– Представляю, что вообразит Ульрика, – продолжала Мария. – Она давно ждет, когда же у нас с тобой начнутся проблемы. Когда ты бросишь меня ради другой или вернешься к ней. Она прямо так мне и сказала…
Винсент слышал это уже много раз.
– Ну и что? – перебил он жену. – Ульрика будет распоряжаться твоей жизнью настолько, насколько ты ей это позволишь.
– Но над тобой она ведь давно не имеет никакой власти, ты сам не раз об этом говорил.
– Мария, у нас с твоей сестрой общие дети. Тем не менее я живу с тобой, а не с ней.
– У нас с тобой тоже ребенок.
– Это так, хотя иногда я сомневаюсь, осознает ли Астон, что у него есть папа. Думаю, он был бы не прочь жениться на тебе.
Мария улыбнулась одними уголками рта, но быстро вернула лицу прежнее мрачное выражение. «Боевой петушок» – тринадцать букв. Семь согласных и шесть гласных. В 1385 году норвежский король Олоф стал королем Швеции. Олоф, или Улоф – второе имя их с Ульрикой сына Беньямина. Чашка Винсента – «Боевой петушок» – 1385 – король Улоф – Беньямин – Винсент. Круг замкнулся. Винсент понял, что следующая ее реплика будет про Беньямина.
– Кстати, передай своей дочери, чтобы никогда не называла меня тетей. Ульрике очень нравится, когда она это делает.
Слезы в глазах Марии высохли, и теперь она выглядела скорее рассерженной, чем огорченной. Что ж, с этим уже можно было худо-бедно справиться.
– Обещаю поговорить с ней, – ответил Винсент, сунул мобильник в карман и поднялся со стула.
– Кстати, когда ты думаешь рассказать о той женщине из полиции? – вдруг вспомнила Мария.
– О какой женщине?
– Я знаю, что ты был в «Ривале» с какой-то женщиной.
– Да, я сам говорил тебе, что у меня деловая встреча.
– Не перебивай меня! – прошипела она.
Новая тема опять ее распалила.
– Ты меня не слушаешь, Винсент. Где ты, о чем думаешь? Где вы встретитесь с ней в следующий раз и как у вас получилось в последний? Или диваны в «Ривале» недостаточно высокие, чтобы… Я, наверное, должна благодарить тебя за то, что ты до сих пор не привел ее сюда… Пока, во всяком случае…
Винсент закрыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Он помнил ее первые приступы ревности, это было нечто по-настоящему ужасное. Но Мария не была такой с самого начала. Ее ревность становилась все ожесточеннее по мере того, как их отношения ухудшались. Винсент приучал себя к этому, но переживал все так же сильно.
Ничего не помогало. Эти обвинения в супружеской измене залегали глубже, чем могли достать рациональные аргументы, и были обращены к чему-то самому сущностному, утробному. Винсент понимал, во всяком случае, что дело здесь не в нем, а в самой Марии. Как, впрочем, и всегда.
– Дорогая, – начал он, внимательно следя за дыханием и пытаясь нормализовать скакнувший адреналин, – мы, конечно, не будем вспоминать двадцатипятилетних юношей с твоего курса. Дело твое, но в последний раз мы с Миной встречались в отделении полиции. Я буду помогать ей… им, группе расследования. Но если ты будешь каждый раз устраивать сцены, я просто не смогу работать. Что я тогда им скажу, как ты думаешь?
Мария посмотрела на мужа и шмыгнула носом.
– Я хочу телефон этой группы.
– О боже… Да, конечно… телефон… Но я сейчас спешу. И мне жаль, что я не смогу быть на празднике в честь твоего отца. Я обязательно это как-нибудь компенсирую, даже если пока не знаю как.
Винсент поднялся и неуверенно погладил жену по щеке. На этот раз она его отпустила. Он вышел в прихожую, обулся и завязал шнурки на ботинках. Не так удачно в сравнении с прошлым разом, но сгодится. На покрытой снегом лужайке перед домом нагнулся и перевязал еще раз. Должен же хоть в чем-то быть порядок.
* * *
Мина ехала в такси в отделение судмедэкспертизы в Сольне, но не из здания полиции. Никто на работе не подозревал, что раз в неделю – или когда в том возникает необходимость – Мина ездит в клуб «АА», анонимных алкоголиков. Коллеги здесь ни при чем, тем более что Мина не алкоголик. Просто в ее жизни случился тяжелый период. Однажды она совершила ошибку, за которую до сих пор расплачивается. И это только ее дело.
