– Мы в разводе, между прочим, и вместе уже не живем! – хриплю я.
– Сашка, не держи нас за дурочек! – сурово парирует Настя.
Если я начну вспоминать всю череду наших мелких и крупных ссор, из-за тех же носков, зубных щеток, автомобилей и футбольных матчей, не выглаженных рубашек и не забитых гвоздей, не сделанного ремонта и пропущенных отцом праздников сына и так далее, и так далее, это займет весь вечер. Но все это можно было бы, в конце концов, пережить. Хотя бы из-за ребенка, если бы… Подруги смотрят на меня…
– Только не рассказывай сказку про то, что вы не сошлись характерами, – заявляет Настя.
Конечно, для Насти это не проблема, она своим характером забьет любого мужика.
– А, может, и правда не сошлись? – поддерживает меня Лиля.
– Ну, конечно, ты как женщина восточная, мудрая как змий…
– Скорее, как змея. А ты, как женщина славянская, останавливаешь коня на скаку.
– Ты что, намекаешь на мои размеры? Бьешь по больному месту? И остановлю, а ты что, сомневаешься?
– Нет, просто констатирую факт.
Подруги отвлекаются на обычную перепалку, а я, глотая слезы, наливаю себе водки и залпом опустошаю рюмку. Настя и Лиля, замолчав на полуслове, изумленно пялятся на меня.
– Так, девушку понесло, – говорит Настя. – Закусывать не забывай!
Слезы льются у меня из глаз потоком.
– Ну вот, довели Сашку до слез, подруги называется. – Лиля гладит меня по плечу.
– Мы помочь хотели, чтоб она душу облегчила, а то ведь больно смотреть. Иссохла вся.
– Ничего я не иссохла! – рыдаю я. – С чего бы мне сохнуть?
– По Алешке сохнешь, – подводит итог Настя.
– По Алешке?! Я?! Да я его не-на-ви-жу! Я счастлива, что развелась с ним, с этим мерзким бабником и занудой!
– С бабником? Алешка, бабник? Он изменил тебе? – Настя озвучивает вопрос, который явно вертелся у всех на языке.
– Да, да, да! – кричу я, захлебываясь слезами. – Изменил!
– Да ты что? – в один голос вопрошают Настя и Лиля.
И я рассказываю им все, ну или почти все: про рапорты соседки о том, что она наблюдала, как из машины Алексея выходила какая-то дама; про звонок неизвестной доброжелательницы, сообщившей, что у моего мужа роман с некой Ольгой; про другие звонки, то ли этой самой Ольги, то ли ее подруги; и про то, что он сначала уверял, что все это полная ерунда, а потом в пылу ссоры, заявил, что, почему бы ему и не изменить мне, раз я так убеждена в том, что это правда; и как дальше снежный ком наших обид и обвинений вырос до таких размеров, что я решила, что нужно срочно освобождаться от этого кошмара и подала заявление на развод.
– Ужас! – всхлипывает Настя. – Почему ты все это время молчала и ничего не рассказала нам?
– Ты что, Сашку не знаешь? Она же, как партизан, только под пыткой, да и то если третьей степени.
– А эта, стерва… она тебе еще звонит?
– В последнее время нет.
– У-у-у… Как я все это ненавижу, – стонет Настя. – К моему Макару тоже одна подваливала, так я ее…
– Размазала по стенке? – язвит Лиля. – Бедненькие мужчины, их бабы одолели. Хотя, Саш, ты точно знаешь про измену? Может, вы все-таки поторопились? Вы хоть спокойно обсуждали это?
– Разве такое можно обсуждать спокойно? – гремит Настя. – Правильно сделала Сашка, нечего им спускать!
Мне стало легче. Хорошо, что я все рассказала. Возможно, теперь, слегка переложив на чужие плечи этот груз, я смогу начать новую жизнь.
К тому моменту, когда вернулся Макар, мы пришли к утешительно-безутешному традиционному выводу, что все настоящие мужчины вымерли, что женщины – украшение человеческого рода и его лучшая часть, безнадежно обиженная оставшейся в живых недостойной мужской половиной, и, видимо, в честь всего этого, нестройно, но с большим чувством завывали: «полковнику никто не пишет…»
– Саш, куда вы пойдете? – шумит Настя. – Оставайтесь у нас! Антон уснул, не будешь же ты его будить?
