Письма приходили регулярно, пока Дэн находился в учебной части. Потом письма перестали приходить. В этот промежуток времени она очень сдружилась с мамой Дениса. Потом они обе получила очень трогательные и нежные письма, где он извинялся, что долго не писал. Обе, и мать и Ася были встревожены. Письма начинались словами: "Привет из ДРА", а это означало, что их мальчик служит в Афганистане, где было далеко небезопасно, если не сказать большего.  Они успокаивали друг друга, ясно понимая, что каждая из них переживает по-своему эту новость, но что обе беспокоятся одинаково за дорогого им человека, сомнений не вызывало.

  Он писал ей так часто, как мог; просил простить её за ту безумную ночь. Он скучал по ней, по шелковистым волосам, поразительным фиалковым глазам и сладости её губ.

  Конечно, он думал о ней постоянно. Слишком часто, может быть, если учесть, что он не видел её всего полгода. Это не такой большой срок, чтобы перестать о неё думать.

  Когда Дэн был переведён из "учебки" в ДРА, он долго не мог насмелиться написать. Даже, когда написал, очень боялся её реакции.

  Здесь и воздух был другой, и земля другая, и небо казалось другого цвета. Но лазоревые глаза милой девушки не заменила бы ему вся небесная лазурь.

  Он вспоминал её глаза, губы, руки, ласкающие его тело. Когда он предавался воспоминаниям, брюки становились ему слишком тесными в определённом месте.

  Всем известно, что хорошие новости доходят дольше, чем плохие. Плохую новость сообщили Валентине Ивановне по телефону: Дэн был ранен и лежал в госпитале. Валентина Ивановна сообщила Асе, и они вместе вылетели в Термез.

     ....В голове его несколько прояснилось, в ушах всё ещё звенело, до плеча и бока было не дотронуться, его бросало то в жар, то в холод, когда тело корчилось от физической боли. Его било крупной дрожью от лихорадочной горячки. А потом были руки, поправлявшие подушку. Он сощурился и увидел перед собой в невероятном  каком-то отдалении её лицо. Нахлынувшая тьма мгновенно растворила светлый образ, но он успел ещё почувствовать на губах прикосновение мягких нежных губ, её губ.

  "Я брежу…" – с этой мыслью он провалился в небытие.

  Постепенно кошмары отступили, оставив неприятное ощущение беззащитности. Он ощущал боль, чувствовал, как его приподнимали, чтобы умыть, напоить, кривился от горечи лекарств, которые ему вливали в рот, но большей частью просто лежал, наслаждаясь мыслью, что стоит ему открыть глаза, рядом окажется ОНА. И, в конце концов, когда он заставил веки подняться, глаза так и остались открытыми:

– Ты? – она была похожа на фею. Солнечный луч коснулся её волос, и они вспыхнули точно пламя.

  Он лежал неподвижно, вытянув руки и стараясь приподнять с подушки свою тяжёлую, точно налитую свинцом, голову. На лбу его блестели капельки пота, волосы прилипли к вискам.

– Лежи, лежи, – она наклонилась к нему, вытерла со лба пот, убрала волосы, поправила подушку.

– Прости…,прости, – шептали его воспалённые губы, – я не хотел… я не думал....

– Успокойся, милый, – она провела рукой по его щеке, его щетина колола пальцы.

  Он разрыдался: рыдания переходили в истерику; его трясло так, сильно, что стучали зубы, раны горели адским огнём, заставляя тело корчиться в судорогах.

  Доктор распорядился сделать больному успокоительное. Видя, что черты лица больного принимают спокойное выражение, рыдания переходят во вздохи и с уст срываются только неясные звуки вместо безумных и страстных речей, доктор сказал:

– Милое дитя, вам тоже необходимо отдохнуть. Он проспит ещё час-полтора.

– Доктор, – начала она таким печальным голосом, что он тронул до глубины сердца её собеседника и не позволил усомниться в чувствах, заставивших её сказать следующее:

– Вам не удастся обмануть меня, потому что я сумею отличить правду ото лжи. Сознайтесь, ему, действительно, очень плохо?

– Ну что вы? Он очень крепкий парень. Он борется за жизнь. И я очень понимаю почему….

– Простите, доктор, я сама не понимаю, что говорю и что делаю…. Но мне ещё надо проведать Валентину Ивановну.

– О, я-то знаю, что вы делаете: вы собираетесь упасть в обморок.

  Действительно, она холодная и бледная, как смерть, едва не упала без чувств. Доктор привел её в чувство. Ася сделала над собой усилие. Эта непреклонная душа, которую не могло сломить ни физическое, ни нравственное страдание, напрягла свою волю. Чувствуя, что готова закричать, сдавила себе горло и глубоко вонзила ногти в тело, чтобы этой телесной болью немного заглушить муку, раздиравшую её сердце.

  Доктор не мог прочесть на её лице этой мучительной внутренней борьбы и не знал, к чему она прибегала, чтобы не выказать своей острой сердечной боли.

  "Я не психолог, – сказал себе доктор, – а только хирург".

  Вот уже неделю, как он наблюдал за этой, хрупкой на вид, но очень сильной духовно, девушкой. Приехала она с женщиной, приходящейся молодому человеку, находящемуся в его хирургическом отделении, матерью. Валентина Ивановна, едва увидев своего сына после операции, схватилась за сердце и была отправлена в кардиологию с диагнозом – инфаркт. А это рыжеволосое ангельское создание чуть ли не на коленях умоляло разрешить ей ухаживать за Денисом; тоже же самое она проделала и в кардиологии.

  Врачи удивлялись, откуда берутся силы в этой хрупкой девочке, которая умудрялась ухаживать за двумя тяжелобольными людьми, находившимися в разных отделениях госпиталя, ничуть не мешая основному лечению.

  Она сама лично обмывала и меняла бельё; ей немного помогал санитар. А как очаровательно краснела её сосредоточенная мордашка, когда она впервые, пытаясь обмыть молодого человека в интимных местах, вызвала своими прикосновениями полную эрекцию. Она вздрогнула, покраснела и, потупив взор, продолжала с таким упорством, что доктора это поразило. Её замешательство могло бы показаться вполне естественным, если бы не длилось так долго. Она просто опешила оттого, что увидела.

– Кто он вам? – задал ей  тогда  вопрос доктор.

– Я люблю его… – был ответ.

– А эта женщина?

– Это его мама….

  Доктор разрешил ей спать в "дежурке", выдал ей халат и тапочки.

  Девушка была доброй и отзывчивой. Помимо этих, казалось, родных для неё больных, она находила время и  доброе слово и для других ребят, лежащих на излечении в госпитале.

– Я только что от него, – говорила она Валентине Ивановне после разговора с доктором, – ему уже лучше, он сейчас спит. Доктор говорит, что организм молодой и борется за жизнь.

– Бедная моя девочка, – протянув к её лицу руку и коснувшись щеки, сказала женщина. – Ты такая бледненькая. Досталось тебе, а я вот лежу здесь, вместо того, чтобы находиться рядом с сыном.