У меня кружится голова.

— В городе не осталось правящих семей. Георгий и Виктор скончались. Ольгимский мёртв. Сабуров сложит свои полномочия завтра. Остаётся только…

— Уклад. Значит, когда…

— Да. Ты принял власть Уклада. Ты взял меня. Присвоил себе. Теперь я не могу быть никем другим.

Я чувствую, как сгущается темнота. Ещё минуту, не сейчас, я не могу сейчас исчезнуть!

Прикосновение руки к щеке, тёплое, осторожное.

— Не бойся меня. Пожалуйста. Ты боишься сейчас, боишься, что я стану такой, как она. Дикой, Алой, огненной. Я не стану. Это я могу тебе обещать. Я укрою эту землю своим покровом. Всё, что тебе дорого. Все, кого ты любишь. Они будут в безопасности, я прослежу. Я прикоснусь к сердцу Города, и оно снова забьется. Я чувствую, что я могу это сделать. Теперь, когда нет больше этой невозможной Башни. Я сумею защитить всех. Здесь всё правильно, всё на своих местах. И таким останется. Просто будь со мной. Что бы ни случилось теперь, ты не должен ничему удивляться. Обещай только, что не усомнишься во мне…

Я соскальзываю, отчаянно цепляюсь за эту реальность, но она замирает, тускнеет, замедляется. Обеспокоенное лицо Аглаи надо мной. Голос. Головокружение. Темнота.

Звуки шагов по железнодорожной насыпи.

— Держись. Мы почти на месте.

— Я…

Голос не слушается. Ноги тоже. Спотыкаюсь на каждом шагу. Чувствую, как дрожит плечо Клары, на которое я опираюсь. Пытаюсь сместить центр тяжести, но тут же начинаю заваливаться вбок.

— Давно… ты меня тащишь?

Самозванка поднимает на меня уставшее лицо.

— Сначала ты опять начал вырываться, но потом притих, и пошёл сам. Давай, нам нужно торопиться. Осталось чуть-чуть.

Глаза слезятся от дыма. Впереди, по сторонам от железнодорожной ветки — три догорающих костра. Ветер дует нам в лицо. Захожусь в приступе кашля, пытаюсь прикрыть лицо рукавом. Клара останавливается.

— Тебе нужно посмотреть. Увидеть… Вспомнить, наверное.

Там есть что-то ещё… Что-то маячит там, за кострами.

Внутри меня всё сжимается, не могу вдохнуть. Я не хочу, я не могу туда смотреть. Пытаюсь отвернуться, вырваться, но Самозванка, мерзкая девчонка, не пускает меня.

— Бурах. Бурах, ты должен, понимаешь? У тебя не осталось больше времени.

Тёмные очертания крупного объекта, прямо на рельсах, впереди.

Я…

Лицо Аглаи, обращенное ко мне. В глазах робкая тень надежды. Почти выбрались.

— Скоро мы будем на месте. Ещё немного. Там впереди огни… Видишь?

Нет.

Скрежет тормозов.

Нет.

«Почему мы остановились?»

Нет, нет, нет…

Равнодушный, казенный голос.

— Вы в стороночку отойдите.

— Я врач. Санитарная проверка патруля. У вас заболевшие есть?

— Это кто с вами?

— Это моя жена.

— Направляемся куда?

— Подальше отсюда.

— Эй! Что встали там? Выводите!

— Я не хочу! Я не буду это вспоминать!!!

— Потрошитель, не надо! Не вырывайся! Тебе нужно это увидеть, понима…

Треск выстрелов.

— Я не могу, нечем дышать, мне нужно вырваться, вырваться отсюда, это всё не по-настоящему, этого нет! Этого не должно быть! Он обещал мне!

— О чём ты гово…

Как животное, попавшее в капкан, отгрызающее себе лапу, я вырываюсь, выдираюсь, прогрызаю себе путь из этого кошмара. Я чувствую, что эта грань рядом. Я хочу выйти! Выпустите меня!!!

Свет.

Полдень. Лицо Аглаи склонилось надо мной. Складочка между бровями.

— Тём. Тём, проснись.

— Это… Это всё не по-настоящему. Мы заснули вдвоём в степи. В сентябре очень живые сны, и я, кажется, всё ещё сплю…

— Тём…

Мягкое прикосновение ладони к щеке.

От неё пахнет степью. И порохом. Этот горький запах — это запах пороха. Теперь я знаю.

Хлеб и молоко. Похоронная еда.

Мы проснулись среди белой плети. Печальная трава.

Я поднимаюсь на ноги. Всё тело дрожит. От напряжения. Или страха.

