Идея «рейнского щита» давала ответ на основной вопрос французского военного планирования после 1918 г. Первая мировая война продемонстрировала, как в условиях индустриального общества выглядит тотальный вооруженный конфликт между великими державами. Победа в нем, как показал опыт самой Франции, требует концентрации всей экономической мощи страны и мобилизации всех доступных человеческих ресурсов. Великобритания могла разворачивать свою военную экономику под прикрытием «рва с морской водой» и военно-морского флота. Соединенные Штаты имели уникальное преимущество, располагаясь на другом континенте, на большом отдалении от гипотетических театров военных действий (ТВД). Франция же непосредственно соседствовала с территорией своего основного вероятного противника. Более того, вблизи границы находилась большая часть французского экономического потенциала.
На территории между бассейном Сены и восточными рубежами страны располагалось три четверти ее угледобычи и текстильного производства, 90 % мощностей сталелитейной промышленности и добычи железной руды, 70 % нефтепереработки и производства сульфата аммония[47]. В случае вторжения немцев на территорию Франции, этот район со всей его промышленностью становился полем сражения. Лишившись бесценных ресурсов, страна теряла шансы победить в войне на истощение. «Если бы северо-восточная Франция оказалась разрушена или оккупирована, то игра была бы проиграна»[48], – отмечает канадский историк Р. Янг. По опыту 1914–1918 гг. командование французской армии ожидало, что будущая война против Германии также приобретет затяжной окопный характер. Но при этом главной угрозой для страны на начальном этапе боевых действий считалось «внезапное нападение» (attaque brusquée). Немцы могли повторить опыт 1914 г. и попытаться сокрушить французов одним мощным наступлением, чтобы избежать гибельной для себя войны на истощение. Именно этот удар, даже не достигнув основных политических центров страны, мог лишить Францию ядра ее военной экономики[49].
Здесь рождался ключевой для французского военного планирования межвоенных лет императив «неприкосновенности территории». Генерал Э. Бюа, начальник Генерального штаба французской армии в 1920–1923 гг., писал в дневнике 15 апреля 1919 г.: «Если мы не хотим снова воевать на своей территории, нам необходим не только щит на левом берегу Рейна, но и абсолютно надежные договоренности с Бельгией, с одной стороны, и со Швейцарией, с другой стороны… Чем дальше на территорию противника мы сможем перенести театр военных действий, тем меньше нам придется укреплять нашу собственную границу» [50]. Оборона по линии Рейна решала и другую важную задачу – позволяла экономить живую силу, которой Франция после потерь 1914–1918 гг. особенно дорожила. «Авангард» на Рейне мог действовать и наступательно в том случае, если бы возникла необходимость силой заставить Германию выполнять условия мирного договора.
Его наличие наполняло конкретным военным смыслом «тыловые союзы», которые Париж начал заключать с восточными соседями Германии после 1919 г. Предполагалось, что они возьмут на себя ту же роль, которую до 1918 г. играл альянс с Российской империей, а кроме того обеспечат политическую основу французского доминирования в Восточной Европе. Отсюда вытекала необходимость установления тесных отношений с Польшей и оказания ей помощи в войне против Советской России, а также выстраивание тесных отношений с другими государствами региона, в первую очередь с Чехословакией, Румынией и Королевством сербов, хорватов и словенцев, в 1920 г. создавших военно-политический союз, т. н. Малую Антанту[51]. 19 февраля 1921 г. в Париже был подписан франко-польский союзный договор, предполагавший координацию действий двух стран на международной арене, а также, согласно отдельно заключенной военной конвенции, взаимную помощь в случае конфликта с Германией или Советской Россией[52]. Франко-чехословацкий договор о дружбе и союзе, заключенный в 1924 г., не был дополнен военной конвенцией, однако чехословацкая армия, с 1919 г. находившаяся под командованием французских генералов[53], рассматривалась как потенциально союзная. В случае конфликта с Германией выдвижение с Рейнского плацдарма давало французским войскам возможность взаимодействовать с польскими и чехословацкими силами.
Принцип «неприкосновенности территории», таким образом, отнюдь не диктовал чисто оборонительный характер военного планирования. Напротив, как отмечают французские историки Ж. Дуаз и М. Вайс, «стратегический выбор непосредственно после войны был в пользу молниеносной атаки против Германии в самом начале боевых действий, чтобы избежать затяжной войны, которая могла приобрести ход, благоприятный для Германии, благодаря превосходству ее военного потенциала»[54]. А. Мажино, военный министр в 1922–1924, 1929 и 1931–1932 гг., будучи безусловным сторонником идеи «неприкосновенности территории», считал, что «армия должна быть способна с самого начала боевых действий идти вперед, занимать отдельные стратегические позиции, которые необходимы для концентрации германских сил, при необходимости брать в залог ресурсы, которые, находясь в нашем распоряжении, делали весьма затруднительной, может быть, даже невозможной подготовку промышленности противника к войне»[55].
Аналогичные мысли развивались во французской военной периодике начала 1920-х гг. Генерал В. д’Юрбаль писал о вероятности новой войны, в которой против Франции выступит Германия, объединившаяся с Австрией и опиравшаяся на поддержку России. В подобной ситуации французская армия должна развернуть решительное наступление в направлении Берлина и Мюнхена. Генерал утверждал, что оборонительная стратегия сыграет на руку немцам и поставит под сомнение шансы Франции на победу. Офицер под псевдонимом «Люциус» в серии статей доказывал преимущества атаки перед обороной. По его мнению, несмотря на все уроки Первой мировой войны, непреложной оставалась та истина, что лишь активное наступление позволяет верховному командованию навязать противнику свою волю и в конечном итоге добиться успеха.[56]
Рейнский плацдарм рассматривался в Париже как основная точка приложения колоссальной военной мощи. В 1920 г. после проведения демобилизации французская армия насчитывала 872 000 человек[57] и оставалась на тот момент самой большой кадровой армией мира, полностью доминируя над сокращенным до 100 000 человек и разоруженным германским Рейхсвером. По уровню технической оснащенности она также занимала первое место. В 1919 г. Франция имела около 13 000 артиллерийских орудий, 2600 танков, из которых 100 были тяжелыми, и лучшую в мире авиацию[58]. Ее авангардом была Рейнская армия, дислоцированная на территории Германии. Сразу после окончания войны она насчитывала 200 000 человек[59] и подлежала демобилизации лишь в последнюю очередь. Этим войскам предназначалась роль дамоклового меча, подвешенного над Германией на случай ее отказа от принятия условий мирного договора. В 1920 г. численность французского контингента на берегах Рейна составляла 95 000 человек[60] – шесть дивизий постоянной готовности, и еще столько же выделялись в резерв[61]. По замыслу французского командования, эта сила представляла собой самостоятельное оперативное соединение, которое без значительных подкреплений, используя заранее занятые плацдармы на восточном берегу Рейна, могло проводить любые операции на территории Германии.
