Глава первая
Все началось два года назад, когда я впервые открыл глаза. Первое, что я увидел, – это белый потолок. В моем случае я должен был назвать его «мамой», но промолчал. Мне хотелось слышать голоса, слышать чьи-то шаги, но отсутствие этого намекало на то, что я один. Никакой радости, как это обычно бывает при «рождении» человека. Трескающаяся известь, напоминающая о головной боли, мерзко дрожащий гул приборов, первый сознательный вдох. Таких как я называют «бесцветная краска на кисти истории». Все, что я накопил, все мои лабиринты памяти, дремали серым хламом под ногами пустоты. Пустота… Необъяснимое чувство, ты открываешь глаза, а вчера тебя не было, не было вселенной. Лишь вспышки с белыми лучами света по краям: холст… испачканные краской руки… номер машины «5946»… женская шея, запах духов… белый потолок больницы… Похоже, это единственное, что я мог вспомнить на тот момент. Место, где я лежал, было отделением психоневрологии в клинике «Подсознание». «Подсознание» находилось в городе Тит. Основателями Тита была молодая пара, Раймонд и Патриция Браун. В настоящее время город огорожен высотными бетонными стенами. За его пределами никто из ныне живущих не был.
– Ну, наконец-то, – подумал я, когда мы пересеклись взглядом.
В одной из стен находилось огромное окно, ведущее в соседнюю комнату. Я долго смотрел, как медсестра пьет кофе и всматривается в телевизор. Она как раз делала глоток бодрящего напитка, когда заметила, что является объектом моего наблюдения. Рука дрогнула, и кофе вылился ей на грудь. С криком вскочив, она стала бить по халату в надежде подчинить себе очаг дискомфорта в виде темного горячего пятна капучино. Меньше минуты, и дверь распахнулась. Волнуясь, сестра спросила: хорошо ли я себя чувствую? Я сказал, что болит голова, хотя еще ломило ноги и спину. Девушка убежала за врачом, а я подумал о своем голосе, он звучал тем же тембром, что и мысли в моей перебинтованной голове.
Окружающие предметы, события, люди, да и я сам, часто кажутся мне нереальными. На одном из сленгов ощущение нереальности называют «дереализацией». Это действительно необычно, когда тебе 25 лет, а ты впервые узнаешь, как выглядишь. Мы стояли в конце коридора, где висело большое зеркало, и рассматривали друг друга. Отражению я показался немного другим, чем оно себе меня представляло, это было заметно по его легкому испугу от удивления.
Темные волосы, впалые карие глаза.
Мое дыхание постепенно материализовалось в холст на зеркале.
Средний нос, слегка полноватые губы.
Света почти не было, и казалось, я видел, как мои медленные выдохи переносили ДНК на стекло. Память предков двигалась в зеркальном мире, перенаселяя судьбы.
Уши слегка топорщатся в стороны, сантиметром влево и сантиметром вверх от губ маленькая родинка.
Зеркало создавало иллюзию длинного коридора, как будто можно шагнуть дальше ограничений реальности.
Телосложение среднее, лицо бледное, взгляд туманный, щеки впалые.
Влажный холст становился обширней и жирней, мало кто удержался бы не почеркать на нем пальцем. Над зеркалом висели белые круглые часы, стрелки указывали на 11:45. В зеркальном мире они шли бы в другую сторону, и я нарисовал то, что рисует. Я думал о нереальности, впервые смотрел на свое отражение, дышал на зеркало и рисовал то, что рисует, – часы, идущие в обратную сторону.
Пока стрелки отматывают время назад, я хотел бы обратиться к тебе, с просьбой вспомнить вчерашний день. Он состоял из кратковременных эмоций или, же ухватившись за печаль, радость, в отведенное ему время держался за них до последней секунды? Остался незамеченным, присоединившись к другим неприметным дням, или же принес с собой событие, которое ты будешь помнить до конца дней? Ты достиг своей цели или снова пал на колени? Встал на верный путь или же повернулся спиной к призванию? А может, ты просто блуждаешь в лабиринте, где нет выхода? Этот день никогда не вернуть. Единственный способ изменить будущее прошлое – это поменять настоящее, потому что в будущем настоящее станет прошлым. Твой день мы вспомнили, а теперь давай вместе погрузимся в один промежуток моей жизни, что изменил мою судьбу. Тем более стрелки нарисованных мной часов уже отмотали нужный нам момент.
Имея умеренно медленный темп воображения, ты на мгновение можешь оказаться лежащим на мокром асфальте пустой улицы. Закрытыми глазами смотришь в пасмурное небо. Сейчас полдень, но вокруг никого нет. Дождь временно заканчивает свой путь, разбиваясь о твое лицо. На тебе короткое черное пальто, оно испачкано землей и твоей кровью. Один, мокрый, грязный и сбитый с пути, но тебе это неважно… Ты дышишь забвением. Если б сознание не покинуло тебя, крик от боли заполнил бы часть квартала, но ты спишь, и вокруг тишина. Ворчливый ветер развевает твой белый шарф и мокрые волосы, желая смести тебя подобно другому мусору с отведенной ему территории. На левой руке разбитые, а посему остановившиеся часы, в сжатом кулаке букет алых роз. Через пронзившие твою ладонь шипы цветы стали частью твоего тела, они умирают подобно тебе, сливаясь с размытой кровью, идущей из-под головы. Тебе неважно… Ты дышишь забвеньем. Пасмурное небо, пустые каменные улицы, запах мокрого кирпича, прилипающей пыли и исчезающие выдохи выхлопного газа. Главное событие этого дня заставляло тебя спешить. Ты репетировал, что сказать, бормоча под нос несвязанные фразы, нес цветы и поглядывал на часы. Он спешил еще больше, набирая обороты, и ограничители скорости не давали поводов сбавлять газ. Улица была пуста, в голове крутились красивые слова, и ты даже не подумал оглянуться, переходя дорогу. Улица была пуста, время уходило, и он включил четвертую передачу. Ты не успел бы отскочить и вместо попытки отойти впал в ступор. Он не успел бы затормозить, и адреналин сократил мышцы так, что педаль газа прижалась к полу. В такие моменты время ускоряется, словно желает скрыть подробности, вот ты стоишь, не дыша, а вот лежишь на асфальте с пробитой головой. Запах выхлопа, плавающие цифры «5946», немой крик, усиливающаяся боль, сжимаешь розы, не смотря на иглы. Вдали слышно, как горят шины, как будто на месте, еще мгновение, рывок, ревущий двигатель, мнущийся металл, глухо трескающееся стекло. Шум аварийной сигнализации медленно уходит в тишину, свет – в темноту, мучавшая боль – в спокойствие, в забвение.
Каким ты был в своем воображении, таким меня и нашли. Я лежал недалеко от «Подсознания», туда же и был доставлен. Ни документов, ни родственников, ни прошлого. «Утрата памяти о собственной личности и событиях прожитой жизни без других когнитивных нарушений при сохранении формального интеллекта, общих знаний и профессиональных навыков».
Это все, что нарисовали нарисованные мною часы на зеркале, с каждой секундой исчезая, стираясь, подобно моей памяти. Мне 25 лет, и я сбит самоубийцей. Был седьмой день в клинике, но лишь минуту назад я узнал, как выгляжу, и от того задумался о нереальности, задумался о своей беспомощности, воссоздав фрагмент прошлого. Я – одна песчинка в стеклянном сосуде формы бесконечности, я, как и все, плыву вниз, отсчитывая время. Последняя единица, падающая сверху, сейчас на вершине, но когда придет тот, для кого мы созданы, и перевернет нашу планету вверх дном, песчинка на вершине первая из всех упадет на дно, а тот, кто ранее был на дне, вдохнет совершенную свободу.
Моя палата номер 9. Здесь не одевают смирительные рубахи и не запирают двери. Здесь лечат нашу уникальность. В палате нас четверо, но официально – трое: четыре личности, три тела. Джефф Элиут прибыл дней через 10 после меня. Рик Фримен и Браин Олди тут уже давно. И я, мое имя неизвестно.
Палата наша достаточно светлая. Это из-за большого пластикового окна, что своим добродушием завлекает теплые эмоции солнца днем, а ночью слушает рассказы об одиночестве, оранжевых фонарях и мраморной принцессе в небе. Стены в нашей обители теплого фиолетового цвета. Это не покрашенный дешевой краской бетон, а ровненько наклеенные моющиеся обои. На полу не потертый и заплатанный линолеум, а четко выложенный мозаичный паркет цвета клена. Потолок обычный, побеленный. Люминесцентный неутомляющий свет. Кровати не скрипят, матрац не мягкий, но и не слишком жесткий, спинки круглые цвета ореха. Маленькие тумбочки с абажурами, общий шкаф и письменный стол. Раз в неделю делают дезинфекцию и выдают чистое белье. Помимо этого, в клинике есть бассейн, тренажерный зал, кабинеты с различными музыкальными инструментами и моя любимая комната для рисования. Пациенты крайне разнообразны. Некоторые очень требовательны, а некоторые совсем неприхотливы, как, например, единственный в клинике коматозник, лежащий в 6-ой палате.
