– Ась, зачем?! Зачем им это? Ты в курсе, сколько зарабатывают на опросах? Сущие копейки, а у тебя… Или ты недоговариваешь что-то?

Я промолчала, дёрнув плечом. Мои опросы другого рода, но муж не должен знать об этом. Кажется, я подписывала бумагу о неразглашении. Не помню.

Они сами связались со мной. Иван Дмитриевич и его помощник, дядька со скучным лицом и брезгливо поджатыми губами. Я не знала, чего они хотят, но отказать не имела права.

«Безотказная ты, Аська», – вздыхает в таких случаях муж.

А меня не научили говорить субъективное «нет».

Объективное можно, а субъективное невозможно.

– Не нравится мне это. Если ты не скажешь мне, я сам позвоню им, – разозлившись, Пашка всегда пускает в ход ультиматумы.

– Я просто рассказываю, что мне известно, – растерянно прошептала я. – Из разных областей науки.

– И всё? Это что, игра в умники и умницы?

– Игра? – переспросила я, не понимая, что он имеет в виду.

– Ась, ты как с луны свалилась… – недовольно буркнул муж. – Какая, на фиг, наука?! Ты к ней никакого отношения не имеешь!

– Отвечаю на вопросы. Из разных облас… – стоп, это уже рекурсия. – Паш, не злись…

Чай остыл, пока я пререкалась с ним.

Не хочу ссориться, и не хочу думать.

Хочу наслаждаться летней безмятежностью, слушать убаюкивающий шум водопада, погружаясь в сладкое забытье полудрёмы. Утопать в сочных красках распускающихся бутонов пионов и роз, обступивших террасу в пышных нарядах придворных дам. Королевский двор. Я чувствую себя здесь самозванкой, пастушкой, украдкой прикорнувшей в светлейших покоях, и меня это нисколько не смущает. Меня вдохновляют ароматы, ощущения и звуки – без них мир стал бы безжизненным.

И я исчезла бы в тот же миг.

Сто семьдесят седьмой день

– Вам известно значение моего имени? – дождавшись удобного момента, я задала Ивану Дмитриевичу вопрос, нарушив негласные правила наших с ним диалогов.

– Думаю, вы знаете это лучше меня, – парирует он, возвращая меня к пассивной роли объекта. – И что же?

– Воскрешение. Возрождение к жизни.

Он кивнул:

– Что есть жизнь?

– Движение, – не задумываясь, ответила я. – Движение, пронизанное смыслом.

– Что в его основе?

– Изменение импульса под воздействием внешних сил, если речь идёт о материальной точке. Впрочем, я предпочитаю систему.

– Равновесную?

– Не всегда. Возрождение – это переход в другое состояние, что исключает равновесность…

Моя реплика звучала вопросительно и оттого неуверенно, хоть я в своих словах не сомневалась. Тягомотина. Если бы он поведал мне что-то новое, я навострила бы уши, как следует, но отвечать здесь приходилось только мне. Надоело.

За спиной мужчины висели часы; циферблат, как луна в третий день после полнолуния, виднелся почти целиком. Без пятнадцати минут шесть. Ещё четверть часа томительной скуки.

– Ты приравниваешь возрождение к эволюции? – спросил Иван Дмитриевич.

– Почему? Не обязательно… – теперь мне стало интересно; я пригнулась к экрану, словно вознамерилась заглянуть в него, однако мой собеседник этого не заметил. – Если речь идёт о скачкообразной эволюции, которая случается после того, как всё разрушается до основания, то, безусловно, можно говорить о ренессансе, духовном или физическом.

– Ящеры перед тем, как обзавестись крыльями, рухнули без сил?

– Или птица Феникс возродилась из горстки пепла.

– А кем она была до?

– Крокодилом, – расхохоталась я. – Аллигатором. Кайманом. Злым и очень зубастым.

Он выронил ручку и уставился на меня так, словно я съехала с катушек. Пауза длилась минуты две, и у меня заболели скулы от напряженной улыбки, которую то и дело приходилось подтягивать.

– Ася, это шутка? – догадался он. – Не может быть.

– Почему бы нет? – теперь пришёл мой черёд удивляться. – Я нарушила правила? В должностной инструкции есть запрет на шутливый тон?

