\

========== Если бы… ==========

Иногда достаточно прислушаться к голосу интуиции — тому самому, чей шепот не громче плеска волн под мягким бризом, — чтобы не случилось непоправимое. Капитан Джеймс Флинт хорошо знает, каким тихим может быть этот шепот. Не хуже он знает, какой широкой улыбкой может улыбнуться Фортуна, если следовать ее велениям, и сколь страшным может быть оскал дьявола, если ими пренебречь.

За спиной полыхает Нассау, под ногами лежат вспоротые лезвиями и пулями испанцы, нос щекочет запах пороха, пота и крови. Флинт, прищурившись от яркого солнца, смотрит на дом, в котором провел немало мирных часов, — дом, некогда принадлежавший Миранде. Кажется, совсем недавно они пили на деревянной веранде черный чай с привкусом далеких английских вечеров и бесконечно говорили обо всем на свете. Теперь Миранды нет — с простреленной головой и остановившимся взглядом темных глаз она осталась в Чарльстоне, а в запылившихся окнах дома угадываются тревожные силуэты Элеонор и Мади.

Флинт помнит, чего боится Джон Сильвер — что Мади погибнет, пойдя за ним. Он и сам боится. А вот за Элеонор почти не беспокоится: мисс Гатри всегда умела выбираться из передряг, хотя сейчас, отдав свою судьбу в руки Вудса Роджерса, она выглядит необыкновенно уязвимой. Эти локоны, струящиеся мягкими волнами вместо привычного строгого пучка, нежное мерцание светлых глаз, заменившее жесткий стальной блеск, присущий всем талантливым дельцам с крепкой хваткой и звериным чутьем на деньги… и обреченный взгляд человека, который чувствует, что сильно задолжал смерти.

«Черт бы тебя побрал, Элеонор!»

Ярдах в двадцати от побоища замирают на короткое мгновение испанские солдаты, только что вынырнувшие из-за трепещущих на ветру кустов. Замирают — и словно стая рыб, спугнутых акулой, срываются с места и бегут прочь. Ясное дело: пейзаж, подпорченный окровавленными трупами боевых товарищей, пришелся им не по вкусу, и очень скоро они приведут подмогу, чтобы отомстить врагам. А что последние могут им противопоставить? Четыре британских солдата, два маруна, один пират и две безоружные женщины — смех да и только.

Но только Флинту не хочется смеяться. Он колеблется — возглавить ли ему маленький до смешного отряд, который отправится по горячим следам беглецов, или остаться с Элеонор и Мади, чтобы лично обеспечить их безопасность? Сложный выбор, который нужно было сделать еще несколькими секундами раньше. Но беспощадное тропическое солнце бьет в голову, растекается кипящим маслом по затылку, спутывает мысли и скатывается каплями пота по шее за ворот черной рубашки.

Флинт дергает пересохшей на жаре губой и резко машет рукой.

— Вы, за ними, — он поочередно указывает на пятерых своих невольных товарищей по бою. — Если они сбегут, то приведут сюда еще полсотни.

Три долговязых парня с одинаково выгоревшими волосами и два крепких темнокожих маруна из свиты Мади понимают Флинта без лишних слов и кидаются в погоню за испанцами. Те уже скрылись за высоким кустарником, но вряд ли успели далеко уйти — а у их преследователей ноги длинны и крепки, догонят в два счета. Флинт едва сдерживается, чтобы не пойти с ними — привычка вести за собой на абордаж врезается крюком в грудь, тянет вперед и отдается нестерпимым зудом в ногах и мозолистых пальцах. Но здесь не море, и он сейчас не капитан, а просто чертов пират, рыба, выброшенная на берег, и по телу его градом катится пот, а в ушах звенит жара и монотонный хор цикад.

— Стань у двери, — говорит Флинт высокому как пальма солдату с тупым осоловелым взглядом, и нисколько не удивляется тому, как беспрекословно тот выполняет его приказ.

Сам он, тяжело дыша, принимается расхаживать по двору. Зайти бы на веранду, спрятаться бы от палящего солнечного света под деревянный навес, но что-то мешает Флинту расслабиться и выдохнуть. Он думает, что погоня может не успеть перехватить беглецов, — эта мысль пугает до чертиков. Вдвоем с нескладным солдатиком, скучающим у входа в дом, они не выстоят против нескольких десятков вооруженных до зубов испанцев. Зачем они вообще спрятались здесь? Жилище Миранды сейчас все равно что торговый корабль на горизонте — лови попутный ветер, подплывай, закидывай крючья, и всего делов!

Флинт зло скалится, вытирает рукавом рубашки мокрый лоб и делает очередной круг по двору. Он не отказался бы сейчас от глотка воды — в горле пересохло и першит страшно, и еще неясное предчувствие беды спазмом сжимает шею, мешает вздохнуть.

Он подмечает неладное еще до того, как все случается. Рука сама дергается к рукоятке сабли, за короткое, почти неуловимое мгновение до того, как один из лежащих у плетеной ограды испанцев поднимает всклоченную темноволосую голову. Добивать раненых — полезная привычка, и Флинт мысленно ругает себя за то, что не додумался сразу обойти поле боя и проткнуть по второму разу каждого из павших врагов. Выдергивая из теперь уже точно трупа окровавленное лезвие, он не вытирает его, а использует по назначению, точными ударами протыкая каждого из лежащих на сухой траве. Один раз ему слышится придушенный хрип-полувсхлип — или то бриз шумит в ушах?

Нескладный британец все так же тупо стоит у двери и медленно моргает, безэмоционально наблюдая за действиями пирата. У него выгоревшие ресницы вокруг ярко-голубых глаз и красно-кирпичные пятна загара на худощавом лице, он совсем не создан для здешних широт — как и сам Флинт, впрочем. Им бы обоим да в тень английских садов, утопающих в прохладной туманной дымке.

— Раненых надо добивать, — коротко бросает ему Флинт, на ходу стирая кровь с лезвия сабли рукавом.

Заставляя солдата посторониться, он заходит в дом. Элеонор и Мади сидят за простым столом из потрескавшегося темного дерева, серьезные, молчаливые и встревоженные. Принцесса марунов хмурится, нарочито пристально разглядывает гладкие эбеновые руки. Мисс Гатри — экс-королева пиратов Нассау — закусывает губу и вскидывает дерзкий, четко очерченный подбородок. Кажется, они о чем-то говорили, а Флинт своим появлением прервал беседу.

— Нам лучше уйти отсюда, — не терпящим возражения тоном говорит он и видит, как расширяются от удивления глаза обеих женщин. — Прийти сюда было ошибкой, дом привлекает внимание, и если сбежавшие испанцы не приведут сюда отряд, то нас здесь непременно найдут их товарищи. Их много, и они снуют по острову…

— И что же вы предлагаете? — Элеонор поднимается и опирается обеими руками о стол. — Здесь мы хотя бы защищены стенами…

— Эти стены нас не спасут, если сюда нагрянет несколько десятков испанцев. Вы видите, сколько нас и кто мы? Пятеро отправились в погоню за уцелевшими в бою, нас четверо, и вы, — Флинт кивает на нее и на Мади, — явно не относитесь к числу тех, кто может постоять за себя в бою. Поэтому нам надо уходить отсюда и спрятаться в менее заметном месте.

— Он прав, Элеонор, — сверкая белками глаз, соглашается Мади. — Где-нибудь в высокой траве мы привлечем меньше внимания, чем здесь. Этот дом выглядит как место, в котором можно чем-нибудь поживиться, вряд ли солдатня упустит такой шанс.

Элеонор под немигающим взглядом Флинта чуть заметно бледнеет. Он никогда еще не видел ее такой напуганной… Кажется, только вчера она яростной фурией бросалась на людей Вейна, защищая эту потаскуху Макс. На ней было простое платье, волосы змеились, точно у Горгоны, глаза горели факелами в синем полумраке багамских сумерек. Что теперь? Ни Вейна, ни его людей, ни пиратской воли, ни восхитительной для женщины дерзости — глядя на потерянную и непривычно робкую Элеонор в искусно вышитом платье из тонкого льна, с жемчугом на шее и рассыпанными по плечам игривыми локонами, Флинт чувствует, как в груди нарастает чувство пустоты. Так, как он сейчас, обычно чувствуют себя изголодавшиеся люди. Но он не хочет есть, а пустота эта совершенно иного рода, на грани душевной боли и тоски, которая непрерывно гложет его с того самого дня, как в стенах лондонского Бедлама исчез Томас Гамильтон.

— А если ваша погоня вернется с успехом и не найдет нас? — Элеонор вдруг собирается и прячет страх, будто осознав, что показала лишнее.