Когда я приехала из Казахстана в Россию, то испугалась и психологически закрылась, потому что вся моя юность в России была сущим адом. Против меня было всё: педагоги, пространство, люди. Мне здесь было холодно, плохо и одиноко. Я отгородилась от людей, что было самой большой ошибкой.

Однако довольно быстро поняла, что нужно менять ситуацию. Стала думать: если я прохожу в институте актёрское мастерство и кое-что в этом понимаю, то почему не могу попробовать перенести эти методики в своё пространство, так сказать, в футбольное поле моей жизни? И там попробовать что-то немножко подвигать, словно в процессе игры? А в другой момент жизни стала всерьёз задумываться о том, что такое счастье…

И сегодня, спустя столько лет, могу с уверенностью утверждать, что счастье – это человеческое общение!

Говорю не голословно. Мое убеждение подтверждено известным Гарвардским экспериментом, который длился 75 лет – с 1938 по 2013 год, и даже вошел в Книгу рекордов Гиннесса. На протяжении этих лет учёные отслеживали, как сложатся жизни 724 участников эксперимента в зависимости от образа их жизни: смогут ли они прожить долгую и счастливую жизнь или покинут этот мир, так и не познав обычного человеческого счастья. Сменялись ученые, социальные опросы проходили уже дети и внуки первых участников. Им задавали одни и те же вопросы: Что доставляет им удовольствие, а что портит настроение? Что важнее для них – деньги или карьера? И тому подобное.

В итоге выяснилось, что бесценно только одно – человеческое общение!

Далее я стала анализировать поведение своё и окружающих и в какой-то момент поняла, что мы все некоторым образом… деформированы. Простите за крайне неприятное слово, но это правда.

Деформация произошла из-за того, что мы живём в обществе критиканов. С раннего детства находимся в крайне сложной позиции. Ещё детьми мы могли сделать много чего хорошо: и домашние задания, и стометровку пробежать, и на концерте спеть… Но учитель (а таких было большинство, да и сейчас не меньше) вместо того, чтобы замечать положительное, тыкал пальцем в промахи, ошибки, недоработки: «А вот тут ты не знала!» Нам всегда указывали на какой-то маленький пробел, где ты был не прав или не компетентен.

Вся накопившаяся «критическая масса» в конце концов начала деформировать личность, потому что мы стали всё время желать говорить и делать только замечательно. И, как следствие, развили в себе бешеный перфекционизм и комплекс отличника, что лично я считаю колоссальной бедой. Таким людям очень сложно реализоваться в будущем, потому что у них в головах выстраиваются очень жёсткие алгоритмы, которые лишают их вариативности и даже свободы (до определённой степени).

В итоге кто-то пополняет ряды перфекционистов – «я всегда буду лучше всех», а кто-то из ребят просто замолкает: «Если вы все время видите только критику, то я вообще говорить не буду».

С такими людьми я сегодня и работаю. И моя школа полна таких учеников.

Почему мои лекции пользуются успехом? Да потому, что мы же все умеем как-то говорить. Но фокус не в том, чтобы говорить, а в том, чтобы дар общения давался легко и свободно. И поэтому основное слово, которое я использую в своей школе, – это «свобода речи».

Мы должны вернуться к тем истокам, когда начались наши речевые проблемы, и потихонечку себя разговорить. Причём, скажу по секрету, что абсолютно любой публичный человек, которого условно назовём «хорошим оратором», в какой-то момент жизни брал уроки по речи: и Демосфен, и Мартин Лютер Кинг, и другие известные лидеры. Самое смешное, что практически их всегда учили именно актёры. Посмотрите замечательный фильм «Король говорит!» (The King’s Speech, 2010), где показано, как короля Великобритании Георга VI избавляют от заикания.

Я тоже «лечу» человека при любом уровне речевых проблем – кроме заикания, но и его я могу облегчить.