Мы в степи. Рядом с железнодорожной насыпью. Перед нами чёрной громадой высится вагон.

— Нас здесь нет. Это не по-настоящему. Скажи мне, что это не по-настоящему… Как мы здесь оказались? Я же потерял сознание там, у дома моего отца…

Она молчит. Улыбается одними уголками губ. Улыбка грустная.

— Это по-настоящему, Тём. И мы никуда не уходили отсюда. Мы всегда были здесь.

Нет.

Нет, нет, нет…

Вырываюсь.

Выдираюсь из сна.

Мне нужна точка опоры. Хоть что-то настоящее, хоть одна реальная вещь!

Вагон. Самозванка ведёт меня вперёд.

Вагон. Аглая. Тёплая рука на щеке.

Вагон.

Везде вагон.

Я стою на рельсах. Один. Вагон стоит передо мной.

Внутри сидит Попутчик.

====== Выбор ======

Попутчик.

Смотрит на меня внимательно, исподлобья.

— Вернулся, значит. В который раз уже.

В который раз?

Усмехается.

— Я видел, как ты шёл по рельсам. Доходил до костров, разворачивался. Возвращался. Тебе помогли сюда добраться, да?

— Это…

Голос не слушается. Прочищаю горло. Я, кажется, понял теперь.

— Это был ты, да?

Человек в вагоне (человек ли?) трёт рыжую щетину на подбородке.

— Знаешь, я так не люблю повторяться. Давай сделаем так…

Он щёлкает пальцами.

Образы.

Рельсы.

Холодно. Пусто. Не могу дотронуться до лица.

В ушах тонким комариным писком звенит от выстрелов.

Не смотреть назад.

Я ушёл оттуда, не оборачиваясь. Не давая себе обернуться. Заставляя себя смотреть вперёд, только вперёд.

Я двигаюсь в город.

Город — это на север.

Кружится голова.

Фигура впереди, выступает из сумрака.

Слышу хруст щебенки под тяжелыми рабочими башмаками. Человек на путях поднимает рыжую взлохмаченную голову.

— А, старый знакомый. Ну и далеко же тебя занесло.

Это тот человек, ночной меняла. С которым мы, кажется, виделись в поезде по пути в город. Приближается ко мне, засунув руки в карманы потрепанного пиджака. Оглядывается через плечо.

— До города ещё далече. Ты чего молчишь? Случилось чего?

Я не могу. Не могу об этом говорить. Язык точно прилип к нёбу.

— А, я понял. Неудачный побег, да? Я слышал, там дальше застава, молодчики Лонгина обосновались. Ты молчи, молчи. Всё знаю.

Закрываются глаза. Странный разговор. Странная встреча. Я хотел бы уйти… вот только куда? Куда теперь? И зачем?

— Ну, ну… Не переживай ты так.

Попутчик хлопает меня по плечу, чуть не сбив с ног.

— Знаешь, я мог бы… Хотя нет, неважно.

Он искоса смотрит на меня, будто прикидывает что-то в голове.

— Впрочем, отчего бы не попробовать? Я смотрю, терять тебе уже особо нечего. Хочешь, назад всё отмотаю? Переиграем мизансцену, как сказал бы знакомый тебе режиссёр, сторонник… как его… творческого метода?

Я не понимаю. О чём он говорит?

Попутчик пристально смотрит мне в глаза. Начинает кружиться голова.

— Я тут обнаружил одну интересную вещицу. Думал, бесполезная совсем, с собой не унесёшь, да и мало кто согласится на такую меняться. А поди ж ты. Тебе, кажется, она как раз впору придётся. Я тебе, друг, обмен предлагаю. Честный.

Он делает пару шагов вперёд по рельсам, встаёт вровень со мной, смотрит куда-то мне за спину.

Не оборачиваться. Нельзя. Нельзя…

— Хочешь, верну её тебе? Живую. Тёплую. Хочешь?

Я медленно поворачиваю голову. Попутчик не смотрит на меня. Только на уходящие вдаль рельсы.

— Ты меня только послушай внимательно. Один раз такое предлагаю. И сам не знаю, выйдет или нет. Это, браток, только от тебя теперь зависит. Хочешь вернуть свою ведьму?

Не могу отвести взгляд от его зубов. Белые. Очень белые зубы.

— А взамен я возьму… Так, мелочь. Безделицу. То, что ты оставишь позади. Что оставишь — то моё? Идёт?

Он заискивающе смотрит мне в глаза. Где-то в его предложении я чувствую что-то зловещее. Но…

Аглая.

Застегнута на все пуговицы. А глаза тёплые.

(Прикоснись ко мне словом)