Клуб располагался на Кунгсхольмене, в каких-нибудь пятистах метрах от здания полиции. Именно поэтому Мина и решила заглянуть в «АА», вместо того чтобы… ехать в другое место, располагавшееся так же близко и выполнявшее в жизни Мины примерно ту же функцию. Если б Мина встретила кого-нибудь из коллег, сказала бы, что возвращается домой с работы.
Выйдя из машины на холод, она поплотней завернулась в пальто. Коллегам совсем не обязательно знать о Мине все. Ей всегда было трудно понять людей, которые доверяют друг другу свои тайны только потому, что работают вместе. Таким Мина быстро дала понять, что ее бессмысленно расспрашивать на любые темы, не имеющие отношения к работе.
Она вошла в здание судмедэкспертизы, надела защитный комбинезон и маску, остановилась перед прозекторской и осторожно постучала.
Мильда Юрт даже не оглянулась в ее сторону. Мина приблизилась и встала рядом с ней, глядя, как завороженная, на ящик на блестящем стерильном столе рядом с телом.
Сам ящик не был особенно стерильным. Кровь, волосы, мозг и другие вещества человеческого организма выделялись пятнами на светлой древесине. Сейчас им занимался мужчина чуть за пятьдесят, предположительно криминалист. Он что-то измерял, присматривался, делал записи, в то время как Мильда исследовала труп. Ящик тоже привезли в отделение судмедэкспертизы, потому что иначе из него пришлось бы извлекать тело, что трудно было сделать, не уничтожив при этом улики.
– Я прослежу, чтобы ее доставили в Линчёпинг, – сказала Мина.
– Спасибо, – ответила Мильда, не отрывая глаз от трупа.
Криминалист вышел, и в комнате остались Мильда с Миной и ассистент Локе – заторможенный молодой человек, с которым Мина за все время своих посещений прозекторской не перекинулась ни единым словом.
– Все-таки это ужас, – тихо воскликнула Мильда. – Не так просто оказалось извлечь ее из ящика. Тело так и застыло в сидячем положении. Вы все еще не знаете, кто она?
– Пока нет, но мы работаем. В крайнем случае разместим объявления в газетах. В самом крайнем, я имею в виду…
– Понимаю.
Мильда оглянулась на ящик. Мина обошла его, внимательно осматривая со всех сторон.
– Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? – спросила она.
– Я много чего видела, – ответила Мильда, – но это что-то новенькое, должна признаться. Твой коллега Рубен уже был здесь.
– И что говорят криминалисты?
– Что они могут сказать? Ящик в форме куба изготовлен из фанеры, с использованием клея и гвоздей. Некоторые особенности конструкции указывают на то, что изначально он был задуман несколько иначе. Мне это ни о чем не говорит. Небольшие прорези в стенках соответствуют ширине и толщине мечей, то есть орудиям убийства.
Мильда кивнула на другой стол, с мечами в прозрачных пластиковых футлярах. Мина долго и внимательно их разглядывала. Все мечи выглядели одинаково – металлические, с длинными клинками, на которых сохранились следы крови, и рукоятками с защитными насадками, предотвращающими скольжение руки по лезвию.
Мина сфотографировала их на мобильник. Потом подошла к ящику и сделала несколько снимков с разных ракурсов.
– Думаю, нужна большая физическая сила, чтобы пронзить ими тело, – сказала она.
Мильда кивнула:
– Мечи, конечно, очень острые. Тем не менее, чтобы пронзить ими тело и попасть в отверстия на противоположной стенке… да, думаю, здесь нужны сила и точность.
– И больше никаких странностей ты не видишь? Ну, такого, чтобы бросалось в глаза, я имею в виду.
– Мое дело – трупы, – ответила Мильда. – Насчет ящика расспросишь криминалистов, после того как его обследуют в Линчёпинге. Или присмотрись сама, может, что и увидишь. Думаю, он еще постоит здесь, пока его не заберут.
Мина кивнула и оглядела комнату. Стерильность ощущалась до мурашек на коже. Минимум необходимой мебели и никаких завалов. Запах дезинфицирующих средств щекотал ноздри. Мина хотела бы жить в такой комнате. Вечное напряжение снялось само собой, по телу разлилось расслабляющее тепло. Неужели именно это ощущают люди, когда так легкомысленно гуляют по грязным улицам?