В городе ей бы и в голову не пришло, что на самом деле он очень добрый и мягкий человек. Все эти черты его характера надежно были укрыты за внешней резкостью и брутальностью. Она бы не узнала, что у него потрясающее чувство юмора, заразительный мальчишеский смех, что он может быть заботливым по отношению к ее детям и нежным по отношению к ней самой. Насмешливое «Марьванна» как-то незаметно сменилось серьезным «Маша». А уж когда он в первый раз обратился к ней: «Машенька», она растаяла и разве что лужицей не растеклась у его ног. Сто лет она ни для кого не была «Машенькой». Пожалуй, с тех пор, как умер ее папа. А так иногда хотелось ответить лаской на ласку, побыть просто счастливой, без оглядки на жизненные обстоятельства. Ведь она обычная женщина, почему же ей нельзя урвать для себя хоть немножко женского счастья? Всем можно, а ей нельзя? Почему, почему…

Маша тихонько раскачивалась в гамаке и все думала, думала о Юре и о своей влюбленности. И сама не заметила, как задремала. Снилось ей что-то очень приятное: солнечные лучи, щекочущие ее лицо, душистые цветы сирени и свежий весенний ветерок. Какие-то мимолетные обрывки давно забытого счастья, которые приходили к ней только во сне…

— Машенька, — тихо шепнул ей на ухо знакомый голос, и легкое, почти невесомое дыхание скользнуло по ее щеке.

Она глубоко вздохнула и затрепетала, не открывая глаз.

— Юрочка… Я сплю?

— Спишь, конечно. И я тебе снюсь. Не нужно просыпаться, маленькая.

Она улыбнулась, повернула голову на звук его голоса и послушно затихла.

Еле ощутимые пальцы пробежали по лицу Маши и осторожно дотронулись до ее губ. Погладили их. Маша опять улыбнулась.

— Щекотно, — тихо призналась она.

— Не открывай глаза.

— Не буду. Не хочу просыпаться.

Короткий смешок.

— Девочка моя… Откуда ты такая взялась на мою голову…

Маша невольно затаила дыхание. Она давно забыла, каково это — когда чужие губы пробуют твои на вкус нежно-нежно. И внутри как будто разливается вязкое тепло, обволакивающее все внутренние органы и заставляющее сердце биться о грудную клетку с отчаянным упоением.

— Любишь ведь, Машенька?

— Люблю…

И все, в омут без раздумий. Потому что ну сколько же можно, она же не железная, она из плоти и крови, она обычная женщина. Она так устала искать в стихах ответы на свои бесконечные «почему» и утешаться чужими красивыми словами, потому что никто не придумал для нее ее собственных…

И уже нет смысла притворяться, что спишь, потому что Юрий запустил сильные руки в ее волосы, крепко прижал ее затылок к себе и начал целовать жадно и глубоко. И она всхлипнула, перехватывая воздух между поцелуями, и сама потянулась к нему, чтобы ближе, чтобы сильнее, чтобы вообще без возврата…

— Маша, что с Ванькой?!

Ее как холодной водой окатили. Она вскочила как сумасшедшая, дико заоглядывалась и схватила малыша. Он горел лихорадкой и хрипел — тяжко, натужно.

— К-к-кажется, он без сознания! — Маша запаниковала, бестолково заметалась по тропинке, не зная, куда бежать. Споткнулась, чуть не упала, но Юрий ее подхватил. Почти насильно вырвал Ваньку. Заговорил четко и отрывисто.

— Маша, бегом за документами на ребенка, едем в больницу. Неси ключи от машины.

Они собрались буквально за пару минут. Юра пристегнул Ваню в кресле и сел за руль. Маша села назад, к сыну, и, всхлипывая, придерживала рукой его горячий лобик.

— Сейчас в амбулаторию к тете Тане заедем. Машенька, да не трясись ты, все будет хорошо! У него раньше такое было? Он не аллергик?

— Я н-не знаю, он же у меня т-только недавно, — она изо всех сил пыталась держаться, но было видно, что ей это удается с трудом. — Н-нет, не аллергик. Он т-температурил с утра немножко и кашлял. Юра, он хрипит! Он умирает! Что я сделала не так?! Господи, ему всего два годика!

— Млять, Маша, прекрати! Никто не умирает! — рявкнул на нее Юрий. При этом сам холодея от хрипов Вани.

