— Жаль его напрасных трудов, — издевательски ухмыльнулся Адам. — Ведь на самом деле твой день рождения …завтра.

После этих его слов Еву будто ударили по голове чем-то лёгким и звонким:

— Откуда знаешь? С чего такие точности?

Адам состроил загадочную физиономию, продолжая красноречиво пялиться на Эджея.

— Я не верю, что она будет с тобой счастлива, — прямолинейно заявил ему Эджей. — Ева заслуживает любви.

— Ещё раз повторяю, — сузил глаза Адам. — Исчезни с моего горизонта. Если бы она действительно хотела быть с тобой — уже  была бы. …Старик, за эти две недели у вас имелась куча возможностей, но страсти-мордасти поиссякли, и прежних чувств к тебе она больше не питает. Ева слишком большая эгоистка, она любит и жалеет только себя. Хотя … кому нужна эта любовь!

— Так мы поговорим, или ограничимся обвинениями в адрес друг друга? — вспыхнула Ева, вовсе не с этого она планировала начать их беседу.

— Поговорим, когда прилипала Джей отхромает куда подальше, — ирония Адама была злой, и Ева всё меньше верила  в то, что он её услышит. — Прокатимся? Знаю одно местечко, — мельком взглянул он на неё.

Ни его колючий взгляд, о который разбивались все её робкие надежды, ни его тяжёлое давящее на всё вокруг настроение, не могли повлиять на её решение сесть в машину и отправиться с ним хоть к чёрту на кулички.

В машине он молчал, злился, играл желваками и снова молчал, не глядя на неё. Наоборот,  это Ева не сводила с него глаз, пытаясь понять, на что он всё-таки настроен.

Прекрасно зная город и его окрестности, Ева уже догадалась, куда именно он её везёт. … На кладбище. … Ещё до того, как машина остановилась, ею обуял приступ паники, перекрывший доступ кислорода, заставляющий её сердце вырываться наружу.

От подобной боли нельзя убежать, в неё нужно войти, впитать в свою кожу, наполнить душу и свыкнуться, как горбатый привыкает к своему горбу.

Сквозь панику Ева понимала, что как только она увидит могилу сына — разговора не получится. Предстоящее раздавит её.

— Адам, я признаю, что своим поступком … я принесла тебе дополнительную порцию мук, — выдавила она из себя, пока они проезжали по одной из кладбищенских алей. — Тогда я была не в состоянии соображать и принимать столько рвущей душу боли. Это самое страшное … жуткое … что только могло с нами случиться … его … смерть. Мне не хотелось жить. Прости меня, Адам. Прости, как я простила тебя. Никто из нас не виноват, теперь я это понимаю…

— Вылезай, — процедил Адам, перебивая её, и в эту минуту Ева поняла, что прощать Адам не умеет, а если он и способен на это — то путь к его прощению будет долгим.

На могильной плите лежали игрушки, и даже без особой прозорливости было очевидно, что Адам приходил сюда каждый день.

… Ева просто тихо плакала, дав выход душившим её слезам.

Как бы ей хотелось, чтобы в этот момент Адам обнял её, прижал к себе своими сильными руками. Но он к ней даже не прикоснулся.

— Я хочу вернуться, — через время выдавила Ева, когда уже даже высохли солёные дорожки от слёз и сил больше не осталось. И всё это время Адам молчал,  наблюдая за нею.

Так же молча они сели в машину, трогаясь в обратный путь. И Ева не сдержалась:

— Когда тебе хреново Адам, ты просто культивируешь в себе эту боль, не пытаясь делать шаг в сторону, ища облегчения. Мне плохо, сделаю остальным ещё хуже! Да? Я так чувствую, ты и не собирался со мной разговаривать! Тебе нужно было лишний раз убедиться, что мне так же паскудно!

— А теперь есть смысл в разговорах? — бросил он с всё тем же колючим сарказмом. — Хочешь сказать, что ты каким-то образом узрела в дальнейшем наше общее будущее? Так вот — ничего нет! Один пепел. Я не хочу делать шаг в сторону, потому что сколько бы я не шагал — кругом пустота. И сейчас она меня устраивает.

— Я тебе не верю! — с каким-то почти отчаянным пылом возразила Ева. — Ты нарочно пытаешься уязвить меня. Если бы ты упивался своей бездонной пустотой и равнодушием ко всему ты бы не переписал на меня половину компании и не отвалил на счёт двадцать пять миллионов!

