– Тогда дуй к Вове в отдел соцобеспечения. У него на субсидиях вакансия есть. Он ждёт тебя до конца дня.
На следующий день она уже вышла на работу в МФЦ, который находился в той самой пристройке к её дому. На душе, конечно, кошки скребли, но, если отбросить эмоции, она не так уж много потеряла: зарплата примерно та же, рабочее время, конечно, с восьми до пяти, но зато домой работу нести не надо: ни планов, ни презентаций, ни проверок тетрадей. Вышла из офиса и забыла.
Работа монотонная, но несложная. В кабинете их трое. Отвлекает только телефон. Люди спрашивают, уточняют, скандалят, обижаются. Субсидии получают разные категории населения, но звонят чаще пенсионеры. Белла терпеливо объясняет очередной старушке, почему в этом месяце принесли на тридцать рублей меньше, соглашается, что законы не всегда справедливы, а в ответ на гневные проклятия в адрес Правительства, Президента и Государственной Думы вежливо отвечает, что она разделяет негодование собеседницы по поводу отрыва власти от народа, но сама из народа и власти не имеет. Если собеседница переходит на личности, мол, вы, небось, в этих копейках не нуждаетесь, она так же неторопливо отвечает, что да, субсидии ей не положены, коммунальные платежи у неё небольшие, с девятнадцати-то метров жилплощади. Через неделю одна из соседок по кабинету ей говорит:
– Это ты со старушкой Резниковой разговаривала? У тебя не нервы, а канаты! Я после неё корвалол капаю. А ты трубку положила и продолжаешь платёжки разносить.
– А что старушка Резникова? Они, пенсионерки, все такие.
– Ну, не скажи. Эта зараза к нам раньше мало что звонила, а ещё и приходила не реже чем раз в месяц. Её дом был как раз через дорогу напротив нашего старого здания. Закакает мозги так, что потом у всего коллектива истерика. А потом ещё Владимиру Степановичу на нас нажалуется. А обиднее всего то, что эти субсидии ей нужны как козе баян. Она ведь мать Резникова.
– А кто у нас Резников?
– Ну, ты даёшь! Торгово-развлекательный центр в Северном районе, бизнес-центр на проспекте Жукова, комплекс офисных зданий в районе Центрального стадиона – да у него объектов недвижимости по городу больше, чем блох на бродячей собаке! Пока бабка ходячая была, он нам под праздники презенты приносил. И ещё в отдел льгот по коммунальным платежам. Их она тоже доставала.
– Какие тогда ей субсидии? Вот, метраж у неё 32. Однокомнатная квартира. Сам буржуин где спит, на коврике у входной двери?
– У него дворец за городом. А мама к нему перебираться не желает. И слава богу, если бы она у него поселилась, он сначала бы вдовцом стал, а потом бы и сам скопытился.
– Н-да, богатые тоже плачут.
Как ни странно, первым узнал об увольнении Егор. Даже коллеги ещё не знали, каникулы же. А он позвонил и предложил помощь, пока работу найдёт, опять съехаться и даже расписаться. «Плавали, знаем», – ответила Белла и положила трубку.
А на следующий день позвонил Серёжа. Он захлёбывался от восторга, пересказывая сенсационные новости. В школу явился капитан Борисов, родитель их ученика, и изъял компьютер из кабинета Елизаветы Матвеевны. Белла опешила:
– Как они могли в кабинет проникнуть?
– Кто они? Школьники? Да ни фига не школьники, сама Лизка этот пасквиль слепила!
– Господи, ей-то зачем?!
Вечером пришли Марк и Алексей, рассказали подробнее. Белла была недалека от истины, когда обвинила завуча по УВР в создании этой подлой страницы. Лиза её племянница, лет ей под сорок, не примечательна ни как женщина, ни как учитель математики. Каково ей было слушать, когда Белла сказала, что её грамотность на уровне кассира «Пятёрочки»! А сама завуч оказалась приятельницей матери Егора, это она заказала увольнение Беллы.
– Господи, какая дурь, – схватилась за голову Белла. – Я же им ничего не сделала плохого! Родители Егора все эти наши совместные годы твердили, что я их золотого сыночка недостойна. Помогла ему на первый взнос накопить и ушла – радуйтесь! Елизавете этой сколько раз помогала по работе – а она такую пакость. И завуча никогда не подводила. Ну почему?!
– Бабы, – вздохнул Марк. – Может, поспешила ты с увольнением?
– Тебе ли не знать, как можно сделать жизнь невыносимой? И звонила сегодня директриса моя бывшая, да. Даже место завуча по УВР предложила. Кто же знал, сказала, что двух математиков лишусь. На всё, говорит, согласна, только одиннадцатые классы доведите.
