В дороге время от времени к ним подъезжали нечистые. Ник быстро перебрасывался с ними короткими фразами, и часто, общаясь, вдруг начинал хрипло смеяться глухим недолгим смехом, звериным, нечеловеческим. В эти моменты Корс тоже любил его, потому что тогда он слышал и понимал, что его Ник всё же больше близок к нечистым, чем к людям. Что он грязный нечистый, бездумный наркоман и пьяница, преступник и человеческий отброс с осипшим голосом и хриплым смехом. Но он любил его этот сиплый голос и желал его, такого грязного и конченного, ничуть не меньше. Он желал его любым: и послушным человеком, и Демоном, желал и красивую куклу, и грязного наркомана, и злого, и доброго. Корс хотел и того и другого. У него буквально вставал, когда Ник разговаривая с Зафом или Парки, начинал смеяться, и этот недолгий короткий и хриплый смех… а потом Ник оборачивался к Корсу, видимо, чувствуя его эмоции, и говорил:
– Вкхитор, шкхто?
И у Корса всё внутри замирало, от этих его бесконечных «кх» и «шх». Ник это «слышал», он смеялся и разговаривал с нечистыми, а потом, слыша от Корса эту любовь, это безумное вожделение, поворачивался к нему, и Корс понимал, что он смотрит на него сквозь чёрное стекло. Ник прикладывал горизонтально развёрнутый палец в чёрной перчатке к маске на уровне рта и чуть поднимал кисть вверх, и Корс уже привык к этой его «улыбке» и любил её тоже.
На одном из привалов Корс причесал его, снова заколол волосы в красивый хвост, убрал заслоняющие лицо пряди. Ник терпеливо сидел и позволял ему причесывать себя, хотя и сказал:
– Витор, ну зачем ты тратишь время? Ведь всё равно потом растреплешь меня.
– Нет. Не растреплю.
– Как сегодня с утра, под кустом.
– Нет, нет, я буду осторожным, – горячо шептал Корс, целуя его в пушистую макушку, – я люблю тебя. Ты неправильно понял, я не предал любовь. Я отказался от любви к Инесс, но не отказался от любви совсем. И я предал Инесс ради тебя, потому что хотел любить тебя. Любовь – это летняя ночь с небесами, усеянными звёздами, и с благоухающей землёй. Это ветерок, проносящийся над розами. Это маргаритки, широко распускающие свои лепестки с наступлением темноты. Любовь – это пламенная адская музыка, заставляющая танцевать даже сердца стариков. Она заставляет короля склонять голову до самой земли, так что волосы его метут дорожную пыль. Она может погубить человека, поднять его и снова заклеймить позором. Она тверда, как несокрушимая скала, и горит неугасимым пламенем до самой смерти, потому что любовь вечна!
Любовь – это первое слово, произнесённое создателями мира, первая мысль, осенившая их. Когда Высший произнёс: «Да будет свет!», появилась Любовь. И они увидели, что это так прекрасно, что ничего не стали переделывать. Так появилась любовь и стала первоисточником мира и его властелином. Но все её пути покрыты цветами и кровью. Такова любовь.
И Ник молча слушал, чуть улыбаясь, а через пару дней от его аккуратного хвоста и заколотых волос не оставалось и следа.
Корс хотел сделать сына ещё лучше, ещё красивее. Его клейма на щеках не давали ему покоя, и Корс взял краситель телесного цвета, смешал его с белым, попытавшись сделать похожим на оттенок кожи Ника, и аккуратно замазал надписи.
– Тебе ведь можно закрашивать их, скрывать, хотя бы ненадолго? – спросил он.
– Вообще, конечно, нельзя, но я сейчас не в Нечистом пределе, – ответил Ник.
– Посмотри, как красиво. Как же тебе хорошо без них! Без этих грязных чёрных пятен на лице!
Ник промолчал, а на следующее утро Корс не выдержал, и, взяв чёрный карандаш, написал на его теперь чистых, закрашенных щеках свои инициалы, на одной «В», а на другой «К», снова загрязнив, пометив и сделав своей вещью.
– Не надевай сегодня маску, – попросил он.
– Хорошо, – спокойно сказал Ник.
– Я ведь не унижаю тебя?
– Нет. Я твой.
И Корс обнял его в порыве чувств и долго целовал.