Маша вжала голову в плечи, всхлипнула и завыла тоненько и жалобно, как младенец. Юрий только зубы сцепил. «Калина» неслась по разбитой грунтовке с огромной скоростью, рискуя перевернуться в поворотах.

В деревне был акушерский пункт с аптечным киоском, где с незапамятных времен работала тетя Таня — фельдшер преклонного возраста, чуть моложе родителей Юры. К счастью, она была на месте, заполняла какие-то бумажки.

— Теть Тань, помогите, Ивану плохо, — скороговоркой выпалил Макаров, буквально влетая в кабинет с Ванькой на руках. Маша без сил опустилась на стул в уголке.

— Аллергия? Что ел с утра? — тётя Таня быстро и профессионально раздела мальчика и начала его ощупывать. — Мамочка, ау, я с вами разговариваю! Давно хрипит? Лекарства давали?

— Ничего не ел, немного овсяной каши и компот пил. Была небольшая температура, 37 и 3, кашель и слабость. Нет, ничего не давала, — пробормотала Маша чуть слышно. Она была серого цвета и выглядела так, как будто вот-вот упадет в обморок.

Фельдшер бросила на нее короткий взгляд, брызнула на ватку нашатырь и дала Юрию, многозначительно кивнув на женщину. Тот подошел к Маше и склонился над ней, пытаясь привести ее в чувство.

— Хрипит недавно, наверное… Я не знаю, я заснула вместе с ним… Надо Зине позвонить, спросить…

— Похоже на ложный круп из-за вируса. АКДС ставили?

— Нет…

— Что ж вы, мамочка, прививками пренебрегаете? — не удержалась от упрека тетя Таня. — А если у него дифтерия?

— Теть Тань, хватит, — резко пресек ее Юра. — Что за ложный круп?

— Стеноз гортани. Отек, который затрудняет дыхание. Если не привит, то, может быть, и не ложный. Значит, так, Юрий, ты же на машине? Документы с собой? Едем на станцию скорой помощи в райцентр. Я с вами для подстраховки. Мамочка, да не переживайте вы так, сейчас я малышу маску с лекарством надену, ему в машине лучше станет. Сразу предупреждаю, скорая его повезет в инфекционку в Саранск. За вещами сейчас не будем заезжать, Юр, попозже привезешь, хорошо?

Дальнейшее Маша помнила с трудом. Она видела перед собой только тонкие губки Ванечки, еле заметно шевелящиеся в такт тяжелому дыханию, и его ручку, которую она непрестанно гладила. Ей показалось, что до райцентра они ехали вечность, а на самом деле долетели за полчаса. В райцентре пересели на карету скорой помощи и с мигалкой понеслись в Саранск. Периодически Маша приходила в себя и диковато озиралась, забыв, где она находится. И каждый раз видела, что она не одна, что Юрий рядом, обнимает и прижимает ее к себе.

Постепенно Ване действительно стало легче от ингаляции, он перестал хрипеть и заснул относительно спокойным сном. Но натужное дыхание еще сохранялась. Маша, наконец, отмерла, поверив, что ничего страшного не произойдет. Повернулась к Юрию. Он смотрел на нее тревожно и устало.

— Нас с Ваней положат в больницу? — спросила она шепотом, боясь потревожить сына.

— Да. Маш, не волнуйся, я устрою вас в палате и съезжу в деревню, привезу все необходимое. И лекарства куплю, если нужно. За Зину и Луку не переживай, мы справимся.

Маша закрыла глаза, вспоминая сегодняшнее утро. Горечь и сожаление о собственном безрассудстве захлестнули ее. Хороша же она мать, забыла о болеющем ребенке! Погрузилась в свои мечтания и даже не услышала Ванькин хрип!

Она с усилием посмотрела Юре прямо в глаза и пробормотала:

— Прости меня. От меня и моих детей одни проблемы.

— Млять, Маша, не говори больше ничего, а то я очень сильно разозлюсь на тебя, — тут же заругался он. Схватил ее за волосы, порывисто прижал к себе и уткнулся носом в ее макушку. — Машенька, маленькая, не пугай меня больше так. У тебя такой вид был, как будто ты сейчас тоже захрипишь и рядом с Ваней ляжешь. Я погуглил, этот круп довольно часто случается с детьми, ничего страшного в нем нет, если вовремя заметить приступ и обратиться к врачу. Дети часто болеют. Люська со своими спиногрызами лет десять из больниц не вылезала.

— У Луки такого не было. Он вообще редко болел в детстве.