– Это ещё как понятно. Да и мне на тебя пох, но я обещаю вернуться, – рукоятка пистолета в руке отяжелела, щёлкнул предохранитель. И час смерти чьей-то приблизился.

В этот момент из машины так же кубарем вывалился профессор. Вывалился шумно, отодвинув своим телом чью-то смерть. Всё это заняло секунды жизни, словно кто-то играл ими, натягивая струны судьбы. Этот кто-то сейчас играл и огромной страной, натягивая канаты судьбы этой страны. Они уже скрипели и лопались. И что в этом скрипе жизни простых людей? Секунда звука – и больше ничего.

Доктор отпустил пистолет, вытащил руку из кармана, застегнул его и выдохнул.

– Саша, я схожу вместе с ним. Водителя всё равно нет и ехать некуда, это точно, – тихо, почти вкрадчиво сказал профессор.

– Ладно, под вашу ответственность, – дознаватель, нервно дёрнув дверь, залез в автомобиль.

Профессор и доктор быстрым шагом, насколько позволял снег, пошли ко входу в магазин. В магазине было всё перевернуто, разбито и много уже замёрзло. Проходя через хозяйственную часть, доктор подобрал пару забавных пляжных сумок с мордами мопсов, одну отдал профессору. Они прошли дальше вглубь магазина. На полках ничего не было. Тушёнки точно. Да просто ничего.

– На склад сходим. Может, что там есть, – предложил профессор.

– Да, вы сходите, а я дообследую зал, – ответил доктор.

В зале осматривать было нечего. По полу разлились большие лужи подсолнечного масла. Валялись рваные упаковки, битые бутылки из-под вина и водки и их осколки. В хозяйственном отделе тоже был бардак. Всё валялось вперемешку с грязью и льдом. Единственно ценным для себя доктор признал два термоса. «Может, где раздобудем горячей воды», – думал он. В подсознании возник образ чая, который он пил на площади. Чай из термоса. Он кинул их в пляжную сумку. Ещё бросил упаковку разовых бритв и флакон пены. «Может, где будет вода. Побреюсь», – подумал он.

– Вот, – из подсобки вышел профессор, – больше ничего нет, в кабинете у директора нашёл. Это всё, – он показал на упаковку шоколадных батончиков «Баунти», одну сыра «Хохланд» и большой пакет с лапшой «Доширак». – Да, доктор, не ходите туда, не надо, – он отдал сумку с продуктами доктору, а сам пошёл к выходу.

Из кармана его куртки торчало горлышко бутылки.

– Не ходите туда. Не надо, – повторил он.

Доктор посмотрел на открытую дверь в подсобку. «Не надо, так не надо, – подумал доктор, а вспомнил провизора с пробитой головой. – Ладно», – он развернул несколько батончиков и с жадностью их съел. Пошёл к выходу.

– Я здесь, – сказал профессор.

Он стоял сбоку от входа по колено в снегу.

– Вы что будете? – пережёвывая остатки кокосовой стружки, спросил доктор. Как будто у них был выбор.

– Выпей, – он протянул ему открытую бутылку водки.

– Нет, я больше нет. Не время, – отказался доктор.

– А для меня время.

И после этих слов профессор вылил в себя половину пол-литровой бутылки. Доктор ждал, пока профессор доливал в себя остатки водки, доливал, приговаривая:

– Хороша, сука, холодная, хороша.

– Закусите, – доктор протянул на выбор или «Баунти», или сыр. Профессор аккуратно поставил бутылку в снег, выбрал сыр и продолжал стоять по колено в снегу.

– Они думают, – сказал профессор, мотнув головой в сторону автобуса, – что у них на счетах есть деньги. Там, – он махнул рукой в сторону аэропорта, видимо, имел в виду богато одетых людей и их счета за границей. – Ни хрена, я тебе скажу, у них там нет, ни хрена, – профессор с трудом развернул сырки и проглотил их, смачно захлёбываясь слюной, может, был голодный, как и доктор, а может, был просто старый уставший профессор, которому было сложно есть, пить и жить.

– Может, пойдём? – предложил доктор.

– Да. Знаешь, а мне полегчало, – сказал профессор и посмотрел на свои ноги в снегу.

Они вернулись в микроавтобус. Доктор закинул на заднее сиденье пакет с лапшой, раздал всем без исключения остатки «Баунти». Даже дознавателю, все молча стали жевать. Шуршали бумажками и смотрели в окна. Вскоре вернулся водитель, что-то сказал дознавателю и стал показывать в сторону моста, махая руками.

