Сейчас, когда пишу эти строки, в Чечне льется кровь, гибнут мирные люди от бомбардировок нашими самолетами населенных пунктов этой многострадальной республики.

Как будут рассказывать нынешние летчики о своих делах?

Я бомбил врага, напавшего на нашу Родину, а в 1994-1995 годах российские летчики бомбили свои же города и села, убивали своих соотечественников только потому, что те стали заложниками преступной политики игроков человеческими судьбами.

Или другой вопрос. Я получил звание Героя Советского Союза за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками во второй мировой войне, а господин Ерин получил звание Героя Российской Федерации за то, что подчиненные ему войска расстреливали в Белом Доме своих сограждан и представителей высшего органа власти России.

Как это понять? Как понять официальное заявление: летчики федеральных войск не бомбили Грозный, а на другой день радио передает, что наши летчики бомбили точечные цели, но не жилые кварталы города. Но ведь зенитные установки, или бронетехника дудаевцев располагались в жилых кварталах, рядом с детскими садами, школами. Вот этого понять невозможно.

Итак, опять, летим на Будапешт. На каждом самолете подвешены не четыре бомбы по 100 килограммов, а по две бомбы по 250 килограммов. Подлетаем к центру города, и оттуда начинают бить зенитки и "эрликоны". Естественно, строй самолетов в какой-то момент размыкается, а тут команда ведущего: Бомбы!

Бомбим. А вот куда бомбы упали, неизвестно. Может быть, на жилые кварталы. Причем тут мирные жители? Ни при чем. В 1988 году пришлось побывать в Будапеште и увидеть своими глазами прекраснейшие дворцы на берегах Дуная. Признаюсь, прослезился, вспомнив 1944 год. Был потрясен, когда при входе на мост через Дунай в центре города, который пришлось бомбить, я увидел разложенные прямо на цементе два ордена Красного Знамени, несколько орденов Красной Звезды, много медалей и различных советских военных знаков отличия. Как было неприятно смотреть на это. Подумал: какое идиотство. До чего дошли!

12 мая 1945 года. Аэродром Гетцендорф в Австрии. Меня вызвали на КП полка. Там вместе с командиром полка подполковником Заблудовским находился заместитель командира дивизии полковник Самохин.

Доложил, что прибыл для получения боевого задания. Но тут же подумал: а почему боевого задания? Ведь война-то закончилась.

Но была поставлена действительно боевая задача: двумя самолетами произвести полет с полной бомбовой загрузкой на разведку вдоль Дуная в направлении города Линц. Если баржи и речные суда идут на запад, то их бомбить, а если на восток, то не трогать. Полет будет проходить без прикрытия истребителей.

Взлетели. Солнечный день. Как говорят летчики: миллион на милион. Летим над Дунаем на высоте, примерно 900 метров. Вдруг с железнодорожной станции потекли в направлении моего самолета струи "эрликоновых" трассирующих снарядов. Не успел опомниться, как в правой плоскости появились три отверстия. 20 мм снаряды прошили насквозь консоль крыла. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Закончилась война... Я бросил машину влево. Мой ведомый Сева Леонов вправо. Даю команду : "Атакуем зенитку".

Ввожу самолет в пикирование и выпускаю сразу все четыре реактивных снаряда. Леонов вслед за мной делает то же самое. Вывел из пикирования самолет и вижу справа по Дунаю плывут на запад до десяти транспортных средств. С одного из катеров заговорила зенитка. Я резко ввел самолет в пикирование и серией сбросил сразу все четыре бомбы. Стрелок мне кричит: Командир, попал. Катер тонет.

Одновременно по радио слышу в наушниках голос Леонова: - Командир, бросай атаку. Полетели домой. Война закончилась.

Прилетели на аэродром. Доложил о выполнении задания. Заместитель командира авиадивизии недовольно спросил: - Зачем вам нужно было лезть в пекло, когда уже закончилась война. Я ему ответил, что еще не вышла военная злость. Поэтому не мог удержаться, чтобы не поштурмовать умирающего, но огрызающегося врага. Это был мой последний боевой вылет.

Труженики неба

После войны я продолжал летать. В 1955 году окончил Военно-воздушную академию в Монино, позже Военную академию Советской Армии. С летной работой пришлось расстаться. Работал в Мексике, Корее, Кубе, Чили, Болгарии.

1986 год. В теплый июньский день в кабинет представителя Аэрофлота в солнечной Монголии вошел начальник туристического управления страны Бояртохтох. С ним - три гражданина ФРГ. Они летели на самолете Аэрофлота из Франкфурта-на-Майне через Москву в Улан-Батор. После прилета пассажиры не обнаружили свои чемоданы в аэропорту. Надо полагать, что они остались или в Москве, или во Франкфурте. Задача представителя любой авиакомпании, в том числе и Аэрофлота, оказать содействие в розыске багажа. Что и было незамедлительно сделано. Очередным рейсом он прибыл в полной сохранности.

Во время разговора один из пассажиров, примерно моего возраста, внимательно рассматривал макет самолета Ил-2, который был смонтирован на пепельнице. Поинтересовался: летал ли я на таком самолете? Если летал, то где и когда? В общих словах рассказал свою фронтовую одиссею и в свою очередь спросил немца, почему его интересует этот тип самолета? Он ответил, что летал на самолетах-истребителях "Фокке-Вульф-190". Стал рассказывать об участии в боевых действиях на советско-германском фронте. Естественно, я попросил уточнить, где именно. На что немец ответил: в 1942-1943 годах воевал на Кубани и в Крыму.

Так через 40 лет встретились два бывших противника, правда, далеко от тех мест, где пришлось сражаться. Как читатель уже знает, это было в те дни, когда шли ожесточенные воздушные сражения. Немец напомнил также о боях под Аджимушкаем, Феодосией, Севастополем. Рассказал, как сбивал наших "горбатых".

Я вспомнил тот вылет и рассказал своему собеседнику, как мы сбрасывали боеприпасы и продовольствие на парашютах эльтигенскому десанту...

Сбросив парашюты, мы легли на обратный курс. Мой самолет действительно внезапно был атакован с задней полусферы снизу. Со второй очереди был поврежден мотор, который стал работать с сильными перебоями. Перетянув Керченский пролив, я посадил самолет на полевом аэродроме истребителей. В результате беседы я понял, что, видимо, мой собеседник действительно повредил мой самолет в те далекие годы.