Чтобы понять, как можно изменить речь, нужно сознавать, что она представляет собой психофизический процесс, где физическому компоненту отводится большая роль. Мы, по сути, говорим мышцами. Значит, если я приведу в порядок мышечный речевой аппарат, то могу «освободить» речь. И, следовательно, могу изменить кое-что и у себя в голове, в своих мыслях, – потому что, как только начинается свобода телесная, приходит и свобода мыслительная.

Есть точное экспертное мнение, что только 7 % информации мы воспринимаем вербально, то есть с помощью слова. Но существует и загвоздка: многие из нас неадекватно себя воспринимают. Как я говорила, нас с детства толкали в перфекционизм: «Учись-учись, будь умным». И вы взяли на себя эту ответственность: «Я умный! Я умный!» Надели корону: «И теперь я всегда так умно что-то говорю (хотя чаще всего речи нелепые), но меня почему-то никто не хочет слушать».

А проблема заключается в том, что воспринимают только тех, кто говорит определённым образом – иначе сказать: классно говорит. А если человек мямлит или пищит, как мышь, то мозг собеседника не может относиться к такому оратору серьёзно: «Если ты какая-то пипикалка, то почему я должен тебя воспринимать всерьёз?» Так же мы игнорируем детей лишь потому, что они часто невнятно лепечут.

Очень много значат для общения вибрации, которые исходят от людей. Например, вы знаете, что невозможно испугать спящего человека, который плохо слышит? Потому что, как бы ты ни подкрадывался, он проснётся, так как улавливает нечто большее, чем прямые децибелы. Он воспринимает вокруг себя вибрации. «Слышит», как колеблется воздух, резонирует пол, когда по нему идут, и даже как дрожат стены.

Эта догадка также вошла в основу моей методики, и я могу объяснить почему. Когда я с вами говорю, звук меня как будто окружает, потому что у меня резонируют все кости тела, а мышцы, соответственно, пропускают этот резонанс, потому что они свободны. Вы, наверное, не раз замечали, что зажатые, неуверенные в себе люди вызывают раздражение на уровне подсознания, потому что «нутром» чувствуете, что у них зажаты какие-то мышцы, а значит, они не свободны.

Особенно это заметно по тем ораторам, которые страшатся выступать публично или вести разговор с человеком, которого боятся. Сразу бросаются в глаза их опущенные плечи, сутулая спина, вымученная улыбка, которую они с трудом надели на лицо, да ещё и руки не знают, куда девать. А как стали говорить, так и задышали ртом… Всё: человеку в коммуникации с такими собеседниками сразу становится плохо, потому что мы всегда «зеркалим» друг друга.

Например, если я вижу перед собой зажатого, скукоженного человека, то подсознательно и мое тело тоже начинает сжиматься. Или в театре – если замечали: когда слушаете актёра с надорванным голосом, то через некоторое время у вас самого начинают зудеть связки, потому что вы отзеркалили его, будто вместе с ним вошли в напряжение голосового аппарата.

То же самое происходит и с телом. Как только вы наткнулись на человека, у которого тело зажато, то тут же отражаете зажим и попадаете в зависимость от его дискомфорта. Поэтому, согласно теории великолепного театрального педагога и режиссёра Михаила Чехова, нужно от внешнего состояния пойти к внутреннему.

Кстати, об учителях и наставниках. У меня были разные преподаватели: и посредственные, и гениальные. Когда я поступила в Театральный институт имени Бориса Щукина, мне выпало неслыханное везение: актёрское мастерство вела Людмила Владимировна Ставская, легендарная Бабася, потрясающий педагог. Многие ее яркие фразочки до сих пор вспоминают: «Кискин бред, милые мои! Что ты наиграла там? Как свинья на дождь!»

И вот однажды, стоя на сцене, я сказала: «Людмила Владимировна, что вы меня выталкиваете из моей органики? Мне неудобно так. Это не моя природа». А она сказала, как отрезала: «Кому ты нужна с твоей маленькой неудобоваримой органикой?! Кому нужна твоя скучная природа? Увеличивайся!»