— Ты и нравственность?

Ноа растерянно смотрит на меня, пытаясь понять, не мудак ли я.

— Это была шутка, если что. После того, что ты для меня сделал сегодня…

— Именно после того, что произошло сегодня, не думаю, что это хорошая идея.

Вот это поворот.

— Окей, как так вышло, что мы поменялись местами? Типа, пролетели над Бермудским треугольником и перевоплотились друг в друга, как в фильме «Чумовая пятница»?

Теперь я хочу этого, а он передумал? Что за хуйня?

— Я не понимал, как много для тебя поставлено на карту до интервью, — говорит Ноа.

Его слова звучат искренне и с сочувствием, и я еще раз убеждаюсь, что самовлюбленность Ноа — просто прикрытие.

— Что, если мы пересечем черту, которую ты не хотел пересекать, а потом кто-то из нас облажается? Ведь это будет еще хуже для твоей карьеры? Это слишком большая ответственность.

— Это просто секс, Ноа.

— После секса всегда кому-нибудь бывает больно. По опыту знаю.

— Тебе нравится пожестче? — шучу я.

Ноа начинает смеяться, но его смех сразу же затихает.

— Помнишь, я рассказывал про Арона?

— Который то ли бывший, то ли нет?

— Он, хм-м, захотел большего, а я просто не мог ему этого дать. Мне не нравится делать людям больно, но я все равно делаю. Как-то само собой получается. Я порчу все хорошее еще до того, как оно станет хуже. Не хочу, чтобы и с тобой так было. Тебе и без моего долбо-величества достаточно забот. И немного нервирует то, как быстро ты передумал.

— Знаешь, что я понял сегодня во время интервью?

— Что плавки «Спидо» совсем не скрывают стояк?

Я хихикаю.

— Ну да, а еще, что ты любишь играть грязно, когда трешься об меня всем телом. Еще до того, как стал подростком, я следовал определенному ряду правил. В детстве я попадал в большие неприятности, если делал что-то хоть отдаленно девчачье. Мне говорили, что настоящие мужчины так себя не ведут. Поэтому я старался, как мог. Отец вдалбливал, что мужчина должен быть жестким, заниматься спортом и вести себя как пещерный человек. И уж конечно, никаких чувств к другим мужчинам. Мне пришлось установить для себя правила еще до того, как я осознал, что значит быть геем. И скрывать, что мне нравились мальчики из класса. А сейчас, даже при том, что мне ненавистно, как все обернулось, и у меня украли право решать, как и когда «выходить из шкафа», я чувствую, что свободен. Впервые в жизни при желании я могу на публике поцеловать парня, взять за руку. Просто быть с парнем. К несчастью для тебя, ты взял на себя роль того самого парня.

— Вот таким образом, по-твоему, удастся затащить меня в постель? Выходит, тебе по контракту запрещено прикасаться к другим мужчинам, но все можно с арендованным бойфрендом? Тут явно пахнет любовью. В смысле, мои пронзительные сине-зеленые глаза, так не сочетающиеся с кожей цвета мокко, мои накаченные мускулы, крепкая задница и, чего уж там, потрясающе рельефный пресс — всё это совсем не при чем, так?

— Не говоря уже о скромности, — добавляю я. Не понимаю, почему он колеблется, и что вообще изменилось с утра. — К твоему сведению, если я не плачу, это не считается арендой. Кроме того, мне не нужно говорить тебе, какой ты великолепный. Ты и сам это прекрасно знаешь. Как и любой, у кого есть глаза. Ларс был так разочарован, когда спросил, моногамные ли у нас отношения, а я его послал.

Ноа расплывается в улыбке.

— Так и знал, что этот чувак на нас запал. Могли бы развлечься.

— Т-ты серьезно? Типа, все вместе? И часто у тебя бывают тройнички?

— Никогда. Но идея заводит. Хотя я бы никогда не смог провернуть подобное.

Я вопросительно на него смотрю, и он уточняет:

— Предвыборная кампания. Может, через восемь лет в Белом доме, мне больше не придется беспокоиться об общественном мнении насчет своей скромной персоны. Конечно, это и близко не так хреново, как у тебя, но все равно вытягивает жилы.

— Видишь? Мы идеально друг другу подходим.

Ноа напрягается.

— Расслабься, я же не имею в виду истинную любовь до гроба и все такое. Просто секс.