– И что ты?
– Ответила, что обратно покойника не несут.
– А мой Лёшка в школе как ко мне бросится, – вздохнул Алексей. – «Папа, ты вернёшь нашу Беллу Родионовну?»
– Ничего, привыкнут, – ответила она. – Я слишком обижена. Не теми, кто делал, а теми, кто отмолчался, а за глаза злословил. А Лёша бросился не столько за меня заступиться, сколько отцом похвалиться.
– Да, правы вы, я ему нужен.
Договорились, что все переговоры с обидчиками будет вести адвокат.
– Ни на какую мировую я не пойду. Блокирую всех. Пусть каждый получит свою порцию позора, как получила его я. А возмещение ущерба пусть назначает суд.
Спокойно работала, спокойно отвечала на почти ежедневные звонки старушки Резниковой. Но не доработала даже до мая. Вызвал её в коридор друг детства и, потупившись, сказал:
– Понимаешь…
– Понимаю, – ответила Белла и пошла очищать ящики рабочего стола. А что в них, кроме чашки и запасного носового платка, живёт же как Карлсон на крыше работы, увы, бывшей.
– Почему ты не спросила его, кто тебя преследует? Не свекровь же несостоявшаяся, – горячился Марк.
– Мне Тамара позже позвонила. Сказала, ему глава районной администрации велел. А у таких тузов не переспрашивают.
Выбирать не приходилось. Пригласили в библиотеку. Хоть и с большой потерей в зарплате, но пошла. Работа оказалась смешной. Сотрудницы все были старые, половина коллектива пенсионерки. Но при таких пенсиях и зарплатах только так и выживать. А заведующая и вовсе ни на заведующую, ни на работника культуры не была похожа. Голос грубый, лексикон какой-то деревенский. И со всеми на «ты». В первый день сидела за стеллажом на абонементе, составляла список пришедших в негодность книг. Две пожилые дамы вели какие-то пустые разговоры, прерываясь, чтобы ответить на телефонный звонок и на обслуживание посетителей. Посетителей за это время было шесть. Вечером одна другую спросила: «Сколько надёргать?» «Э-э, двадцать». Первая набрала карточек из ящика и стала их заполнять. Приписки, но какие-то бессмысленные, грустно подумалось. И неужели ей предстоит такая работа на долгие, может быть, годы?
С годами не вышло. На второй день после перерыва в дверь заглянула заведующая и мотнула головой, выйди, мол. Почему-то Белла сразу всё поняла, поэтому прихватила сумочку, больше ничего она сюда не приносила.
– Откуда позвонили, из отдела культуры? А причину назвали?
– Ну, вы же знаете!
– И вы знаете, я же при приёме всё сказала. Но вы и до этого были в курсе.
Тётка стояла со злым выражением лица, как будто Белла была в чём-то виновата. Да чёрт с ними со всеми, не больно-то хотелось! Спасибо, трудовую книжку не успели запачкать отметками о приёме-увольнении!
Уехать, что ли? Кто-то, видно, этого и добивается. Как ни странно, на Марка никто не давил. И на адвоката тоже, она спрашивала. Кому она могла помешать в этом городе-миллионнике, который для неё единственный родной, не считать же родным Покровское, из которого она убежала, чтобы не вспоминать о горьком детстве?
Марк предлагал пристроить в свою контору. Но это такая даль, в Северном районе, но на окраине, фактически уже за чертой города. Если до родителей Егора они добирались минут за сорок, то до завода надо добавить не меньше получаса. Чуть не три часа в день на дорогу! Ради такой зарплаты, конечно, не стоит…
С досады с утра поехала на вещевой рынок. Прикупить нужно было сущие мелочи, но решила ещё присмотреться к работе торговцев. Слышала она, что там места всегда есть. С тех пор, как Белла последний раз сюда заезжала, многое изменилось. Раньше здесь были бесконечные ряды прилавков, на них навалом лежала одежда, коробки с обувью, стопки постельного белья и семейных трусов. Теперь нагородили каких-то палаток типа коробок, лежащих на боку, некоторые закрывающиеся, некоторые как параллелепипед без боковой грани. Эти палатки стояли неровными рядами, одни впритык, другие отдельно. Иногда в их ряды вклинивались железнодорожные контейнеры, стало быть, сюда товар на ночь убирали из этих ненадёжных коробок. Ну да, зимой, конечно, тут дуба дашь, но летом можно поработать. Хотя… смотря какое лето. При тридцати градусах отсидеть ли шесть-восемь часов? Пожалуй, тепловой удар хватит.
