Как будто нам так сильно повезло –

Себя не знать за стариковским гудом,

Меж двух огней и двух узлов

Всю жизнь внимать лгунам и словоблудам.

Как будто это высшее из благ,

Как будто это счастье в полной мере –

Иметь в кармане ломаный пятак,

Что знать – забыть и ни во что не верить!

И новый свет нам светит новой мглой,

Мы прочно вмёрзли в грязный снег обочин…

Мы больше виноваты пред собой…»

Я во весь рост… Он слушал и молчал.

Вздыхал. Кивал. Беспомощно дрожала

От ветра слов моих седин его свеча,

Но ветру моему не возражала.

И тут я вздрогнул истиной простой,

И всё же вспомнил «города и хаты»:

Ведь тем, что виноваты пред собой,

Перед отцами – трижды виноваты…

ВЕРТИНСКОМУ

«Мадам, уже падают листья»,

Проклиная осенний недуг.

В моём северном городе истин

Замолкает последний друг.

Всё трудней вспоминать хорошее

Всё трудней говорить «люблю»…

Птица старая жёлтое крошево

Собирает в свой каменный клюв.

Прометей со здоровой печенью,

Пуп земли оказался пустым!

Как тоскливо шататься вечером

По расцвеченным мостовым…

Дряхлый хост с желтизной и синью

Так похож на моё лицо!

Я давно потерял Россию -

Золотое моё кольцо.

Да, мадам! Уже падают листья.

Ветер северный – мой… знакомый.

Не пугайтесь: в холодном свисте

Мне привет из родного дома!..

ФЕВРАЛЬ

Я притихший февраль

Средь друзей за столом не заметил,

Я при утреннем свет

Не смог различить его глаз.

Он сидел среди нас,

Словно тень на весеннем портрете,

И, наверное, ждал,

Когда скажут: «Февраль, не пора ль?..

Не пора ль, старичок,

Заводить панихиды по вьюгам

И скрипучим недугом

Застуженность душ отпустить?

Нам тебя не простить,

А тебе уж не стать нашим другом.

Разве – годом спустя?

Но об этом – молчок, старичок!»

Я очнулся потом, когда больно захлопнулись двери,

Когда звуки мистерий

Скатились по лестнице дней,

Может, сверху видней,

Только кто же мне завтра поверит,

Что я умер сегодня,

Почти на руках у друзей?..

Не Путь, а звёзды в темноте

Заплыли жиром.

Клянут: рождаются не те

Уставшим миром!

А мне – глазеть на хоровод

Не тех рождений,

Искать в реке молочной – брод,

А в душах – тени,

Икать, когда за тем столом

Споют о нищих,

И щупать сломанным веслом

Пробои в днище,

Кричать, когда за шепотом людей

Не слышно крика,

Гореть желанием весь день,

А к ночи – сникнуть,

Смотреть, как гаснут письмена

На небосводе,

Как жизнь с судьбой веретена

Кружится, проходит…

Глохну от глохота тихотворений,

Сохну под мягкой словесной половой,

Слово – не слово без ударенья,

Чтоб слову жить – ударяют слово.

Хранятся мило, едятся молью,

Зачем сложилось, зачем писалось?

Слова – как люди, родятся с болью,

Слова без боли – всё жирость, салость.

Уйдут отливами, умрут пейзажами,

И корни вывернут корой-кореньями,

А душу просто зароют заживо

В ти-ти-хо-хо-вор-на-вор-варения.

И будут клянчить вторую молодость,

Пихая пяткою старость-стерву,

Но спросит мальчик хрустальным голосом:

«А что ж вы, дяди, не жили в первую?..»

Все в рай! И каждому – своё:

Кому бельё,

Кому жильё,

Кому медаль,

Кому мильон,

Кому вино рекой,

Кому до звёзд рукой,

Кому врачей, постель, покой,

Курорты, грязи погрязней,

Бесплатный вход в любой музей,

А мне – гитару и друзей!

Струны зажав рукой,

С голоса сняв запрет,

Я проклинал покой

Даром прожитых лет,

И проклинал тоску,

Ту, что по кромке зла,

Как седина к виску

Вместо любви пришла.

И проклинал вино

С каждым стаканом злей,

Ведь в жизни моей оно

Было вместо друзей.

И проклинал долги

Всем кошелькам назло,

Ведь на моём пути

Мне только в долгах везло.

Кто мне нальёт вина?

Кто станет со мною пить?

Кто скажет мне: «Старина,

Ты славно сумел прожить!..»?

Друзья, как летние дожди,

Скопились, хлынули, прошли,

Перебурлили в памяти и снова

Пустое небо над тобой,

Пыль, мухи, комары да зной.

Ни ветерка, ни облака, ни слова…

ПОГИБШИМ ДРУЗЬЯМ

Я молчаньем застыл безветренным.

Мой маяк – их костёр – угас.

Говорят, что их было четверо,

А мне кажется – пятеро нас.

Злых случайностей поле минное

На куски разорвёт голоса,

Ветер бросит их мне в гостиную,

В тюль, как в старые паруса,

Я сложить их опять попробую,

Я попробую снова плыть,

Пропотевшей укрывшись робою,

Не сумевшей других укрыть.

Плыть, светлея в погоне яростной,

За прошедшим, не за своим,

Шторм, как пир, – и хмельно, и радостно,

Смерть и песня – как тесно им!

Как в молчанье друзей безветренно.

Голос мой, уголёк, угас.

Знаю я, что их было четверо,

Но всё кажется – пятеро нас…

В весенней толпе мы распяты тоской,

И, глядя на лица знакомых и близких,

Мы родственных душ потаённые списки

Черкаем и правим дрожащей рукой.

Я дружбою болен. Отчаянный мистик,

Всё слышу в себе перекличку имён,

Всё клею в былого растрёпанный сон

Своей же рукой перечёркнутый листик.

Не изболев, не тщись на стих и повесть,

Отгородись от песенных бравад,

У Слова лишь один синоним – Совесть.

Всё остальное – чуждое, слова…

ДЕЛЕНИЕ И ОТДАЛЕНИЕ

Земля – в кусках материков.

Те – в сети границ.

В каждой клети –

Узелки городов,

Язвочки столиц.

Городов тьма

Крошится улицами,

На улицах дома

Друг на друга дуются.

Дома – только держи! –

Делятся на подъезды и этажи.

Этаж – это целый мир

Из трёх-четырёх квартир.

У квартир – общая стена,

Вот и вся пятистенная старина.

Остальное – чисто человечья игра в прятки:

Я, например, не знаком

С соседкой по площадке…

Барабанил в окна град:

«Братство, равенство, свобода!..»

Барабанил в окна град

Семьдесят четыре года,

Барабанил в окна град –

Сколько градом перебито?

Барабанил в окна град –

Крыто градом. Крыто-шито…

Барабанил в окна град,

Звал меня тревожным зовом –

Барабанил в окна град –

Не сидеть же за засовом!

Барабанил в окна град,

Взбарабанивал природу,

Барабанил в окна град:

«Братство! Равенство! Свободу!»

Барабанил в окна град,

Всё с лихвой завоевали,

Барабанил в окна град,

Поменяли на медали,

Барабанил в окна град,

Подели и пропили,

Барабанил в окна град,

Трах-бом-бом-дзинь-дили-дили…

Стояла чудесная осень

С богатым букетом в руке,

Смотрела, как осень уносит

Тепло по небесной реке,

Смотрела сквозь ветви-ресницы,

Как синей высокой тропой