Хрен знает, из чего, но такой, что уже сносит половину черепа!
Нежно, сам от себя не ждал такой нежности, обхватываю их губами. Втягиваю и выпускаю снова, чтобы опять вобрать.
И будто не было у меня никогда женщины.
Будто сто лет или больше прожил в пустыне, их не видя.
Все внутри дрожит.
Все полыхает.
Она стонет. Выгибается навстречу.
Зарываюсь пальцами в густые волосы.
Плавно. Плавно, разбирая каждую грань вкуса, каждое новое дрожание ее тела, опускаюсь губами вниз.
По груди, по животу, в котором отбивается каждый удар ее сердца.
Судорожно обхватываю ее бедра.
