Мэтт содрогается, медленно входя и выходя из меня.

— Как хорошо…

Не могу ответить, меня слишком заклинило. Я залипаю на его лице, высоких скулах, бороде. Не могу оторваться от глаз, в которых светятся благоговение и изумление.

Я не справляюсь.

— А будет еще лучше. — Я отталкиваю Мэтта, и прежде чем он успевает меня остановить, перекатываюсь на живот и приподнимаю задницу. — Трахни меня жестко.

Несколько долгих секунд ничего не происходит, воздух холодит мой голый зад, сердце начинает биться быстрее. Упираюсь лбом в сгиб локтя, надеясь, что Мэтт не собирается насмехаться надо мной за то, что не смог продержаться лицом к лицу.

Вместо этого рука Мэтта, будто наказывая, сильно сжимает мое бедро, наверняка оставляя синяк.

— Уверен, что хочешь именно так? — Дрожь прокатывается по телу от грубого голоса и усилившегося акцента.

— Еще как уверен.

Я чувствую, как на миг Мэтта пронзает нерешительность. Но прежде чем успеваю что-то сказать, он отбрасывает сомнения и входит в меня. Мне приходится закусить руку, чтобы не закричать.

Я хочу боли, хочу, чтобы было грубо. Хочу помнить, почему ненавижу отношения. Потому что тот взгляд навсегда выжжен в моей памяти. Потому что с Мэттом я рискую забыть, чем заканчивается желание чего-то большего. Сердечной болью, недоверием, бесконечными ссорами. Я не могу пройти через это. Я не буду через это проходить.

Мэтт не дает мне времени привыкнуть и делает именно то, о чем я просил. Он ускоряется, и каждое касание простаты ломает меня чуточку сильнее.

Меня пугает осознание, что Дэймон прав: Мэтт мне реально нравится. Но я не тот, кто ему нужен.

Мэтт накрывает меня своим мускулистым, взмокшим от пота телом, и я совсем расклеиваюсь. Он продолжает меня трахать, но нежные поцелуи, которыми Мэтт осыпает мой затылок, не вписываются в сценарий.

Я закрываю глаза и запечатлеваю в памяти каждое движение, каждый толчок, потому что все это ошибка эпических масштабов. Ошибка, которую я буду повторять снова и снова. Потому что, когда я лажаю, то лажаю по-королевски.

— Ноа… — хриплый голос Мэтта чуть не уносит меня через край. — Я сейчас… — рычит он, — скоро…

Мне нравится его невнятное бормотание. Нравится, что он, кажется, уверен, что высказал вполне связанную мысль. Я тянусь к своему члену. Понадобится всего пара движений, чтобы достичь оргазма. Мэтт так в меня вколачивается, что я бы, наверно, кончил и без рук.

Он изливается с громким криком, и я вдруг жалею, что повел себя как упрямый мудак, потому что до смерти хочу это видеть. Хочу видеть, как Мэтт теряет самообладание.

Вместо этого я довольствуюсь тем, что его рука проскальзывает к моему члену и начинает его гладить. В миг, когда пальцы Мэтта смыкаются, я срываюсь. Задница сжимается вокруг все еще твердого члена, и я кончаю. Кончаю так сильно, что, клянусь, не могу вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько физически истощенным от оргазма.

Когда Мэтт выходит из меня и падает рядом, я распластываюсь на животе и практически утопаю в собственной сперме. Нужно здесь все убрать.

Веки опускаются, когда Мэтт сползает с кровати, но тут до меня доносится: «Срань господня!», и я понимаю, что он нашел ванную, которая больше, чем моя кухня. Не могу сдержаться и смеюсь.

Слышится хлопанье открывающихся и закрывающихся ящиков шкафа, и пока я собираюсь спросить, что Мэтт ищет, до меня доносится звук воды в раковине. Затем Мэтт возвращается с теплым влажным полотенцем в руках.

— Перевернись, — мягко говорит он.

По какой-то необъяснимой причине я слушаюсь и не протестую, когда он вытирает сперму с моего живота и с постели. Все происходит быстро, и Мэтт снова уходит в ванную, прежде чем я успеваю осознать, что он обо мне заботится. И мне это нравится.

Я вновь перекатываюсь на живот и зарываюсь головой в подушку.