— И-и-и-и я снова чувствую себя мальчиком по вызову.

Я пожимаю плечами.

— Все, что сможет тебя завести.

Не могу понять, нравится ли мне новый Мэтт. Он определенно лучше угрюмого Мэтта, но настойчивее, чем его веселая версия.

— Тебе дури подмешали, что ли? А где тогда моя?

— Хочешь, чтобы я опять вел себя как мудак? Потому что так и будет, если ты продолжишь в том же духе.

Колено Ноа подергивается. Ясно как день, что он меня хочет, но почему-то мое согласие его тормозит. Возможно, ему кажется, я не справлюсь, или поведу себя, как его бывший.

— Это огромная ошибка. Ты ведь понимаешь, правда?

— Такая же огромная, как быть пойманным в гей-клубе?

— Именно. Твоя карьера уже подпорчена. Не хочу еще и голову тебе заморочить.

— Поверь, голова не имеет никакого отношения к тому, что мне хочется сделать. — Теперь нервничать начинаю я, и моя нога дергается в такт с его коленом.

Ноа скользит взглядом от моих глаз ко рту, облизывает губы, но тело его застыло в нерешительности.

— Если беспокоишься, что я в тебя влюблюсь, можешь расслабиться, — говорю я. — Я не принадлежу твоему миру, так же как ты моему. Можешь себе представить, как приведешь меня домой и познакомишь с родителями? Моя семья бедна, как… ох, можешь сто шуток придумать на эту тему и ни с одной не ошибешься. Они не живут сейчас в трейлере только потому, что я выкупил их дом со своей первой зарплаты в НФЛ. Меня воспитывали совсем не так, как тебя, и деньги, заработанные игрой, этого не изменят. Я никто. Отброс. И всегда им буду. Посмотри фотки в таблоидах, если не веришь.

— Мэтт, — в голосе Ноа слышится жалость, но она мне не нужна.

— Я не ищу сочувствия. Просто хочу сказать, что все это закончится, как только отпадет необходимость. И мы оба это знаем. Нет никаких причин, чтобы ты или я запали друг на друга. У тебя свои причины не привязываться, а я никогда и не пробовал. В чем я точно уверен, так это в том, что ты сводишь меня с ума. Настолько, что не могу решить, то ли нагнуть тебя и трахнуть, то ли заткнуть, засунув член в глотку.

Глаза Ноа округляются.

— Ладно, беру свои слова обратно. Я определенно мог бы привыкнуть к такому Мэтту.

Иногда так бывает, что секунды замедляются, и, кажется, будто время остановилось. Мы сидим неподвижно и смотрим друг на друга, и у меня ощущение, что сейчас именно такой момент.

Внезапно Ноа перегибается через сиденье, а я тянусь ему навстречу. Никакой больше медлительности, все происходит мгновенно. Секунду назад мы были порознь, в следующую — буквально врезаемся друг в друга. Ноа впивается в меня и, пользуясь моей попыткой вдохнуть, вторгается языком в мой рот. Дрожь пробегает по спине. Стон эхом разносится по салону самолета, но я не уверен, от кого он исходит.

Ноа обхватывает мой затылок своей большой рукой. Он не брился сегодня, и его щетина, пробиваясь сквозь мою мягкую бороду, царапает лицо. Пальцы Ноа скользят по моей шее неожиданно мягко и осторожно, но эта нежность длится недолго. Рука опускается на мой член и гладит его через джинсы. Яйца подтягиваются, дрожь прошивает все тело.

Я откидываю голову на спинку сиденья, разрывая поцелуй.

— Ебать… — шиплю я.

— А можно? — спрашивает Ноа.

Я бросаю нерешительный взгляд на дверь кабины, куда после взлета Ноа прогнал стюардессу.

— Э-м, когда я сказал, что нам нужно трахнуться, я не имел в виду прямо здесь и сейчас.

— Насчет них не волнуйся. — Ноа кивает головой в сторону кабины. — Им даны четкие инструкции не входить в салон до приземления. Смотри на меня. Я хочу твой член у себя во рту. — Ноа с громким щелчком отстегивает ремень безопасности и сползает на колени, пригвоздив меня к месту сине-зеленым взглядом.

Я беспомощно наблюдаю, как Ноа избавляется от моего ремня, расстегивает пуговицу на джинсах и дергает вниз молнию. Но он не вынимает мой член.