Из книги «Нас поздно хватятся»

По линиям прямым

по лабиринтам слов

Зовут, а мы – немы

Откликнуться на зов.

Похвал приятный душ

Дороже, чем стихи.

Ладони наших душ

В занозах чепухи.

В реке пустых минут,

Как в сумраке густом,

И нас перевернут

Прочитанным листом.

За окнами гроза,

А мы сидим в тепле,

Лишь наших душ глаза

Опущены к земле.

Потом года с ленцой

Следы от нас сотрут,

Мы были не пыльцой,

А пылью на ветру.

Но всё играют туш,

Несут венцы из трав,

А спины наших душ

Согнулись от неправд…

В.В.

Он мне мешает силой и ростом,

Тем, что решает тяжкое просто,

Тем, что простое тяжкое тяжко

Только один тащил он в упряжке,

Тем, что врагов себе нажил бессчётно, -

Это при жизни совсем не почётно!

Он мне мешает славой безмерной,

Сон нарушает женщиной верной.

Он мне… талантом, талантом мешает!

Быть неталантливым не разрешает.

Как всем, из ложечки правдой кормлёным,

Он мне мешает нутром оголённым,

Тем, что срывался, тем, что взрывался,

Тем, что не выдержал и надорвался…

Только бы если он мне не мешал,

Я бы не пел, не писал. Не дышал…

Я во весь рост стоял перед отцом

Я во весь рост стоял перед отцом:

«Ведь мы как будто в том не виноваты,

Что, захлебнувшись дымом и свинцом,

Не падали за города и хаты!

Не виноваты в том, что в стылый год

Не в наши спины хряскали приклады,

И в том, что обеспамятел народ,

Вокруг себя построив баррикады.

Как будто нам так сильно повезло —

Себя не знать за стариковским гудом,

Меж двух огней и двух узлов

Всю жизнь внимать лгунам и словоблудам.

Как будто это высшее из благ,

Как будто это счастье в полной мере —

Иметь в кармане ломаный пятак,

Что знать – забыть и ни во что не верить!

И новый свет нам светит новой мглой,

Мы прочно вмёрзли в грязный снег обочин…

Мы больше виноваты пред собой…»

Я во весь рост… Он слушал и молчал.

Вздыхал. Кивал. Беспомощно дрожала

От ветра слов моих седин его свеча,

Но ветру моему не возражала.

И тут я вздрогнул истиной простой,

И всё же вспомнил «города и хаты»:

Ведь тем, что виноваты пред собой,

Перед отцами – трижды виноваты

СУЗДАЛЬ

Погубила ночь хмельную удаль,

Утро боль приставило к виску…

Слушай, друг, поедем, может, в Суздаль

Разгонять московскую тоску?

Мы приедем в город утром ранним,

Предвкушая медовой разлив,

Встанем, словно беглые крестьяне,

Перед прошлым головы склонив.

Здесь гитары старой мягкий говор

Заплетётся в звон колоколов,

Ты услышишь про монаший сговор

И про крик отрубленных голов,

Про решётки, цепи и темницы…

Прах жестокости тебя не отрезвит.

На иконах, как в знакомых лицах,

Холод сожаления разлит.

Золото церковного убранства

Мёртво спорит с золотом берёз,

И несут через столетья странствий

Тучи цвет и вкус христианских слёз.

Спорят ветры – молодой и старый:

«Жить! Спешить!» – «А стоит ли? Куда?»

Молодой по струнам бьёт гитарным,

Старый рвёт их: «Песни? Ерунда!»

Молодой, резвясь, срывает листья,

Старый исступлённо их метёт,

В ворохе опавших мёртвых истин

Истина о старости живёт.

Время, время! Память – твой затворник,

Крыльями прикованный к крестам,

И метлою машет дряхлый дворник –

Так похож на старого Христа!

Память, память… Чьи-то злые руки

Соскребли твои слова со стен.

Стены голые. Чтецы – немые буки,

До сих пор не вставшие с колен…

Что ж, мой друг, – тоску тоской не лечат,

Мёд не водка, хоть стучит в виске.

Город тучей накрывает плечи

И стоит, как памятник тоске.

У жизни нет начала и конца…

В две стороны тропинка от крыльца,

Растёт ковыль из дырки от свинца,

По самой кромке Млечного кольца

Летит себе уснувшая пыльца,

И никаким присяжным мудрецам

Не разглядеть верней Земли лица

Впервые полетевшего птенца…

У жизни нет начала и конца.

Лучше!..

Лучше сдохнуть!..

Лучше сдохнуть человеком!..

Лучше сдохнуть человеком в одночасье!..

Лучше сдохнуть человеком в одночасье от удара!..

Лучше сдохнуть человеком в одночасье от удара конвоира!..

Лучше сдохнуть человеком в одночасье от удара конвоира на

этапе!..

Лучше сдохнуть человеком в одночасье от удара конвоира на этапе до Чукотки,

Чем всю жизнь живому клянчить у портретного урода воли порченой понюшку

И молить, и в страхе биться, из-за шторы наблюдая ночи

чёрной истеканье,

И блевать с приходом утра от густого отвращенья к

леденящим крёстным страха,

И тереть, сдирать колени, проползая по пять стадий вслед за

солнцем, всё на запад,

И молчать в пустынном доме, разминая рот едою из корыта

без разбора,

И глаза под кожей спрятать на затылке и ещё закрыть

ладонью, пальцы склеив,

И отрезать, и замазать воском место, где торчали раньше уши

или что-то там такое…

Чем лобзать, дрожа от страха, ноги грязные по локоть, мокро

шкурясь на паркетах,

Ожидая миг блаженный, что раздавят ЭТИ ноги, а не просто,

Морщась,

сгложут

злые

родственники-

черви…

Лучше сдохнуть!..

В паузах гимнов – невнятные вскрики:

С пеньем духовным вышли калики

Слепоглухие.

В городе грустном под кожей атласной

Ночью пустынно и утром неясно –

Кто мы такие?

Ток междометий и междоусобий,

Буйные травы над буквой надгробий,

Годы лихие.

Прямо под куполом – тьма подземелий.

Трусы, герои иль пустомели –

Кто мы такие?

Чёрная – в доме корявая гостья.

Белая – гладкой бильярдною костью –

Щёлкнута кием.

Надпись сворована с траурной ленты…

Нищие, сволочи, интеллигенты –

Кто мы такие?

В памятном крайнем тысячелетье

Мало ль плясали по памяти плети

Зла и стихии?

А мы – вот судьба наша истинно злая! –

Дышим друг другу в лицо и не знаем,

Кто мы такие?..

ТЯЖЕЛО ПИСАТЬ ПИСЬМО

Ветра задули –

Лёд лёг.

Болезней пули –

Влёт. Слёг.

Жена с друзьями –

Мёд, грог.

В постельной яме

Год дрог.

На сердце гнойно.

Тишь, вонь.

Лежать. Спокойно.

Ты ж – вон!

Бежал по бровке,

Злил нас.

Из хриплых лёгких:

«Зи-на!»

Было – дыбой!

Скарб, грязь…

А бредил рыбой –

Карп, язь.

Земных улыбок

Гром стих.

Земельной глыбой

«Про-сти!»

Лишь две загвоздки –

ночь, стынь…

А в глыбе блёстки –

Дочь, сын…

Я во весь рост стоял перед отцом:

«Ведь мы как будто в том не виноваты,

Что, захлебнувшись дымом и свинцом,

Не падали за города и хаты!

Не виноваты в том, что в стылый год

Не в наши спины хряскали приклады,

И в том, что обеспамятел народ,

Вокруг себя построив баррикады.