Отгоняю морок. Просто девчонка, странная, блаженная. Главное, на её руки не смотреть.

- Ты... со мной только не делай так никогда.

Клара смотрит на меня, в глаза заглядывает, хмурится, мрачнеет.

- Что ты делаешь, Потрошитель? Уходи. Сейчас же.

- Мне нужно поговорить с Генералом. Придётся тебе потерпеть.

- Ты не понимаешь, тебе нельзя здесь быть!

Неважно.

Отодвигаю протестующую Клару в сторонку. К ней даже прикасаться неприятно.

Блок, наконец, отвлёкся от своих мыслей.

- Да?

Вот ты какой, генерал Пепел.

У него прямой взгляд. Честные глаза. Он не убийца и не подлец. Просто человек, которого загнали в угол. Невольно встаю по стойке смирно. Муштруют в армии хорошо, этого не отнять.

- Вы генерал Блок? Артемий Бурах, хирург. Город ещё можно спасти. Мы нашли способ добыть панацею.

- Даже если вы нашли источник сырья, уже поздно. Мы исполняем приказ и отбываем на фронт. Решение принято.

- Значит, будет бомбардировка?

Блок на секунду отводит глаза.

- …Приказ можно исполнить лишь формально. Мне нужно указание точной цели за подписью чрезвычайного правительственного комиссара. Это даст нам законную лазейку пощадить город. Скажите спасибо вот этой девочке, – кивок на Клару, – Она ручается, что эпидемия не вырвется наружу. Я ей поверил.

Поверил? Или попал под её чары? Ну что ж, вольно или невольно, она оказала всем нам большую услугу.

- Стрелять вы будете в любом случае?

- Только если будет обозначена цель.

Протягиваю ему бумаги. Папка истрепалась по уголкам, на ней засохшие пятна крови.

- Вот. Инквизитор сделала расчёты.

Я вижу в его глазах проблеск надежды.

- Вы принесли распоряжение о цели бомбардировки и сопровождающие документы, так? Обоснование и доказательства за подписью комиссара тоже?

- Да.

Блок забирает папку. В нём сразу как будто силы прибавилось.

- Благодарю. Вы свободны.

- Генерал!

- Что ещё?

- Выделите нам людей. Производство панацеи потребует человеческих ресурсов. В городе трое врачей. Нам просто не хватит рук.

- Мы отбываем в десять. Вам придётся справляться самим. Не обсуждается. Свободны.

Вновь невольно выпрямляюсь по стойке смирно.

- Слушаюсь.

Генерал внимательно изучает меня, но ничего не говорит. Подавляюще Блок действует на людей. Чувствуется, что привык командовать, и его приказы обычно исполняются с радостью. Разворачиваюсь, чтобы уйти.

- Бурах? Стойте.

- Так точно. Стою.

Всё уже сделано. Что ещё?

- Отправляйтесь с нами. Нам нужен опытный медик.

Не могу удержаться от сарказма.

- Возьмите Данковского.

«Честь имею», как же. Посмотрел бы я на этого чистоплюя с портфельчиком в окопе, под обстрелом.

Направляюсь к выходу. Клара, стоящая в углу, провожает меня странным взглядом.

Удхар кажется не в пример легче, чем час назад. Я выполнил поручение. Сделал всё, что могло от меня зависеть. Теперь можно и домой.

Домой.

В любом случае, нужно поторопиться. Убедиться, что Спичка и Аглая в порядке. Как она? И почему я так переживаю? Все наши разговоры по пальцам одной руки можно пересчитать. Как-то она отпечаталась во мне. Ещё несколько дней назад я не знал о её существовании. Ещё день назад мне было всё равно.

Выхожу из управы. Кажется, даже воздух стал свежее. Ветер, что ли сменился…

Слева от входа, прислонившись к театральной тумбе, стоит Самозванка.

Я точно знаю сейчас, что это именно Самозванка, не Клара. Отчего-то знаю.

Она смотрит на меня с гневом и презрением. Теперь я вижу эту разницу. Клара старается быть доброй для всех, залезть человеку под кожу. А Самозванка по какой-то причине кажется более человечной. Сейчас она не стремится понравиться. Она хочет просто выжить. И гнев её – непритворный.

- Я говорила, что ты прольёшь реки крови, Потрошитель. Что, разве не сбывается моё предсказание?

Да. Так и есть. Но то, что я считал грозным предзнаменованием, оказалось спасением. Спасением для всех.

- Оставь свои проповеди. Я уже передал бумаги генералу. Многогранник снесут. Город выживет.

