– Тогда, мы можем догадаться о времени высадки. Вы бы на месте Буэ-Вильоме когда предложили?

– В начале сентября, – твёрдо сказал Корнилов. – Обычно, в это время на море стоит полный штиль. Наши корабли смогут выйти на внешний рейд только на буксире. Но, исходя из того, что корабли противника будут перегружены десантом, мы, всё же, сможем нанести им существенный урон.

– Представьте, когда вы будете выходить из бухты, подоспеют несколько английских пароходов и выведут из строя, к примеру, ваш третий буксирный пароход, – возразил Меньшиков, указывая на гавань. – Он перекроет выход из бухты. Несколько наших линейных кораблей окажутся отрезанными и без поддержки. Их можно будет спокойно расстрелять. Пусть не потопят, но бока намнут основательно.

– Но вражеские пароходы можно отогнать огнём береговых батарей, – заметил Корнилов.

– Не будем рисковать, Владимир Алексеевич, – помолчав, решил Меньшиков.

Когда они расстались с Корниловым, главнокомандующий подозвал Александра Кречена, ожидавшего в библиотечном саду.

– Как здоровье матушки вашей, мичман? – поинтересовался он.

– Болеет понемногу, – ответил Александр. – И без того здоровье у неё слабое, а тут Виктор пришёл весь израненный.

– Понятное дело! А Аркадий Петрович как?

– Здоров, батюшка, слава Богу.

– Ох, помню, мы с ним в молодости куролесили! – весело сказал Меньшиков. – Но, об этом – молчок! Что было, то было. Всё преподаёт?

– Нынче узнал, что английская эскадра угрожает Кронштадту, так пошёл в Адмиралтейство и требовал определить его в армию.

– Ну, и определили?

– Нет. Годы уже не те. Отказали. Он расстроился.

– Годы! У меня тоже – годы. А отдыхать не дают. Но я вас не для семейной беседы позвал. – Он пристально и холодно посмотрел Александру прямо в глаза. – Прежде чем кое-что спрошу, хотел бы предупредить: наш разговор должен остаться в тайне.

– Как прикажете! – с готовностью ответил Александр.

– Пашка, крестник мой, зачем сюда приехал? Почему отец его при себе не оставил?

– Попробуй его оставь, – усмехнулся Александр. – Он кого угодно уговорит. С отцом такой долгий спор был! Маменька столько слёз пролила, – а он на своём настоял.

– Настырный? – усмехнулся Меньшиков.

– Настырный и хитрый, – поправил Александр. – Вы же знаете, мы с Виктором прямые, твёрдые, но послушные, а Павел – лиса, да и только! А коль что задумал – непременно добьётся.

– Он мне сказал, что окончил инженерные курсы с отличием. Немногих я знаю, готовых похвастаться тем же.

– Способный к наукам, – этого у него не отнять.

– А языки хорошо знает?

– Французский – в совершенстве. На английском хорошо говорит. На немецком слабо, но беседу сможет поддержать.

– Меня интересует татарский.

– Уж на нём он изъясняется, как на родном. Пашка – любимчик деда Аслана. У самого деда детей не было, так он вечно с Пашкой нянчился. Всё на руках его носил. Однажды Павел капризничал на уроке. Гувернёр рассерчал и линейкой его слегка стукнул. Дед Аслан увидел, чуть не прирезал месье.

– Это хорошо, – задумчиво произнёс Меньшиков. – Хитрый, говоришь? Понимаете, Александр, мне нужен сообразительный малый, готовый в пекло с головой, но чтобы выйти оттуда целым. И чтобы язык держал за зубами. Павел способен на такое?

– Его как-то чуть из училища не выгнали. Сокурсники набедокурили, а он их прикрыл.

– И что же произошло?

– В самовольное ушли, да с кем-то подрались на улице. А Павел в дежурстве тогда был, всю вину на себя взял. Как его не допрашивали – никого не выдал. Хорошо, виновные потом сами признались.

– Спасибо. Можете идти, мичман Кречен, – отпустил его Меньшиков. – Отцу напишите: постараюсь приглядеть за Павлом.

***

Подполковник Тотлебен в лёгком полевом сюртуке быстро шагал по каменистой тропинке. Справа плескалось море. Слева белел город. Солнце пекло несносно. Тотлебен часто снимал фуражку и утирал лоб платком. За ним еле поспевал Павел с мерной рейкой на плече и альбомом картографа. Последним тащился поручик Жернов с треножным штативом.

