Жалко, что нельзя было спросить об этом Марьванну. Она бы наверняка вывалила на него очередную подборку стихов на эту тему. Но он уже взрослый мальчик, и должен сам найти ответы на свои вопросы.
В очередной солнечный летний день Юрий со строительных лесов увидел группу мальчишек, бредущих по дорожке по направлению к стройке. Среди выгоревших на солнце светлых макушек выделялась черная кудрявая голова. Пришлось срочно спускаться вниз, вытирать пот и грязь и идти встречать гостей.
— Привет, дядь Юр! — Лучик с интересом крутил головой. Остальные дети смотрели с опаской, сгрудились в кучу. Макаров не сразу понял, что они побаиваются надгробий и покосившихся крестов. Это показалось ему таким трогательным, что в продырявленной грудине защемило. Дети отвергали смерть в любом ее проявлении. Не знали еще, что все равно придется смириться.
— Привет! — он пожал всем мальчишкам руки. — Привет, Лука! Очень рад, что вы ко мне заглянули. Ну, пойдемте, я вам все тут покажу и расскажу, что мы делаем и как все тут будет выглядеть.
Он очень хотел спросить Лучика, почему тот не привел маму, но в последний момент все-таки промолчал. Маша бы расцветила эту экскурсию новыми красками. Заставила детей смеяться, а его самого беситься от стихов, вставленных в разговор к месту и не к месту. Но после последней их прогулки вдвоем Маша старалась его избегать, это было очень заметно.
— Лука, вот ты мне скажи: ты любишь стихи? — как бы между прочим спросил у мальчика Юрий.
— Честно? — тут же хитро прищурился тот. — Не очень. Но я люблю маму, и поэтому я их слушаю.
— Ты единственный нормальный человек в семье Малинкиных, — торжественно провозгласил Юрий, ухмыляясь. — Дай пядь!
— Почему единственный? Еще Ваня есть! — захихикал Лучик.
— Да, Ванька тоже отличный пацан! Что мама делает? — блин, все-таки не удержался, спросил.
— С утра я ей помогал ягоды собирать, наверное, варенье варит.
Варенье и стихи. Стихи и варенье. Все сладкое, приторное, тягучее. Все то, что он всегда терпеть не мог. Почему же он все эти дни только и делает, что думает про эту странную, нелепо одетую училку?
Лучик нерешительно топтался рядом с ним.
— Что? — с улыбкой спросил Макаров.
— Дядь Юр, а я у вас на террасе удочки видел. Я вот думаю, может, как-нибудь возьмете меня на рыбалку? Очень хочется… Я никогда не был…
И тогда Юрий наконец осмелился сделать то, о чем мечтал с самого начала. Протянул руку и с удовольствием потрепал мальчишку по черным и жестким кудрям. Было непривычно и щекотно.
— Обязательно. У меня послезавтра выходной. С удовольствием порыбачу с тобой.
Лучик был в восторге.
Глава 9. Свои чужие дети
На стройку Маша пришла на следующий день. Ее сопровождали Ванька, которого она везла на коляске, и Лордик. Марьиванна была одета в балахон номер три — розовый в разноцветную бабочку. Вырвиглаз какой-то, а не платье. Всего у нее, кстати, было пять балахонов, абсолютно одинаковых по фасону, но разных по цвету. Юрий уже пронумеровал и запомнил их все. Другой одежды она не носила.
Он увидел Машу, когда она уже бродила среди кладбищенских оград. Внимательно изучала надписи на памятниках. Пока Юрий неторопливо, ни в коем случае не проявляя своей заинтересованности, шел к ней, она остановилась напротив могилы его родителей. Как магнитом ее туда притянуло. Он тоже резко притормозил, замер, боясь подходить ближе. Так они стояли какое-то время. Маша, задумавшись, смотрела на памятник, который Юрий установил в начале лета, а сам Юрий смотрел на нее.
Маша, наконец, заметила его. Нерешительно улыбнулась. Начала пробираться поближе.
— Я пирожков напекла с ягодными начинками, вот подумала, надо принести, вас угостить. Тут много, на всех ваших рабочих хватит, — и достала из корзины коляски большой пакет. — Мне Лучик рассказал, что вы здесь. Ой, у вас на лице грязь.
— Я весь грязный, Марьванна. Пойдем в бытовку, сама парням отдашь, они как раз обедают, — он кивком позвал ее за собой. Повернулся и повел по узкой тропинке между могил, показывая дорогу. Она догнала его и пристроилась за спиной. Юрий был уверен, что она сейчас спросит его, что он, майор полиции, делает на стройке. Но Маша не была бы Машей, если бы оправдывала его ожидания.
