Часть 1

СМЕРТИ

Глава 1

Только и помню, что те потрепанные ботинки в метре над землей. Только их и успел разглядеть из-за спин взрослых, тесно набившихся в маленький сарайчик. Потом кто-то грубо потянул меня за капюшон, и вышвырнул на улицу. А висел там Славик, мальчишка из соседнего подъезда. Мы вместе ходили в первый класс.

Славика ненавидели жители всех шестнадцати квартир нашего дома. И я дружить с ним не хотел, но сказать боялся, и он частенько брал меня с собой. Я молча смотрел на огонек сигареты, которую он зажимал между грязными пальцами, на камень пущенный им в стекло соседнего общежития, бежал рядом, когда Славик уносил в кармане ворованную жевачку. И один раз, всего один раз, честное слово, был с ним в этом полусгоревшем сарайчике! Нет, он не предлагал мне разделить с ним его забаву. Он будто и вовсе позабыл про меня. А я сидел, боясь пошевелиться, не отводил глаз, будто даже и не моргал. Не помню, как вышел оттуда, как зашел домой. Долго еще после мне снились кошмары. И даже один раз во сне я увидел на месте той замученной кошки свою сестру Ладу.

Ладе на тот момент исполнилось уже тринадцать, и она была на две головы выше и меня, и Славика, и при случае всегда могла дать отпор. Это понятно. Но в моей голове Славик уже стал огромным кровожадным чудовищем, а Лада в его руках маленьким беззащитным существом. Ведь Славик скоро вырастет, размышлял я, и жалкие зверюшки ему наскучат, и тогда он непременно примется за Ладу. А Ладу я любил. Любил как что-то непонятное и недостижимое. Именно так в моей голове слилось воедино все самое ужасное и самое прекрасное, что я знал об этом мире.

И тогда я понял, что Славика нужно убить. Но только не ножом! Я даже на кухне теперь не мог смотреть на них без содрогания. Решил, что нужно травить. Но все вещества, которые, по моему мнению, могли его убить, выдавали себя жуткими запахами – хлорка, которой мама мыла туалет, уксус, бензин. Как бы я заставил его это выпить? И мне в голову пришла замечательная идея – отравить таблетками. Взял из домашней аптечки пластинку зеленых таблеток. Решил растворить их в лимонаде. Лимонад бы точно выпил. Я спрятал пластинку под матрац, наметив расправу на ближайшее утро. И когда утром все соседи сбежались посмотреть на висельника, я с удивлением отметил, что даже и не подумал о веревке. Кто-то оказался проворнее, кто-то оказался умней.

Подтянувшиеся за своими любопытными женами, мужчины разогнали толпу и сняли тело. Я несказанно обрадовался тому, что больше не надо убивать Славика. Но что теперь творилось в моей голове?! На смену обезглавленным кошкам, растерзанной Ладе, планированию убийства садиста, пришел загадочный убийца. Он нещадно терзал мое воображение.

Слышал, как мама сказала соседке: «С такой мамашей как не повеситься?» Значит, все решили, что самоубийство. Но в том, что Славик не делал этого сам, я был абсолютно уверен. Зачем ему убивать себя, если он с таким удовольствием делал это с другими? А во дворе мальчишки Славика даже не били, брезговали, таким неопрятным и гадким он был. Так, шугнут, загонят его на крышу сарая, а он оттуда кроет матом своих обидчиков. Весь день после случившегося я лишь об этом и думал, и к вечеру окончательно понял: кроме меня некому. Все ненавидели, но только я бы не побрезговал. Потому что я защищал свою Ладу.

Конечно, возникали и сомнения, например, я не умел вязать узла, да и хватило ли бы мне сил поднять Славика? А если Славик сопротивлялся, как я справился с ним? И как вообще все это провернул? Нашлось несколько вариантов: например, я – лунатик и сделал это во сне, потому, кстати, и не помню. Или, может, у меня раздвоение личности и второй Я оказался менее робок, того я, которым я привык себя считать, и он смог вступиться за любимую сестру. Вторая идея привлекала меня больше. Веяло от нее какой-то романтикой, и я пошел за ней.