Город – это люди. Я сделал свой выбор. Теперь она бессильна.

Самозванка точно не слышит меня. Заламывает грязные руки, переплетает пальцы. Выражения на лице сменяют друг друга так быстро, что я не могу уследить.

Правая не знает, что делает левая. Левая – не знает, что делает правая.

Морщусь, отгоняя морок. Лучше на неё прямо не смотреть. Голова кружится.

- Если бы вы двое только доверились мне, если бы только развязали мне руки… Я же умею творить чудеса!

- Ты про кого сейчас говоришь «вы двое»? Про Бакалавра этого столичного? Никогда мы с ним не…

- Вы двое вечно играете против меня!

- Мы что, по-твоему, в игрушки играем? Тут люди умирают!

- Вот именно! Они живые люди! К ним прикоснулась чужая воля, а значит, они теперь совсем живые!

Я как будто уже вёл с ней этот диалог раньше… Обрывок сна?

Ты же кожей соприкасаешься с миром. Это твоя граница.

Граница – это про мозг. Всё, что нас ограничивает, рождается в голове.

Главное это органы. И кровь, потому что кровь – это связь.

А прикосновения – это перемены. Ты можешь изменить человека только тогда, когда коснёшься его. В нем изменится всё, а он даже и не заметит.

- …Касаться вещей, и смотреть, как они преображаются. Всё, что нужно – это любовь… Ты что, не слушаешь меня?

Она неожиданно замолкает. Смотрит на меня с возрастающим ужасом.

- Я не знаю, что ты делаешь. Но перестань.

Я не могу перестать, всё уже сделано. Реки крови скоро прольются. Она пятится от меня, точно от прокажённого, не сводит глаз.

- Ты уничтожишь нас всех. Ты разве не чувствуешь, как всё вокруг меняется, истончается? Как прогибается земля под каждым твоим шагом? Бурах, ты играешь с тем, что понять не в состоянии, своим маленьким, ограниченным мозгом степного Потрошителя!

- Хватит меня демонизировать!

- Оставь высокие материи Хозяйкам! Ты пытаешь, ты мучаешь этот город, разве ты не чувствуешь?! Разве ты не видишь, как ему больно?

- Прекрати! Я даже не знаю, о чём ты говоришь!

- Ты знаешь! Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю! Ты… ты прикоснулся к чему-то… К чему-то по-настоящему, окончательно, совершенно мёртвому… И тащишь это за собой!

О чём она говорит? Долг отца? Умирающий Удург?

- Дай мне всё исправить, ещё не слишком поздно. Ради всех нас. Ради этого Города…

Я её не понимаю.

- Ты меня сейчас не слышишь, похоже. И никто не слышит. Я ухожу.

Она кричит мне вслед.

- Ещё не поздно, Потрошитель! Ты ещё успеешь всё исправить! Только дай мне помочь!

Ухожу не оборачиваясь.

У Берлоги меня поджидают гости. Травяная невеста верхом на рыжем быке. Черви. Шабнаки. Странные и чудесные порождения степи. Они сбились маленькой стаей, стоят сразу за рельсами, жмутся друг к другу, точно мёрзнут. У меня сжимается сердце.

Степное существо поднимает голову на тонкой длинной шее. Слова льются откуда-то изнутри. Тяжело, наверное, говорить, не имея горла.

- Тебя ждут. Тебя ждүүт. Говори, говори сейчас – выполнишь ли ты свой дөөлг?

Подхожу ближе. С трудом вспоминаются степные слова; правильные слова.

- Сайн байна, хатангэ. Что вы хотите мне сказать?

- Битэ хараан, убшэ у нашего порөга стоит. Большая үтрата. Всё, что осталось от нас, здесь, перед тобой. Мы сделаны из земли. Мать Бодхо кормит нас живой кровью. Суок смотрит на нас из глубины.

- Я знаю. Вас осталось совсем немного.

- Тебе её кровь нужна. Выпустишь кровь из земли. Мать Бодхо умрёт. Ты ведь этого хочешь? Болииш, болииш, бүү алыш...

Эти создания связаны с землёй. Всё здесь связано с землёй. Даже Песочная Язва.

- Без этой крови не обойтись. Мне придётся принести эту жертву.

- Если погибнет она, Мать Бодхо, то погибнем и мы. Зоболон, бузарлахаа, больно, жалко... нас осталось совсем немного. Мать Бодхо полна живой кровью. Из своего тела нас лепит. Мы живые, покуда она жива. Она жива, пока живая кровь в ней течёт. Смерть не страшна, но разве не жалко тебе?