— Люся очень плакала, когда получила вашу смс-ку, — негромко сказала она. — В тот день, когда ваш папа умер. Она была на уроке, не взяла трубку, и вы ей написали смс. Она вышла из класса и рыдала в туалете. Мой кабинет был рядом, я ее через закрытую дверь услышала. Вышла спросить, в чем дело. Я вам очень соболезную. Это тяжело.
У Юрия в груди мгновенно разбух огромный ком. Он не знал про Люську. На похороны она приехала через сутки после смс-ки. Внешне спокойная и собранная. Утешала больную от горя маму, организовывала похороны. Потому что он сам пребывал в полной прострации и не был способен ни на что.
Макаров помолчал какое-то время, выжидая, чтобы улеглись эмоции.
— Спасибо. А твои родители живы? — наконец, небрежно спросил он, оглядываясь. Маша была грустной. И смотрела вниз, себе под ноги. Аккуратно везла коляску, опасаясь споткнуться.
— Папа умер десять лет назад от инфаркта. Ему было 65 лет. Я поздняя дочка, единственный ребенок. Мама жива и слава Богу здорова. Мы с детьми живем с ней в одной квартире.
— Почему же она с тобой в деревню не приехала?
Маша невесело засмеялась.
— Шутите? Мы за карантин устали друг от друга. Только и делали, что ругались. У нас маленькая квартирка, укрыться друг от друга негде. Дети по потолку бегали. Я поэтому и уцепилась за Люськино предложение. Мама в Москве осталась. Надеюсь, отдохнет от нас.
— У тебя с ней напряженные отношения?
В кои-то веки Марьванна заюлила. Нервно дернула плечами, заметалась глазами. По всем внешним признакам, думала, как бы корректнее соврать.
— Почему? Хорошие отношения. Просто она не очень довольна мной. Моими жизненными достижениями. Моими детьми. Ну, это, по-моему, нормально, родители редко когда бывают довольны своими детьми.
«Так-так-так, Марьванна, твоя мама недовольна, что ты взрослую девицу домой привела? Отлично ее понимаю».
— С трудом представляю, как ты ругаешься со своей мамой, — усмехнулся Юрий. — Разве что стихами ее припечатываешь. Ты же божий одуванчик.
Маша неожиданно расхохоталась.
— Ну и напрасно вы так обо мне думаете, — весело сказала она. — Если бы я была божиим одуванчиком, я бы не проработала почти пятнадцать лет в школе. Меня бы ученики прожевали и выплюнули. Дети знаете какие сейчас пошли? Ууу! Я умею ругаться. И умею быть злой. У нас, у женщин знаете, как заведено? Кого любишь, того сильнее всего и жалишь. Потому что знаешь все болевые точки родного человека. А мы с мамой любим друг друга. Так что и ругаемся ни на жизнь, а на смерть.
— Точно, — кивнул Юрий. — Мы с Людмилой тоже всю жизнь как кошка с собакой. А если подумать, то никого ближе нее у меня больше и не осталось. Племянники не в счет.
Они подошли к бытовке. Маша достала Ваню из коляски, взяла его за руку. Осторожно завела через высокий порог внутрь, успела подхватить, когда мальчик все-таки запнулся. Юрий остался снаружи — в небольшом помещении было тесно для такого количества народа. Достал сигарету, закурил. Прислушался.
— Здравствуйте, а мы к вам с угощением пришли, — услышал он Машин приглушенный голос из приоткрытой двери. — Я Маша, а это Ваня. Вот здесь сладкие пирожки: эти с крыжовником, а эти с протертой смородиной. Кушайте на здоровье. Приятного аппетита.
В ответ раздался нестройный гул голосов, плохо говорящих по-русски. Маша им что-то отвечала.
У Макарова на стройке под его началом работали шестеро таджиков. Работали справно, строили быстро и качественно. Иногда к ним присоединялись местные жители, но они не тянули такой интенсивный график стройки. Деревенские мужики или работали вахтой в Москве, или не работали вообще, занимаясь в сезон огородничеством. Частенько приезжали подзаработать на несколько дней три молодых парня, один из них страший сын отца Валерия. До конца лета Юрий со своими работниками планировали полностью перекрыть крышу, покрыть купола титановой сталью, отштукатурить и побелить стены изнутри, сделать внутреннюю разводку по электричеству и отоплению, завести в храм коммуникации. Работы было очень много. Поэтому работали от рассвета до заката, с одним выходным.