— Что ты там стонешь? — Мэтт, полностью обнаженный, прислоняется к дверному проему ванной и скрещивает свои внушительные руки на широкой груди. Его тело просто феноменально, и мне выпала возможность насладиться им какое-то время. Но нужно установить границы, прежде чем все выйдет из-под контроля. Прямо сейчас все карты у меня на руках, и я не желаю ими делиться.

Я вылезаю из постели, достаю из шкафа штаны и бросаю их Мэтту, затем беру еще одни себе.

— Пойдем, покажу тебе твою комнату, — бросаю я и выхожу из спальни, стараясь не обращать внимания на его хмурое лицо. Лучше буду помнить другое выражение — как Мэтт смотрел на меня сверху, когда трахал в первый раз.

Мэтт, спотыкаясь, идет за мной по коридору.

— Ладно, что за хрень происходит?

Я громко выдыхаю. Непривычно давать объяснения о дерьме, что творится в моей голове.

— Предпочитаю спать один. Мы можем трахаться, делать что угодно в моей постели, но чтобы хорошо выспаться, мне нужно пространство. А ты, как мы уже выяснили, любишь медвежьи объятия, когда спишь, хотя и не признаешь этого.

— Ты только что назвал меня медведем? Разве медведи не толстые?

— С этой бородой ты скорее похож на волка. — Я веду Мэтта вниз по лестнице, в самую большую гостевую комнату. — Можешь занять эту.

— Ну и дыра, — сухо шутит он.

— Увидимся утром. Располагайся, чувствуй себя как дома. Завтра закажу доставку продуктов, но, если что, в холодильнике есть пиво.

— Очень питательно.

— Спокойной ночи. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Мэтт притягивает меня к себе.

Когда его рот впивается в мой, а язык проскальзывает внутрь, я понимаю, что допустил ошибку. Определенно и без сомнения.

Мэтт отстраняется и отпускает меня.

— Спокойной ночи.

Глава 9

МЭТТ

Несмотря на то, что улицы Нью-Йорка буквально кишат людьми, впервые за несколько месяцев я не чувствую неловкости на публике. Успокаивает то, что журналисты думают, будто мы еще на Бермудах. Я тянусь к руке Ноа и переплетаю наши пальцы.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

— Хотел кое-что попробовать. Так странно. Я держу парня за руку на людях и не психую из-за этого. Это вроде как… классно.

От меня не ускользнуло, что вчера вечером Ноа закрылся. Почти сразу же, как я в него вошел. Когда он отвернулся, я понял, что делаю секс слишком личным. Ноа избегает серьезных отношений. А у нас они ненастоящие. Просто трах. И притворство на камеру.

Здесь, на улице, когда никому до нас нет дела, мне хочется знать, каково это — быть с кем-то. Как в мою жизнь впишутся отношения после того, как буря из дерьма в прессе уляжется.

— Маленькие радости, да? — Ноа кивает на наши руки.

— Не маленькие. Особенно для меня.

Ноа вздрагивает.

— Извини. Просто я открыто держусь с парнями за руки уже сколько… восемь лет?

Довольно легко привыкнуть к этому как к данности.

— Если тебя напрягает, я пойму. Просто хотел почувствовать, каково это. — Я пытаюсь высвободить руку, но Ноа сжимает ее крепче.

— Нет, все в порядке. Просто это было так… «по-бойфрендовски», а у меня, ввиду некоторых обстоятельств, давно такого не было.

Теперь, когда я знаю настоящую первопричину, то не могу винить Ноа за сдержанность.

— Все хорошо, — говорю я и продолжаю держать его за руку.

Тот факт, что такая мелочь является для меня огромным достижением, давит просто адски. Как получилось, что широченную улыбку на лице двадцатитрехлетнего мужика вызвало то, что обычно испытывают в подростковом возрасте?

— Куда идем? — любопытствует Ноа.

— Я тут где-то видел кофейню. Хочется сходить куда-нибудь, пока есть возможность. Через несколько дней все снова станет дерьмово.

— Ты вытащил меня из постели, чтобы пойти выпить кофе? Если бы ты дал мне поспать, необходимость в кофе отпала бы сама собой. К тому же, чем чаще мы будем выходить, тем больше шансов, что нас вычислят.