Океан – живое воплощение человеческого чувства. Непостоянный и переменчивый, сегодня он ласкает тебя теплом спокойных прибрежных вод, а завтра сбивает с ног мощным течением, отрывает от берега и уносит туда, где плавают корабли…

Флинт не боялся океана и своих чувств. Томас и Миранда научили его быть честным со своим сердцем, и с тех самых пор он отдавался немилосердным черным штормам с такой страстью, что они отступали и обессиленно опадали, оборачиваясь мягким невесомым бризом.

Тяжело ступая по серому коралловому известняку, Флинт медленно шел вдоль берега и вдыхал полной грудью пропитанный йодом и солью воздух. День клонился к закату, большое багамское солнце стремительно катилось к горизонту, заливая жидкую лазурь океана розовым золотом.

Флинт любил иногда приплывать сюда – на дикий райский островок, лежащий на расстоянии не более четверти мили от Нью-Провиденса. Когда его охватывала тяга к уединению, он брал лодку и отправлялся сюда, чтобы побыть в одиночестве. Часто Флинт просто садился на южном берегу и оттуда смотрел на Нассау. Голос шумной пиратской столицы затихал, стоило ему отплыть от берегов Нью-Провиденса, а здесь его и вовсе было не слышно – он растворялся в плеске волн и лёгком гудении ветра, а пушистые пальмы, форт и стройные корабли, стоящие на рейде, превращались в немые темные силуэты.

Иногда Флинт оставался здесь ночевать – прямо на диком пляже, с видом на мерцающие в черноте огни Нассау. Миранда никогда не упрекала его за эти отлучки – в конце концов, они оба были свободными людьми.

Но сегодня… сегодня все было по-другому. Флинт покорял один за другим гребни известняковой породы, увязал в мелких песчаных дюнах, пробирался сквозь заросли кустарника и с каждым новым шагом все яснее осознавал, что он здесь не один. На острове был кто-то ещё. Кто-то, кто, сам того не подозревая, осмелился нарушить его, Флинта, личную тишину, в которой было место лишь шуму прибоя и крикам чаек.

Флинт взял курс на западную оконечность острова – длинный каменистый мыс, тонким клином врезающийся в воду – и по пути невольно задумался об Одиссее, выброшенном волнами на пустынную Огигию. Что чувствовал царь Итаки, узнав, что на острове живет прекрасная Калипсо?

Чутье не подвело Флинта: не дойдя до западного края пару тысяч футов, он увидел небольшую шлюпку – она была оставлена неизвестным подальше от воды и заботливо прикрыта зеленой листвой. Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, Флинт зашагал дальше – пока то, что он увидел, не заставило его остановиться. Замерев среди бугристых ракушечников, он прикрыл ладонью глаза, чтобы бьющий в лицо солнечный свет не мешал обзору. В паре десятков футов от берега кто-то плавал – и этот кто-то его заметил, потому что расстояние между ними стало стремительно сокращаться.

Флинт подошел ближе к кромке воды, а ему навстречу из океанской пены вышла Элеонор Гатри. На ней была простая сорочка, ее золотые волосы влажно поблескивали в лучах солнца и казались темнее, чем обычно. Она махнула ему рукой и едва не упала, на мгновение утратив равновесие на неровном дне. Флинт, щурясь от закатного солнца, поднял ладонь.

– Я не ожидала вас здесь увидеть, – Элеонор приблизилась, ее лицо выражало смесь недоумения и любопытства.

– А я – вас.

Элеонор, в отличие от него, родилась в Новом Свете и выросла на Багамах, в Нассау. И хотя в ее жилах текла английская кровь, британская чопорность ей была чужда: свободная как ветер, неприлично независимая, зверски решительная, опасно умная и, как будто всего этого было мало, ангельски красивая. Неудивительно, что Вейн попал под ее чары – особенно если он хоть раз видел Элеонор такой, какой ее сейчас видел Флинт. Она стояла перед ним вся мокрая, с распущенных волос стекала вода, полупрозрачная ткань сорочки облепила ее тело словно вторая кожа.

– Я иногда бываю здесь, когда мне наскучивает шум Нассау и хочется побыть наедине со своими мыслями, – Флинт с трудом заставил себя смотреть Элеонор в глаза – чуть покрасневшие от соленой воды, обрамленные длинными ресницами, в которых застыли мелкие блестящие капли.

