– Надеюсь.

Он почему-то выглядел смущенным и она в очередной раз отметила, как этот юноша хорош собой, хотя больше он походил на мать, чем на отца. Внезапно лицо его исказилось, словно от испуга:

– Ты позвонила отцу?

Джин Робертс отрицательно покачала головой.

– Мне не хотелось его пугать. По телефону сказали, что с тобой все в порядке, и я решила сначала посмотреть на вас обоих сама.

– Спасибо. – Он посмотрел на спящую Тану и нервно передернул плечами. – И простите…

– За что? – изумленно посмотрела на него Джин.

– Ну, выпил… Разбил машину… все такое.

– Ерунда! Главное – что вы оба живы и не особенно пострадали.

Вид дочери Джин, конечно, смущал, хотя следов крови и не было видно. Медсестра сказала, что Тана пребывала в шоке, когда ее привезли, поэтому ей вкололи снотворное, чтобы обеспечить покой.

Джин нахмурилась.

– Она что, была пьяна?

С Билли-то все ясно, но если еще и Тана… Однако медсестра не подтвердила ее подозрений:

– Не думаю – скорее испугана. У нее на голове здоровая шишка, но ни признаков сотрясения мозга, ни повреждений в области позвоночника мы не обнаружили. В любом случае за ней надо понаблюдать.

Тана очнулась и, видимо услышав их разговор, открыла глаза и посмотрела на мать. На глаза тут же навернулись слезы, по телу прошла дрожь. Джин обняла дочь и начала утешать:

– Ну что ты, малышка… Все в порядке.

Дочь покачала головой и сквозь рыдания выдавила:

– Нет, не в порядке… Он…

Билли издал звук, похожий на рык, и слова застряли в горле. Ее душили рыдания, в голове пульсировала боль, и хотелось ей лишь одного – никогда в жизни не видеть его…

Она легла на заднее сиденье «мерседеса» матери, и Джин поехала в резиденцию Дарнингов, чтобы отвезти Билли. Прежде чем отправиться домой, ей пришлось выпроваживать последних гостей: кого-то вытаскивать из воды, кого-то – из постелей. Возвращаясь к машине, Джин сокрушенно думала, что на уборку уйдет не меньше недели. Половину мебели придется ремонтировать, менять обивку кресел, чистить ковры, пересаживать растения в другие емкости, чтобы попытаться спасти. Джин не хотела, чтобы Артур видел свой дом в столь плачевном состоянии. С тяжелым вздохом она села в машину и посмотрела на дочь. Тана находилась под действием успокоительного и безмятежно спала.

– Слава богу, не добрались до спальни Артура, – сказала себе Джин и завела мотор. Тана издала слабый звук, и мать обеспокоенно спросила: – Что-то болит, тебе плохо?

Это все, что имело значение для Джин: дети могли погибнуть. Когда в три часа ночи зазвонил телефон, это первое, что пришло ей в голову. Ей вообще тем вечером было беспокойно, словно что-то должно произойти, поэтому на звонок она ответила почти мгновенно. Предчувствие ее не обмануло.

Тана открыла глаза и тихо произнесла:

– Скорее бы домой… спать.

Из глаз ее опять полились слезы, и Джин засомневалась, что дочь не пила. Судя по всему, вечеринка была кошмарной: возможно, Тана стала невольной участницей каких-то событий. Наконец Джин заметила другое платье на дочери и удивленно спросила:

– Ты что, купалась?

Тана с трудом села, стараясь справиться с головокружением, и медленно покачала головой. Джин в зеркало видела странное выражение в глазах дочери.

– Что с твоим платьем?

Бесцветным, будто чужим, голосом Тана проговорила:

– Билли разорвал.

– То есть как? – не поняла Джин и тут же сама себе ответила: – А, наверное, он бросил тебя в воду?

Дальше этого ее воображение не простиралось – ведь речь шла о сыночке обожаемого Артура! Если даже Билли и выпил, то, по ее мнению, ничего страшного не произошло – ведь обошлось же. Это будет хорошим уроком им обоим.

Тана опять разрыдалась, и Джин пришлось съехать на обочину и напрямик спросить:

– Да что с тобой? Вроде не пила… Может, наркотики?