– Нет, просто… Мы как-то не думали о чувстве юмора, когда писали… Не закладывали…

– Ну, извините, – развела я руками в стороны. – Мама с папой заложили в детстве, тут уж что выросло, то выросло.

– Ты о чём? – нахмурился Иван Дмитриевич.

– Ай, да не заморачивайтесь! – насмешливо фыркнула я, и мой руководитель почему-то сделался пунцовым. – Давайте вернёмся к обсуждению.

Он недоверчиво покачал головой, и бледно-серое пятно на холодном глянце стены заметалось, запрыгало туда-сюда, меняя свои очертания, словно фигура в театре теней. Пока он вытирал лоб бумажной салфеткой, я рассматривала пальцы невидимого актёра, тёмной дымкой трогающие лунные часы. С любопытством.

– Но почему крокодил? – спросил он.

– Рептилия. Тот же ящер. Доля истины есть и в этой шутке.

– Хорошо, – не стал спорить Иван Дмитриевич, – продолжим. Элементы материи. Что ты можешь сказать?

– Земля, воздух, огонь и вода. В основе античного мировоззрения – принцип подобия. Земля – структурная основа, каркас любого существа, системы или явления. Огонь – энергия, искра жизни, динамическое преобразование. Вода – любовь. Воздух – свет. Последние два элемента – на самом деле едины, но пребывают в разных состояниях. Мне кажется, правильнее говорить о триаде. Структурная основа, любовь и энергия. Однако кое-чего не хватает.

– Чего же?

– Информации. Она определяет вектор и содержание. Без неё случится хаос, застой или ничто.

– Как она возникает?

– Информация бывает первичной и вторичной. Вторичная – производное сознания, первичная относится к первородному разуму. В начале было Слово. Но его истоки лежат за пределами точки сингулярности, и потому сложно угадать… Пока мы можем похвастаться лишь тем, что создаем своё информационное поле, расширяя коллективное сознание.

Иван Дмитриевич пометил что-то у себя в блокноте, а я пожала плечами.

– Сказать по правде, я не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете. Я ведь не академик, и мои познания ограничены школьным и институтским курсом…

– Простите?! – поперхнулся мой собеседник. – Каким курсом?

– Общеобразовательным… Физика, биология, математика. Думаю, что от нашей болтовни нет толку. За что вы платите мне?

– Ася, что с тобой происходит? – не понял он.

– Восемнадцать ноль-ноль, – я ткнула пальцем в камеру, указав на часы за его спиной, и сразу же отключилась.

***

У нас годовщина. Мы решили обойтись без пафоса, – и улетели в Пафос. Теперь сидим на берегу и утопаем в вечерней дымке, а набегающие волны играют с нашими ступнями, трогая их по-кошачьи игривой кружевной пеной, тёплой, как парное молоко.

– Щекотно, – пожаловался муж.

Я дурашливо фыркнула ему прямо в ухо, и тут же отстранилась.

– Я всё время забываю, как мы познакомились, – проговорила я вдруг. – Сейчас мне кажется, что я вот так же сидела на берегу, только одна, а ты проходил мимо, но не прошёл, а остался.

– Так и было, – согласился он; я не видела, но чувствовала в темноте, как он усмехается.

– А если серьёзно?

– Не скажу… – ответил Пашка. – Как бы ты хотела?

– На самом деле мне всё равно. Главное – то, что происходит теперь.

Обнявшись, мы упали на песок, и, запрокинув головы, долго-долго любовались небом, чёрным и бархатным, как дно безразмерной шкатулки. В нём бриллиантов столько, сколько нет даже у самых богатых шейхов… А у меня – один, но самый дорогой. А скоро будет два!

– А ты кого хочешь? Девочку или мальчика? – спросила я.

– Кто получится, – весело ответил муж. – Можно сразу двух.

– Вот только работа… Мешает. Не даёт расслабиться. Иван Дмитриевич… У него колючие глаза, неживые, и почему-то я тоже перестаю быть живой. Как будто меня нет.

– Ты есть, – возразил Пашка.

– С тобой есть. Не знаю, зачем я согласилась… Устала я от них, Паш.

– Так откажись. Скажи, по семейным обстоятельствам не можешь продолжать, да и всё.