Доктору стало совсем тепло. А профессора, как говорится в народе, развезло. И он вдруг запел песню:

– Я помню тот Ванинский порт и вид парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы, – профессор пел негромко, даже не пел, говорил, даже не им, а самому себе. – На море спускался туман, ревела стихия морская, лежал впереди Магадан – столица… – профессор вдруг замолк и так же вдруг уснул, закрыв глаза и открыв рот.

В этот момент водитель, резко дёрнув машину, повернул во двор крайнего дома. Во дворе на удивление не было машин. И в следующем. Только в пятом был затор, но водитель свернул в сторону набережной. Машина остановилась. Из её окон хорошо был виден мост, заставленный автомобилями. Ближе к середине моста, перегородив его поперёк, валялся бензовоз. Он уже догорел и чёрным остовом определял границу. К этой границе с берега, где находился аэропорт, двигались танки. Их было пять. Один в центре с огромным ковшом на морде, остальные по бокам. Прежде чем двинуться, они сделали по несколько выстрелов в сторону скопища автомобилей. Брошенные машины, словно кегли, взлетали в воздух, переворачивались и падали уже неоформленным куском металла. Когда танки на невероятной скорости ринулись по мосту, эти кегли полетели вместе с оградой в тёмную студёную воду. Туда же слетел и бензовоз, и с десяток джипов, автобусы и два полицейских уазика. С невероятным грохотом танки влетели на эстакаду левого берега. Там они разделились: два отправились в сторону центра города, два в сторону пятого шоссе, то есть в сторону, где стоял их микроавтобус. А носорог стал расчищать кольцо у эстакады, доламывая оставшиеся «Порше-Кайены», «Ленд-Крузеры» и «Ленд-Крузеры-Прадо».

За танками проехали два БТРа и один «Урал» с автоматчиками. В машине все молча наблюдали за этим действом военных. Доктору понравилось решительность и нетолерантность действий танков в отношении мерседесов и другой дорожной элиты. Хотя двух «ягуаров» было жалко. Нравились доктору «ягуары».

Грохот стих: танки миновали участок дороги напротив их стоянки. Водитель снова дёрнул машину через дворы, и, перепрыгнув бордюры, машина оказалась на отутюженном танками шоссе. Она рванула в сторону моста и потом на предельной скорости в сторону аэропорта.

– Не пишет она и не ждёт, – видимо, от тряски проснулся профессор и продолжил своё песнопение: – И в светлые двери вокзала, я знаю, встречать не придёт, как это она обещала… – профессор замолк, удивлённо смотрел в окно машины несколько минут, сильно оживился, когда увидел остов бензовоза на краю моста.

– Это да-а, это да-а, смотри сколько дорогих машин на мосту было, – он повернулся к доктору. – Все в порт рванули улетать, а им бензовоз рванули посередине дороги. Каламбур, да? Так с Шереметьево будет и с этим Домодедово, да-а, – зевнул он, тряхнув головой, а потом снова уснул или забылся от водки.

Ехали они практически одни, вздымая снежную пургу вслед за собой. Слева от моста, на берегу были видны пять домов по улице Брусничной-5, там, где жил доктор с семьёй до развода, ещё два новых комплекса, тоже заселённых. Они быстро миновали съезд с моста. Уже ехали мимо большого торгового центра «Леруа Мерлен». Но он почему-то не был преобразован в спасательный центр. Центральный вход был занесён снегом, в отличие от боковых, где сгружали товары. Там было видно несколько костров. И даже один работающий грузовик.

Новостройки закончились, и дорога пошла рядом с посёлками. Первым был Большевик. Что сразу бросилось в глаза – это множество машин, оставленных на въезде в посёлок, и перегороженные этими брошенными машинами проезды. Видимо, специально. Как блокпосты. Дым из множества труб. И бежавшие наперерез им к трассе вооружённые люди.

Они быстро миновали это место. Наверное, опасное. Наверное, для них. Следующий посёлок был Сосновый Бор. А за ним и аэропорт. Возле развилки дорог, ведущих – одна в посёлок, вторая – в аэропорт, стояло два БТРа. Микроавтобус остановился. Его обошли военные. Без знаков различия. Все они были в маскировочных халатах. Видимо, главный из военных открыл дверь машины. Громко сказал или представился: