Однако вместо предложения руки и сердца он через полгода предложил ей работу. Джин не знала, как к этому отнестись: работать у него ей не хотелось, ведь они любили друг друга. А по его словам выходило, что эта работа открывает перед ней перспективы, о которых она сама давно уже мечтала. Джин будет заниматься все тем же, что и в последние шесть месяцев: организовывать приемы, нанимать слуг, следить, чтобы дети были должным образом одеты, чтобы обзаводились хорошими друзьями и имели заботливых нянь, – только уже не в порядке дружеской услуги, а за деньги. Артур считал, что у нее потрясающий вкус; ему и в голову не приходило, что на себя и Тану она шьет сама, что сама обтягивает мебель в своей квартирке. Они с дочерью по-прежнему жили в доме из железистого песчаника, рядом с надземной железной дорогой, проходившей по Третьей авеню, и Элен Вайсман все так же присматривала за Таной, когда Джин уходила. Если согласиться на предложение Артура, то можно будет отдать Тану в приличную школу и переехать в другое жилище: на Верхневосточной стороне у него есть дом. «Это, конечно, не Парк-авеню, – сказал ей Артур со своей обычной сдержанной улыбкой, – но несравненно лучше, чем Третья». А когда он назвал ей сумму жалованья, она чуть не умерла от разрыва сердца. И это при том, что работа не представляла для нее особого труда.

Будь Джин одна, ей, возможно, и удалось бы устоять перед искушением, поскольку очень не хотелось быть ему обязанной, – но, с другой стороны, это означало, что она все время будет рядом с ним, когда Мэри вернется… Секретарша в «Дарнинг интернэшнл» уже была, а для Джин предназначался небольшой отдельный кабинет позади конференц-зала, примыкавший к шикарному, отделанному деревом кабинету патрона. Она будет видеть его ежедневно, сделается необходимой ему… К этому идет дело.

«Какая тебе разница?» – говорил Артур, убеждая ее принять его предложение, соблазняя новыми благами и прибавкой к жалованью, поскольку уже зависел от нее, нуждался в ней; косвенным образом нуждались в ее заботах и его дети, хотя еще ни разу ее не видели. Впервые в жизни он мог на кого-то положиться, тогда как раньше все всегда полагались на него. В его жизни наконец-то появился человек, к которому можно обратиться за помощью и который никогда не подведет. Он много думал над этим и решил, что Джин должна быть всегда рядом с ним. Все это Артур высказал ей в постели – в ту ночь, когда в очередной раз умолял взяться за эту работу.

В конце концов она согласилась, хоть и не без внутренней борьбы: выбор был слишком очевиден. Теперь она отправлялась на работу после проведенной с ним ночи, и жизнь ее превратилась в сплошную сказку. Энн и Билли уже привыкли к ночным отлучкам отца; в доме у него теперь был полный порядок, и Артур мог не беспокоиться о детях. В первое время после отъезда матери они тосковали, а теперь и думать о ней забыли. Когда же отец познакомил их с Джин, им показалось, что они знали ее всегда. Она водила их вместе с Таной в кино, покупала им игрушки, развозила их одноклассников по домам, когда наступала очередь, беседовала с учителями, посещала школьные спектакли. Уезжая из города, Артур мог быть уверен, что она присмотрит за его детьми даже лучше, чем он сам.

Ее новая квартира располагалась в современном добротном доме, из гостиной открывался вид на Ист-Ривер. Новое жилье отличалось от старого как небо и земля, хотя и не было бог знает каким шикарным: две спальни, гостиная, столовая, симпатичная кухня.

Как-то вечером, глядя на Артура, сейчас похожего на холеного кота, устроившегося перед камином, Джин сказала с улыбкой:

– Знаешь, я никогда еще не была так счастлива и так спокойна.

– Я тоже, – улыбнулся ей в ответ и Артур.

А через несколько дней все изменилось. До Мэри Дарнинг дошли слухи, что у мужа интрижка, и она решила вернуть себе утраченное. Состояние ее вдруг резко ухудшилось, и доктора стали поговаривать, что лучше бы ей побыть дома. К этому времени Джин проработала у Артура уже больше года. Тана радовалась новой школе, новой квартире, новой жизни не меньше, чем мать, и вдруг все это оказалось под угрозой.