Смотрю на мальчишек, они всей троицей мирно сопят, уложенные на широкую кровать в спальне: Настины двойняшки Гриша и Миша, и мой Тошка.
– Нет, Настя, мы пойдем, – упрямствую я.
– Ладно, если тебе так приспичило, то иди, а Тошку оставляй. Пусть завтра у меня побудет, как сможешь, так и заберешь.
– Ему же в детский сад идти.
– Ничего, один день прогуляет. А я завтра пирогов напеку.
Тошку будить жалко, и оставлять не хочется, квартира и так наполнена жильцами. В конце концов приходим к компромиссному варианту: оставляю сына на ночь, а завтра с утра заберу.
Макар вызывает такси, и вскоре мы с Лилей идем в машине по светящемуся вечерними огнями городу. Лилька выходит раньше, шофер такси довозит меня до въезда во двор моего дома и заявляет:
– Дальше не проехать, там у вас какой-то умник в арку заехал с негабаритом, да так и застрял. До сих пор стоит.
– А вы откуда знаете? – спрашиваю я.
– А я ровно как час назад сюда приезжал, пришлось пассажиров здесь высаживать. Да вы сами посмотрите!
И действительно, в арке, ведущей в наш двор, темнеет что-то, напоминающее огромный грузовик. Ворча, выбираюсь из такси, слышу посланное в спину весьма уместное водительское: «С праздником вас, девушка!» и, сердито кивнув ему, плетусь по лужам. Голова кружится, фонарь, который должен освещать проезд, разбит, в арке стоит кромешная темнота. Пройдя несколько шагов, с ужасом обнаруживаю, что попала в поток бурно текущей откуда-то воды. Черт, мои сапоги! Вода уже по щиколотку. Пытаясь сориентироваться в темноте, оглядываюсь вокруг: проезд превратился в реку, видимо, где-то прорвало трубу. Осторожно делаю несколько шагов, пытаясь найти хоть какое-нибудь сухое место. Тщетно… Единственный выход – идти вперед, но там стоит грузовик, который нужно обойти. Хорошо, что оставила Антона у Насти, а то пришлось бы тащить его на руках. Интересно, и куда смотрят наши доблестные гаишники? Празднуют женский день? Сделав еще несколько шагов, упираюсь в огромное колесо грузовика, вода хлещет по моим сапогам. Сегодня явно день испорченной одежды и обуви.
«О, б… так и не убрали!» – вздрогнув, слышу вдруг мужской голос позади. Этого только не хватало! Замираю.
– Что, девушка, застряли?
Оборачиваюсь, в темноте различаю силуэт высокого мужчины.
– Неплохо забаррикадировали, а? – спрашивает он меня.
Почему-то меня охватывает дрожь. Перепугалась или это химическая реакция после приема алкоголя?
– Хотите перебраться на ту сторону? – спрашивает он.
– Нет, у меня такое хобби – бродить по вечерам по затопленным дворам, – отвечаю я.
– Гм-м… – бормочет он. – Понятно. Давайте я вам помогу, что ли…
– Да что вы, спасибо, я уж как-нибудь сама.
– Какая вы упрямая, однако, – говорит он, разворачивается и направляется прочь из арки. Странно, зачем же он вообще шел сюда, если вдруг так резко решил вернуться? Неужели преследовал меня? Становится совсем не по себе. Я резко бросаюсь вперед, пытаясь пробраться между грузовиком и стеной арки, нога куда-то проваливается, я невольно вскрикиваю, за спиной хлюпают шаги, и сильная рука удерживает меня от падения.
– Отпустите! – кричу я.
– Да не бойтесь вы, я же вам помочь хочу! Осторожнее! Здесь прорвало канализацию! Можно пробраться вдоль стены, давайте я пойду вперед и протащу вас.
У меня остается два пути: либо звать на помощь, либо согласиться на его предложение. Так как звать некого, выбираю второй. Мужчина обходит меня, берет за руку и тащит за собой, пробираясь вдоль стены, по бордюру, куда не добралась вода
– А, черт! – вдруг вскрикивает он.
– Что случилось? – вздрагиваю я, вжимаясь в стену.
– Кажется, обо что-то порезался. Ладно, ерунда.
Еще пара шагов, и мы выбираемся из узкого прохода между грузовиком и стеной.
– Ну вот и все!
– Спасибо вам огромное. Можно сказать, спасли погибающую женщину…
Откуда у меня взялись эти приторные заигрывающие интонации? Несомненно, под воздействием винных паров.