— Это твоя часть, которая тебе положена после развода, — с холодным спокойствием произнёс Адам. — Тебе скоро принесут бумаги на развод и я советую тебе их подписать.

— Значит, я тебе уже не нужна? — с недоверчивым вызовом, горьким тоном поинтересовалась Ева. — А как же пресловутое Пирсовское использование?

— Ты слишком напоминаешь мне моего сыны, чтобы терпеть тебя рядом, — отрезал он, причиняя ей этим немалую боль. — Всё закончилось не начавшись. Когда перестанешь носить мою фамилию, можешь снова греть постель своего хромого зайчика. Мне всё равно. Но пока что изволь соблюдать правила.

Покачав головой, Ева всё ещё отказывалась в это верить, в его уничтожающее безразличие, его чужому голосу и потухшему взгляду.

Они даже не простились. Она просто вышла хлопнув дверцей, унося в сердце неимоверную тяжесть.

Снова и снова Ева прокручивала каждое его слово, не понимая, как можно достучаться до него настоящего, как можно помочь ему. Ведь несмотря на его отношение, на ту позицию которую он занял — она хотела ему помочь, каждой своей клеточкой ощущая, что Адам просто-напросто гибнет, погребая себя в пепле своей сгоревшей веры и стойкости.

На рассвете она набрала его номер, вовсе не удивившись его уставшему, но без всякого намёка на сон голосу.

— Что ещё, Ева? — ей показалось, что он измученно вздохнул.

— До меня только сейчас дошло, что ты что-то знаешь о моей точной дате рождения.

— Ах да. … У меня было время покопаться, … когда я искал донора для Ника. Для меня нарыли много любопытных фактов, с большим трудом конечно, но нам удалось отследить ниточку к твоим настоящим родителям. … Тебе это не понравится. Хотя мне всё равно, — спохватившись, добавил Адам.

— Я скучаю по тебе, пусть тебе даже и всё равно, — прошептала Ева в трубку. После чего произнесла уже обыденным голосом. — И я имею право знать об этой своей родне. Можешь сбросить мне информацию?

— Ладно. … Что там Ирландия?

Ей так хотелось крикнуть: « А разве тебе не всё равно?», но вместо этого она тихо ответила:

— Мне понравилось. Жаль, что я не смогу уговорить тебя полететь туда вместе со мной.

— Не сможешь, — так же тихо выдавил Адам. — Ева ты напрасно пытаешься отыскать во мне хоть какие-то чувства.

— Пусть так. Но ты должен знать, что я не оставляю тебя. Плевать на развод, ты его получишь, если для тебя это принципиально, но я всегда буду готова к разговору Адам, я буду оставаться твоим другом несмотря ни на что. Я буду оставаться частью твоей семьи, потому что память о нашем сыне сближает и будет роднить нас до конца наших дней. Он любил нас обоих… — Ева не смогла закончить фразу, потому что Адам бросил трубку. И она ещё раз удостоверилась, чтобы он ей не сочинял — он был способен испытывать чувства.

 Как он ей и пообещал, утром её ноутбук квакнул полученным сообщением. Правда Адам прислал ей всего лишь какой-то адрес, но Ева твёрдо решила найти время и съездить в штат Орегон, туда, куда вела эта сомнительная пунктирная ниточка. Первоочередной же её целью было навестить доктора Розана. Уж кто-кто, а он мог бы пролить свет на некоторые стороны личности её всё ещё мужа. Поэтому вместо того, чтобы отправиться в «Идрисс», Ева созвонилась с доктором и уже через час сидела в удобном кресле напротив него.

— Я очень надеялся, что вам всё-таки не безразлично состояние вашего мужа Ева, — начал доктор Розан, опуская соболезнования по поводу их утраты, чему Ева была глубоко признательна. Он перешёл сразу к сути вопроса, оправдывая свой профессионализм. — Дело в том, что Адам перестал посещать наши сеансы и меня это тревожит. Смерть сына и … ваш уход Ева выбили из-под него все имеющиеся опоры. Он враз потерял смысл, цели и самое главное веру в себя, во всё, что когда-то казалось важным. Ранее, с моей помощью Адам был уверен, что его чёткий нацел на позитивное разрешение — притянет положительный результат, но произошло иначе. Случилось непредвиденное. Именно так люди теряют веру в Бога … и падают. А сейчас Адам именно падает в свой внутренний, подкреплённый психотравмой хаос. И что печально — меня он больше не захочет слушать, никого из моих коллег. Закон отрицания. Мой опыт для него больше не авторитетен.