Артур поехал навестить Мэри и вернулся чернее тучи.

Джин боялась что-либо спросить: просто испуганно смотрела на него широко открытыми глазами. Ей уже исполнилось тридцать лет и хотелось прочного положения, уверенности в будущем. Не может же их связь до конца жизни оставаться тайной! Она мирилась со своим двусмысленным положением только потому, что Мэри была больна, и это беспокоило Артура. Всего неделю назад он наконец сделал Джин предложение, а теперь смотрел на нее с таким мрачным выражением лица, словно для них не осталось никакой надежды.

– Мэри заявила, что, если я не заберу ее домой, она покончит с собой.

– Как она может! Это же самый настоящий шантаж.

Джин едва не разрыдалась: жена имеет возможность шантажировать мужа и пользуется этим.

Через три месяца Мэри вернулась домой, но к Рождеству опять попала в больницу; весной снова выписалась и продержалась до осени. Потом начался ад: она стала пить запоем вместе со своими друзьями, – продолжался он более семи лет.

Когда она в первый раз приехала из больницы домой, Артур был так растерян, что попросил Джин о помощи, сославшись на то, что жена плохо соображает. Она не смогла отказать и из любви к нему оказалась в незавидном положении любовницы, вынужденной ухаживать за женой. Два-три раза в неделю она проводила дневные часы в Гринвиче, где помогала Мэри по хозяйству. Та вовсе не хотела этой помощи. Все, включая детей, знали, что она пьет. Сначала они огорчались, потом Энн ее возненавидела, а Билли впадал в истерику, когда она напивалась. Это были кошмарные сцены. Через несколько месяцев Джин почувствовала себя в таком же безвыходном положении, в каком находился Артур: не могла оставить Мэри, отпустить от себя – это было все равно что бросить на произвол судьбы родителей. Ей казалось, что она сможет справиться с недугом Мэри.

Но жизнь распорядилась иначе. В тот роковой вечер Мэри отправилась на машине в город, где собиралась встретиться с Артуром и вместе пойти на балет. Джин могла поручиться, что женщина была трезва, когда садилась за руль, но, похоже, спиртное у нее было с собой. Машина перевернулась на скользком участке дороги близ Меррит, на полпути до Нью-Йорка. Смерть наступила мгновенно.

Оба любовника благодарили судьбу, что Мэри так и не узнала про их связь, но на свое несчастье, Джин успела к ней привязаться и так плакала на похоронах, будто потеряла родного человека, а потом несколько недель не могла лечь в постель с Артуром.

Их связь длилась уже восемь лет, и он начал с опаской подумывать, что скажут Энн и Билли, когда обо всем узнают. В любом случае нужно было подождать, пока не пройдет год, как сказал он Джин, и та была с этим согласна: он по-прежнему проводил с ней много времени, был заботлив и внимателен, – так что жаловаться не на что. Она лишь боялась, как бы Тана ничего не заподозрила.

Однако по истечении года после смерти Мэри, когда мать завела с ней разговор, девочка накинулась на нее с резкими обвинениями:

– Не считай меня совсем глупой: я все понимаю. – Тана, высокая и статная, как отец, с задорными огоньками в глазах, теперь кипела негодованием. – Он поступает с тобой как с уличной девкой, и это продолжается уже много лет. Почему он не женится на тебе, вместо того чтобы приходить, точно вор, по ночам?

Джин отвесила дочери пощечину, но легче от этого не стало. Столько Дней благодарения они провели в одиночестве, столько дорогих подарков доставляли им из фешенебельных магазинов на Рождество, но ни Джин, ни тем более Тана ни разу не были с ним в загородном клубе, куда он ездил с друзьями. Он не брал их с собой даже тогда, когда брал Энн и Билли.

– Он никогда не бывает с нами, даже если это важно для нас, разве ты не видишь, мам? – Крупные слезы катились по щекам дочери, и Джин пришлось отвернуться, чтобы не видеть их. Голос ее прозвучал хрипло, когда она попыталась возразить: