— Фу, фу, меня сейчас вырвет! — обычно кричала вредная Зинка, изображая отвращение. — Эй, взрослые, целуйтесь в коридоре, пожалуйста! Не травмируйте мою нежную детскую психику!

С ней тоже было непросто. Девушка ревновала Машу к Юрию, зорко следила за ними, никогда не упускала возможность подколоть его или просто сказать что-то ехидное. Хотя, когда Юра спросил ее, хочет ли она, чтобы он официально ее усыновил, она быстро ответила, что хочет.

— Тогда, глубокоуважаемая Зинаида Юрьевна, я согласен тебя взять в дочери, но предупреждаю сразу: воспитывать буду в строгости. И кольцо из носа придется вынуть. А вообще, Зина, давно тебя хотел спросить: ты кем хочешь стать?

Зина не ожидала такого вопроса и только глазищи смешно вытаращила.

— Не думала о службе в полиции? А что, характер у тебя вполне и силы духа не занимать. Ругаешься вообще виртуозно. Не хочешь всяких подонков в тюрьму сажать? Продолжить, так сказать, семейное дело?

— Хочу!

И Зинка неожиданно загорелась.

Юра подсунул ей несколько интересных сайтов про самые запутанные преступления прошлого, а потом подарил парочку книг по криминалистике. Зинка перестала к нему придираться и начала вести с ним долгие разговоры на темы, касающиеся его прошлой службы. Маша только тихонько радовалась, наблюдая, как два таких непростых, но близких ей человека стараются ради нее найти общий язык.

Что касается Луки и Вани, они сразу приняли Юру как отца. Эта троица вставала раньше всех. Утро они начинали с веселой зарядки в комнате Луки и контрастного душа, а потом отправлялись на кухню заваривать сонным девочкам чай. Маша была поражена, насколько охотно и быстро Ванечка начал собираться в садик с тех пор, как его начал будить Юра. А еще Макаров возил Луку на тренировки по футболу и по мере возможности присутствовал на них.

По вечерам они все вместе устраивали семейные литературные чтения или играли в настольные игры. Юра начал учить Луку и Машу играть в шахматы и нарды.

Частенько к ним на огонек заглядывала и Люська. С удовольствием принимала участие в их семейных развлечениях.

— Никогда бы не подумала, Макаров, что ты станешь семейным человеком, тем более многодетным отцом, — с уважением сказала она однажды Юре, когда они вдвоем курили на балконе. — И как ты вписался в их такую сложную семью, это просто удивительно. Они все тебя обожают, даже Зинка к тебе прониклась. Ты же всегда был одиночкой, привык к тишине и спокойствию. И к детям всегда равнодушен был. Не раздражает тебя семейная жизнь? Не жалеешь?

Юрка скользнул по ней мимолетной улыбкой.

— Сама знаешь, Люсь, я же в реанимации лежал. Считай, одной ногой на том свете побывал. И тоннель я видел. Смутно помню, что вот там было как раз очень тихо и спокойно. Не хочу больше одиночества, Люся, наелся я им. О чем мне жалеть? О двадцатичасовом рабочем дне без выходных и праздников? Что у меня было такого замечательного в прошлой жизни? Я очень рад, что так удачно соскочил. Бог вразумил меня и дал возможность начать новую жизнь. Мне с Машей очень хорошо. Я чувствую, что я на своем месте. А насчет детей… В моем возрасте на многое пересматриваешь свои взгляды.

— Да, соскочил ты действительно удачно, особенно это касается денег, — хохотнула сестрица. — Машке-то рассказал про свои миллионы?

— Какие миллионы, Люсь, побойся Бога! Две квартиры в Москве, две машины, спиногрызы твои. Нет уже миллионов, считай, и не было. Не рассказал, и ты помалкивай. После Нового года на работу пойду. У меня теперь семья большая, кормить всех надо. На пенсию по инвалидности особо не разгуляешься.

— В Питер поедете?

— Еще не знаю. В Питере с моими связями мне будет проще подняться. Но если Маша не захочет уезжать, останемся здесь. За ней последнее слово.

— Макаров, ха-ха, да ты каблук!

— Ага, и горжусь этим, — засмеялся он.

Люся, которой от брата «обломились» московская однушка, оплаченное до конца срока обучение детей и новенькая «Мазда», была настроена к нему на редкость благодушно. Иногда они еще ворчали друг на друга по привычке, чем веселили Машу, но явно стали друг к другу терпимее и лояльнее.

В конце года прошел суд по усыновлению, и все дети стали Макаровыми и Юрьевичами. Маша предложила Зине воспользоваться случаем и сменить еще и имя, но та неожиданно отказалась.

— Между прочим, мое греческое имя означает «рожденная Зевсом» или «божественная дочь»! — гордо заявила она. — И день Ангела у меня, оказывается, 20 июня, на следующий день после Дня рождения. Так что пусть имя остается, оно мне нравится.

— Это ей Серега попович мозги на место поставил, она с ним переписывается, — посмеиваясь, шепнул Маше на ухо муж.

Так Принцесса превратилась в Зину Макарову.

Маша стала Макаровой еще в ноябре. Они с Юрой сходили в ЗАГС и тихо расписались без свидетелей, только с фотографом. А на выходных оставили детей на Люську и бабушку и на двое суток слетали в Сочи.

После того, как усыновление состоялось и были получены новые документы на детей, перед самым Новым годом Юра поднял на семейном совете вопрос возможного переезда в Питер.

— Для меня это возможность получить хорошую высокооплачиваемую работу, — объяснил Юра. — У меня есть большая квартира в историческом центре города, места там не меньше, чем тут. Московскую квартиру мы бы сдали. Зина, ты бы пошла в школу с юридическим уклоном. А может, и на кадетский класс бы замахнулась. Лука, с тобой мы бы попытались пробиться в школу «Зенита». Ну, или «Динамо», на худой конец. Машуль, ты вообще могла бы не работать ну или работать на минимальную ставку, больше времени Ванечке уделять, так как садик сразу не дадут. Но мы бы его с тобой в частный отдали, пока место в государственном не появится. В общем, голосуйте. Меня не учитывайте, так как я смогу и здесь найти работу.

— Нас с Ванечкой тоже не учитывайте. Я готова и переехать, и остаться, — твердо сказала Маша. — А вообще мне было бы интересно пожить в Питере. Это очень красивый город. Романтический.

— Я за переезд, — заявил Лука. — Мне нравится эта идея.

— И я за переезд, — поддержала его Зина. — Там никто не будет знать про мое прошлое. Никто не будет меня гнобить. И я хочу в кадетский класс!

Вот так Макаровы оказались в Питере. И родительская квартира, пустовавшая последний год, наконец-то наполнилась разговорами и детским смехом.

Все было у них хорошо. За исключением одного: Маша очень боялась врачей и ни за что не хотела к ним идти. А еще очень болезненно реагировала на разговоры Юрия о возможной беременности. Он не хотел ее лишний раз расстраивать, но и молчать ему становилось все труднее.

— Машуль, у тебя грудь увеличилась, — однажды вечером сказал ей он. — Ты не заметила? Не хочешь сходить ко врачу? Ты столько лет у гинеколога не была, это ненормально. Давай я запишу тебя к хорошему специалисту, доктору наук. Маш, у тебя вообще цикл стабилен? Ты как себя чувствуешь?

Она психовала или отмалчивалась.

— Люська, что с ней делать? Я вообще подозреваю, что она беременная, — жаловался на нее сестре Юрка по телефону. — Никакого сладу с ней нет. Уперлась, что бесплодная, и все тут. Месячных у нее точно давно нет. Прям хоть насильно ее ко врачу тащи. Я начинаю ее ругать, она сразу в слезы. Я к ней по-хорошему, она на меня ругается и замыкается в себе. Я ей тестов накупил, ни один не использовала. Я их каждое утро как дурак пересчитываю. Боится, что ли? Млять, я даже тест не могу ее заставить сделать. Не врываться же мне к ней в туалет с баночкой в руке.

— Не тошнит ее по утрам? Она себя нормально чувствует? Не устает, нет перепадов настроения? Вкусовые привычки не поменялись?

— Не тошнит и вкус не поменялся. Из симптомов увеличение груди и усталость. А раздражается на меня только когда я к ней с расспросами о здоровье пристаю. Вот тогда сильно раздражается, да.

— Ну, это еще ничего не значит. Короче, Макаров, просто выжидай. Если она в самом деле беременна, рано или поздно она это поймет.