Корс хотел, чтобы чёрные и особенно Рагмир увидели их. Во время одной из остановок это случилось, Мир увидел их рядом, и для Корса это был триумф. Потому что Мир понял, что, несмотря на то, что он освободил Ника, тот не ушёл и не сбежал от Корса, продолжая принадлежать ему, и Корс с наслаждением почувствовал досаду и гнев своего бывшего соратника.
Схватив Ника, Корс быстро увёл его, отвёл чуть в сторону за холм, и, тяжело дыша, принялся расстёгивать ширинку. Ник всё понял, он уже очень хорошо научился угадывать желания Корса. Он сразу встал на колени и начал ему сосать. Корс хотел кричать в голос, но они всё же отошли совсем недалеко, и он сдерживался, чувствуя, что Ник делает это старательно, с любовью, и сколько бы раз Корс ни приказал это сделать, он сделает. Он сделает это на глазах у чёрных, если Корс этого захочет, и сделает это перед Рагмиром. Но, конечно, Корс не мог себе позволить подобного, он очень любил Ника и не хотел унижать перед другими. Его послушание он не считал унижением, а, наоборот, был очень доволен. И на привалах он по-прежнему часто кормил Ника из своих рук, вкладывая ему в рот кусочки пищи. Ник улыбался и брал еду из рук Корса. Нечистые и Парки, сидевшие с ними у костра, видели, как Корс берёт кусочек мяса и дает его Нику, а тот, прежде чем взять, целует Корсу руки, и потом забирает его пальцы в рот вместе с едой. И Корс кормил его с огромной нежностью. Но в тоже время, несмотря на всю свою безумную любовь и страх потери, Корс бил его, и с каждым днём всё чаще и больше. Он бил его по лицу или под дых, мог дать оплеуху, но только тогда, когда они были наедине и их не видели другие. В их палатке, когда Ник, по мнению Корса, произносил слово неправильно или с сильным акцентом, или если выражался нецензурно, то сразу получал по макушке, несмотря на всю любовь. Корса шатало и мотало из стороны в сторону, он становился всё более нервным. Ник молча терпел его тычки, только сжимался или зажмуривался от удара. А Корс пинал его, целовал, был счастлив и трясся от страха одновременно. Арел не вмешивался в их отношения. Они часто занимались любовью втроём, и Корс выполнял все их желания. Ник и Арел делали с ним всё, что хотели, и Корс по-прежнему позволял им одновременно долбить себя в задний проход, привык к этому и уже не испытывал таких болезненных ощущений, как раньше.
Глава 2
Их маленький мирок был отгорожен от других, всего лишь ненадёжными тряпичными стенками, но в палатке было тепло и уютно. Пахло ароматной смолой, которую Валентин жёг от насекомых, и табаком. Пол в несколько слоёв покрывали мягкие шкуры. Небольшой жёлто-оранжевый каменный цветок, подвешенный под потолком в банке из толстого стекла, мягко освещал окружающее пространство теплым неярким светом.
Вино в кувшине давно закончилось, но они не спали.
– Я схожу от тебя с ума! Схожу с ума! Мой беленький, беленький мальчик, такой светленький! Боги, как я тебя обожаю! Ты словно фарфоровая статуэтка, твои волосы такие густые, и как снег! – твердил Корс, крепко сжимая Ника в своих объятиях, любуясь его аккуратными чертами лица, не в силах успокоиться и заснуть, несмотря на то, что была уже глубокая ночь:
– Я люблю тебя безусловной любовью, ты понимаешь, что это?
– Не очень…
– Я потом тебе объясню. Очень редко в нашей жизни кто-то любит нас безусловной любовью.
– Это значит просто так? Без условий?
– Да! Надень маску! Закрой лицо, я больше не могу видеть твое такое милое лицо, иначе меня сейчас разорвет!
Ник сразу надел маску, и Корс нетерпеливо подождал, пока он это сделает, и снова порывисто прижал его к себе. От переполнявших его чувств и постоянного страха потерять своего мальчика у него началось что-то похожее на истерику, и из глаз потекли слезы:
– Они заберут тебя, заберут тебя у меня! Я знаю! – твердил он, вздрагивая и всхлипывая.
– Нет, нет, я не Инесс, меня никто не украдет!
– Украдет! Леонардо тебя украдет у меня! Он заставит тебя подчиняться и служить ему, – Корс не отпускал Ника, продолжая судорожно прижимать к своей груди его лицо, закрытое сейчас чужой маской нечистого, осуждённого за убийство.