Тотлебен резко остановился, оглядел местность: холмики, овраги, колючие кусты, трава редкая, высокая. Жестом попросил у Павла альбом и карандаш. Показал, куда отойти и поставить рейку. Жернов развернул треногу, утвердил её. Сверху на приборную площадку поставил нивелир. Тотлебен навёл трубку на рейку, сверился с компасом, отметил точку на карте.

– Кречен, двадцать шагов вправо, вон, на тот бугор, – скомандовал он, и вновь навёл трубку. Отметил. – Здесь – достаточно.

– Куда дальше, Эдуард Иванович? – спросил Павел, подбегая.

– Вот, вам экзамен, Кречен. Где бы вы разместили батарею? Предположим, противник разворачивает свою контрбатарею вон на том пригорке за балкой.

Павел окинул взглядом местность.

– На возвышенности, – указал он ближайший бугор. – Удобный угол обстрела. Местность впереди открытая.

– Вы, Жернов? – спросил подполковник поручика.

– Кречен прав, – согласился тот. – Я бы только ров выкопал впереди на случай ночной вылазки, а перед рвом завал устроил.

– Ров, говорите, возвышенность, – недовольно покачал головой Тотлебен. – Вы разве не замечаете вон, того овражка? Во-первых, с вашей батареи он не просматривается. Во-вторых, овражек подкрадывается чуть ли не в тыл. Господа, вам – неуд! Ваша батарея взята в первую же ночь, вся прислуга перебита, пушки заклёпаны.

– Но, ваше превосходительство, – пожал плечами Павел. – Здесь вся местность в оврагах.

– Так проследите по этому оврагу, куда он выходит. Видите ту небольшую площадку в пятидесяти аршинах от нас? Вот – место для батареи.

– Она же далеко от коммуникации снабжения, – возразил Жернов. – Пока к ней заряды подвезёшь, всех посыльных перебьют.

– Это значит, что там, где вы сначала хотели поставить батарею, надо разместить прикрытие в виде стрелковых ложементов и пары лёгких полевых орудий. А в том овраге, видите, что левее, организовать завал со сторожевым пикетом, – поучал Тотлебен.

К ним подъехали несколько всадников. Кавалькаду возглавлял князь Меньшиков. На главнокомандующем лёгкая полевая шинель без эполетов, фуражка в белом парусиновом чехле.

– Как отдыхается, Эдуард Иванович? – дружелюбно спросил князь. – Что это вы с прибором?

– Да, вот, ваша светлость, провожу обучение. Способного ученика прислали. Только что из училища – прапорщик Кречен.

– Построже с ним! – погрозил пальцем Меньшиков. – Это – крестник мой. Он озорник, каких свет не видывал.

Меньшиков, несмотря на возраст, легко соскочил с коня, передал поводья адъютанту.

– Позвольте, Эдуард Иванович, вас на пару слов. – Он взял Тотлебена под локоть и отошёл с ним в сторону. – Что скажете?

– Ваша светлость, один сапёрный батальон даже земляную насыпь за неделю не успеет возвести, – безнадёжным тоном ответил Тотлебен. – Самое отвратительно – инструмент негодный. Он, конечно, выкрашен и имеет отличный вид для смотров, однако качество – никуда не годится. Тут почва – сплошные камни. Рабочие испортят все кирки и лопаты за пару дней.

– Инструмент я закажу, – неопределённо пообещал Меньшиков. – Сами понимаете, сейчас пушки нужнее, порох, продовольствие. Госпитальная часть у нас заброшена – надо подтягивать. А дорога через Перекоп одна, да и та – колеса переломаешь.

– Но, ваша светлость, в современной войне кирки и лопаты не менее важны, чем пушки, – настойчиво объяснял Тотлебен. – Как же я буду город укреплять? Ничего же нет: камня строительного нет, леса достаточно нет, одни фашины да мешки, и тех – не хватит.

– У меня к вам иное задание, – сказал Меньшиков, не обращая внимание на жалобы подполковника, – надо срочно организовать работы по укреплению Северной стороны. Я распоряжусь взять форт под усиленную охрану. Мышь туда не проскользнёт без моего личного разрешения. Делайте вид, что работа идёт полным ходом. Возводите стены, хоть в полкирпича толщиной, хоть из песка, но чтобы вид был грозный.