В ее голосе и глазах не было ничего, кроме осуждения, в то время как о Билли она говорила с материнской теплотой и заботой. Но ведь мать еще не знает, что натворил этот «замечательный мальчик».

Тана вскинула голову, посмотрела матери прямо в глаза и жестко произнесла:

– Билли избил меня и изнасиловал в спальне своего отца.

Джин Робертс пришла в ужас.

– Что ты такое говоришь? Чтобы Билли…

И опять только гнев, никакого сочувствия к своему единственному ребенку, зато полная уверенность, что сын любовника не способен на такой поступок.

– То, что ты сказала, ужасно.

«Ужасно то, что он сделал», – подумала с горечью Тана, заметив нескрываемое возмущение в глазах матери.

Две крупных слезы скатились по щекам девушки.

– И тем не менее это правда.

Тану опять колотила дрожь, голос срывался. А Джин, не в силах поверить услышанному, отвернулась и завела мотор. Больше на дочь она не смотрела.

Билли рос совершенно безобидным мальчиком: Джин знала его с десяти лет, – и непонятно, что побудило Тану обвинить его в том, чего не могло быть.

– Я не знаю, зачем ты это выдумала, но запрещаю впредь произносить подобную чушь!

Ответом ей было молчание. Тана сидела с ничего не выражающим лицом. Да, она никогда больше никому ничего не скажет. В это мгновение внутри у нее будто что-то умерло…

Лето пролетело незаметно. Тана провела две недели в Нью-Йорке, медленно оправляясь от пережитого кошмара. Джин, как обычно, каждый день ходила на работу, все вроде бы было как всегда, если бы не Тана: дочь ни на что не жаловалась, но могла часами сидеть, уставившись в одну точку, неизвестно о чем задумавшись. Она не виделась с друзьями, не отвечала на телефонные звонки. Наконец Джин решилась поделиться своими сомнениями с Артуром. К этому времени в его доме уже был наведен порядок, а Билли со своими друзьями отправился в гости к однокурсникам в Малибу. Все помещения выглядели приемлемо за исключением спальни Артура: в самом центре большого дорогого ковра зияла дыра, явно вырезанная ножом. По этому поводу у отца с сыном был крупный разговор.

– Боже правый! Что вы за дикари? Мне следовало отдать тебя не в Принстон, а в Вест-Пойнт, чтобы вложили ума. Как можно вести себя подобным образом? Ты видел ковер в моей спальне? Кто-то испортил его напрочь.

Билли послушно выслушал отца и, как примерный сын, покаянно произнес:

– Извини, отец: немного недоглядел.

– Это называется «немного»? А машина? А вы с дочерью Робертс? Ведь уцелели лишь чудом!

Билли все сошло с рук. Синяк под глазом скоро прошел, швы сняли, и он по-прежнему гулял и пьянствовал с друзьями, только вне дома, до самого отъезда в Малибу.

– Ох уж эти детки! – ворчал Артур, слушая сетования Джин, которой казалось, что травма головы дочери была серьезнее, чем посчитали врачи.

– Похоже, сотрясение все-таки было: иначе как объяснить тот бред, что она несла.

Артур даже не попытался уточнить, что именно говорила Тана, лишь заметил:

– Надо бы ей пройти полное обследование.

Накануне отъезда в Новую Англию Джин заикнулась об этом, но Тана наотрез отказалась и спокойно собрала вещи.

Утром, как всегда, она вышла к завтраку. Лицо ее было усталым и бледным, но когда мать поставила перед ней стакан апельсинового сока, Тана улыбнулась – впервые за последние две недели, – и Джин едва не расплакалась от радости. Со дня аварии их дом походил на могильный склеп: ни голосов, ни музыки, ни смеха, ни телефонных звонков. Мертвая тишина, и потухшие глаза Таны.

– Я так переживаю за тебя, доченька.

При этих словах глаза девушки наполнились слезами, и она кивнула, не в силах произнести ни слова: их просто не осталось – ни для кого. Ей казалось, что жизнь кончена. Никогда ни одному мужчине не позволит она дотронуться до нее – это она знала наверняка. Никто никогда больше не сделает ей больно. И речь не только о боли физической. Гораздо страшнее боль от равнодушия самого близкого человека. Мать не допустила даже мысли, что нечто подобное могло произойти.