– Значит, у нас с вами есть кое-что общее, – усмехнулась Элеонор. – Я приплываю сюда за тем же… Иногда, когда могу позволить себе сделать небольшую паузу в делах. И до сегодняшнего дня я думала, что уж здесь-то точно некому подсматривать, как я купаюсь.

– И тем не менее, я вижу вас здесь впервые, – Флинт улыбнулся. – Даже удивительно, как мы умудрились ни разу не пересечься.

– Так случается, – Элеонор пожала плечами. – Люди ходят вокруг да около, но что-то мешает им встретиться, пока не вмешивается один-единственный случай… Вы остаетесь здесь на ночь?

– Обычно да, – Флинт, сощурившись, бросил короткий взгляд на горизонт, потом вновь взглянул на Элеонор. – А вы, я полагаю, возвращаетесь в Нассау… Чтобы мистер Скотт не волновался.

Элеонор рассмеялась, и с кончика ее носа сорвалась сверкающая капля воды.

– Мистер Скотт всегда готов к моим выходкам. Так что, думаю, он переживет, если я пропаду на одну ночь…

Невысказанным осталось то, что мистеру Скотту, в общем-то, было не привыкать к периодическим ночным исчезновениям Элеонор Гатри – по меньшей мере половина Нассау знала, что дочь губернатора еще совсем недавно крутила роман с Чарльзом Вейном. Флинт понятия не имел, что стало причиной их разрыва, но его это и не интересовало.

– Вы же видели мою лодку? Там лежит сухое платье, я была бы не против переодеться. Пойдемте вместе, раз уж вы здесь, – Элеонор пошла по камням, придерживая подол сорочки.

– Я видел лодку, вы не так уж надежно ее запрятали, – насмешливо бросил ей вслед Флинт и, чуть постояв на месте, догнал ее и пошел рядом.

Камни были скользкими, а Элеонор путалась в тяжелых складках намокшей ткани, поэтому Флинту пришлось оказать ей поддержку. Одной рукой он обхватил Элеонор за талию, а другой придержал за локоть. В ответ она чуть нахмурилась, стрельнула взглядом исподлобья, но отстраняться не стала – только чуть выше подобрала платье, отчего Флинту стали видны не только ее тонкие лодыжки, но и колени. Когда они прошли львиную часть пути и в зарослях впереди замаячила шлюпка, кто-то из них – а может, оба сразу? – споткнулся. В считанные секунды Флинт сделался почти таким же мокрым, как и Элеонор. Смеясь и чертыхаясь, они в обнимку выбрались на песчаный берег.

– Вы не поделитесь со мной своим сухим платьем, мисс Гатри? – бросив взгляд на лодку, ухмыльнулся Флинт.

– Увы, все, что я могу – это из солидарности с вами остаться в своей мокрой сорочке. Будем сохнуть вместе, капитан, – Элеонор деловито выжимала волосы, пока Флинт стаскивал с себя рубашку. – Знаете… а ведь мы с вами сейчас смотримся несколько двусмысленно. Если бы кто увидел…

Флинт поймал себя на мысли, что ему неожиданно нравится эта… двусмысленность. Выкручивая рубашку, он неотрывно следил за Элеонор, не в силах оторвать взгляд от изгибов тела, проступающих через тонкий батист. Ему снова почудилось, что он – Одиссей, только теперь рядом стояла Калипсо, легкая и светлая, как божество, но вместе с тем осязаемая и соблазнительная, как полагается земной женщине.

– Вы так смотрите на меня… – оставив волосы в покое, Элеонор приблизилась к Флинту. – Вы что-то хотите мне сказать?

Флинт облизал враз пересохшие губы. Где-то в его лодке осталась фляга с водой и какая-то провизия – он мог бы принести их сюда, но ноги не слушались его. Он стоял перед Элеонор, и единственным его желанием было дотронуться до ее красивого и серьезного лица, до нежной изящной шеи, до груди, чью округлость подчеркивала прилипшая к коже сорочка, до…

– Вы верно заметили про двусмысленность, – наконец выговорил он, удивившись хрипотце в собственном голосе. – Но я не очень понял, смущает ли вас это.

Элеонор закусила губу, затем протянула руку и бережным жестом убрала прядь с его лба.

– Смущение – удел воспитанных английских леди, откуда этому чувству взяться у меня? – она пожала плечами. – Остается надеяться, что и вы – не джентльмен.