И я даже придумал, как ее подтвердить. Решил, нужно идти на место преступления. Ведь если это сделал все-таки я, то точно узнаю свой узел, почувствую свой запах, услышу свое дыхание. Я обязательно, что-нибудь вспомню. Идти туда затемно – страшно, днем – нельзя, увидят. Решил, пойду завтра утром, едва забрезжит рассвет.

Трясясь от волнения, смотрел я на сарай из окна спальни. Тихо радовался тому, что мои терзания скоро закончатся, развязка близка, я почти раскрыл преступление. Я даже улыбнулся и потер мокрыми ладошками друг о друга.

Вошла Лада, необычайно взволнованная, раздраженная.

– Чего радуешься, придурок? Скажи спасибо, что я еще маме не рассказала, чем ты в сарае со своим дружком занимался.

Взяла что-то со своего письменного стола и вышла.

Я не шевелился, по-моему, даже не дышал. Казалось, огромная железная рука обхватила меня ниже груди и сжимает, сжимает… Я упал на кровать, лицом в подушку. Я говорил Ладе: да, да, это я зверски убил ту Мурку и всех остальных, про которых Славик только хвастал. Это я растерзал тебя лет через пять и повесил за это соседского мальчишку в сарае. Я садист, убийца, я не заслуживаю твоей любви. Я долго плакал.

Рано утром, еще раньше, чем я запланировал свою вылазку на место преступления, меня разбудили крики. Кричали дома, кричали на улице. Горел тот самый сарай.

Глава 2

Как сильно одна звездочка может изменить жизнь простой русской семьи! Нет, две, по одной на каждое плечо. Папа сразу вырос в маминых глазах, а в своих так чрезмерно. Мы по-прежнему жили в двухкомнатной квартире с сырыми углами, но на обеденном столе уже появились салфетки, и яичницу мама стала раскладывать по тарелкам, а не ставить сковороду на стол. А все потому что, где-то за городом для нас строился большой, красивый дом. С соседями радостью не делились, но родители заранее перестали с ними дружить.

Я ужасно радовался подслушанной новости. Новый дом грезился мне огромным лабиринтом из тысячи комнат, с башенками, потайными ходами, темными чуланчиками и секретными комнатами, вечно закрытые двери которых находятся за шкафами и книжными полками. Главное, думал я, чтобы нашу с Ладой двухъярусную кровать туда перевезли, как же я без своего звездолета и корабля, где же мне прятаться от ночных чудовищ?

Но нашу с Ладой радость омрачило неприятное новшество: нас заметил папа. Как-то в одночасье он увидел, что у него растет сын – оболтус и двоечник, и дочь – подросток в нелепой одежде, с красными волосами. Мне доставалось сразу и на месте: дневник, двойка, подзатыльник. Мама жалела меня втайне от папы, шептала, целуя в макушку: «ты же не виноват». А я за собой никакой вины и не чувствовал. Обнаружил однажды, что спотыкаюсь о слова и приходится повторять их заново. От того иногда путался и выходило что-то несвязное. В школе стали дразнить «заикой». Значит, это так называется. И я нашел отличный выход, стал меньше говорить. Одноклассники сначала смеялись, учителя злились, а потом все привыкли и оставили меня в покое. В этом покое жилось уютно, но за него пришлось платить – двойками в дневнике.

А за Ладу папа спрашивал с мамы. Мама Ладу не защищала, даже наоборот, одобрительно кивала на каждое папино слово.

– Хреновая ты мать, – говорил в итоге отец, и на это мама тоже кивала.

Раньше у нас была только мама и мир вокруг нее пах пирогами и стиральным порошком, а теперь в него грубо и неуклюже вваливался папа. Если раньше, например, он частенько приходил домой пьяный посреди ночи, долго возился с ключом, шел, натыкаясь на мебель в темноте, раздевался, и, стараясь не шуметь, ложился на старый скрипучий диван рядом с мамой, то теперь, мама сама ему отворяла, включала свет, он всё пинал и швырял, матерясь, отвергал мамину помощь, и прямо в одежде заваливался спать. Теперь он все время демонстрировал свое недовольство нами, говорил, что мы должны соответствовать, должны ценить, что-то там еще должны…