Люция же, в отличие от названой сестры, хотела больше узнать о молодости Аль-Шифы. И она вздохнула с облегчением, когда рабыня продолжила свой рассказ. Мавританка теперь говорила, не обращая внимания на окружающую действительность; ее взгляд, казалось, был направлен куда-то вдаль.

– Но мне часто удавалось утешить женщин. Одним из навыков, полученных нами у Фары, было умение говорить на христианских наречиях. Нас дарили не только мавританским правителям или купцам. Иногда мы также оказывались у христианских… хм… вельмож.

Люция невольно спросила себя: кого же конкретно имеет в виду Аль-Шифа? Девушка никогда не слышала о мавританских рабынях любви при христианских аристократических дворах или в домах богатых иудеев и христиан. Как же мужчинам удавалось объяснить своим женам появление в их доме жриц любви?

– Однажды мать султана – ее звали Зафира – услышала, как я разговариваю с одной из девочек. Затем она попросила меня быть переводчицей в беседе с женщиной, которая недавно родила ребенка от ее сына. Еще Зафира интересовалась медициной. В ее распоряжении были все научные труды знаменитых врачей, и она ухаживала за другими женщинами в гареме как целительница и повитуха. Иногда ее даже вызывали в другие дворцы. Эмир не мог оказать большей милости сановникам, чем отправить свою мать к их женам, когда у тех начинались роды. Сначала я служила Зафире переводчицей; позже она познакомила меня с тонкостями своего искусства. Так я приобрела знания в области целительства. А когда я покидала гарем, Зафира подарила мне книги Ар-Рази и Ибн Сины.

– Но почему тебя выгнали из гарема? – удивилась Люция, а Лия нетерпеливо вскочила. Похоже, история подходила к концу, и девушка увидела возможность уйти.

Аль-Шифа пожала плечами:

– Ну, если ты получаешь дорогой подарок, но никак не можешь использовать его, то разумнее всего будет передарить его кому-то другому, не так ли? – горько сказала она. – Султан был достаточно умен, чтобы не трогать меня; а сохранив девственность, я сохранила и свою ценность. Когда начались переговоры о мире с Кастилией, меня отправили в Толедо…

Мысль Люции лихорадочно заработала. Толедо! В этом городе Вениамин фон Шпейер и приобрел Аль-Шифу! Но ведь ему мавританку не подарили… Шпейеры всегда говорили о каком-то епископе, в чьем доме служила Аль-Шифа. А как насчет детей, которых она родила?

Люция открыла рот, чтобы задать мучивший ее вопрос, но, похоже, теперь уже Аль-Шифе надоело говорить о прошлом. Она мгновенно вынырнула из своего рассказа, словно из темных вод памяти.

– Переоденьтесь, девочки, вам пора идти. Хозяйка уже, наверное, заждалась вас. Сегодня прекрасный день для прогулки. Яркое солнце, шелк из Аль-Андалуса… Вы можете вообразить себе, что очутились на моей родине!

Люция ждала поездки со смешанными чувствами. Теперь, когда она стала почти совсем взрослой, ей больше не казалось естественным, что Лия делится с ней всеми преимуществами и роскошью своего положения в обществе. Сара и Вениамин тоже более или менее тонко дали понять, что хотели бы увеличить дистанцию между своей семьей и приемной дочерью. Все началось с мелочи – с отказа выделить ей слугу-сопровождающего для защиты; но таких мелочей набиралось все больше. Люция пыталась предвидеть новые ограничения, чтобы не чувствовать себя униженной. Сегодня, например, она не стала садиться вместе с Сарой и Лией в носилки, ожидавшие их перед домом, а совершенно спокойно пошла рядом. К тому же она старалась как можно скромнее одеваться. Когда у нее появлялась возможность выбрать себе ткань на платье, девушка отдавала предпочтение самой простой. Она перестала украшать одежду, которую шила, и заплетала волосы в скромные косы, а не распускала их, как Лия. Вместо венца, головного украшения ювелирной работы, который носили богатые девушки, она надевала простые чепчики. Люди больше не считали Люцию и Лию сестрами-близнецами. Красоту Лии воспевали, Люцию же находили довольно невзрачной.

Однако прогулка по улочкам иудейского квартала к Рейну, через площадь Кармелиток и мимо нового здания монастыря, доставила Люции удовольствие. Она скромно опустила голову, когда строители стали кричать ей вслед, отпуская сальные шуточки. Но они вовсе не хотели ее обидеть, и потому она тихо улыбнулась, почти обрадовавшись эффекту, который произвела на молодых людей, несмотря на свою строгую одежду. На улице Рейнштрассе располагались различные склады и конторы. Иудеи, жившие здесь, почтительно приветствовали носилки, в которых сидели Сара и Лия. С Люцией мало кто здоровался, но она отметила про себя, что среди тех, кто махал ей рукой и звал ее по имени, преобладали юноши.

У Сары это вызвало неудовольствие. Впрочем, ей совершенно не в чем было упрекнуть свою приемную дочь: Люция вела себя образцово, была скромной и много помогала по дому, а также возвращала Лию на путь истинный, когда та хотела снова петь, танцевать или гулять, вместо того чтобы учиться и готовиться выполнять обязанности хозяйки дома и матери. Тем не менее Сару все чаще охватывало раздражение, когда она видела, как Люция плывет по дому своей чувственной походкой, которой раньше отличалась одна только Аль-Шифа. Яркие глаза и безупречные черты лица девушки, так восхищавшие Сару, когда Люция была милым ребенком, теперь вызывали у нее невольное беспокойство. Девушка, с точки зрения Сары, уж очень много о себе возомнила. Она слишком свободно рассуждала о вещах, которые ее не касались; однажды Сара даже подслушала, как Лия и Люция, хихикая, легкомысленно болтали о будущих мужьях и детях. И Сара решила как можно скорее выдать Лию замуж – просто чтобы разлучить девушек. Но что ей делать с Люцией? Как недальновидно они поступили, фактически приняв в свою семью сироту-христианку! Теперь, учитывая ситуацию, оставался единственный выход – обручить девушку с каким-нибудь слугой и дать ей небольшое приданое. Но это должен быть мужчина, близкий к их семье, – чтобы не задавал вопросов, почему приданое невесте дают иудеи? Было бы лучше предоставить вести переговоры бондарихе. Но она, скорее всего, просто прикарманит деньги и продаст Люцию в ближайший публичный дом. Сара мысленно перебрала всех работавших у нее слуг-христиан. Их было немного. В доме служил только старый Ганс; у Вениамина на складе трудились несколько нанятых им рабочих. Может, кому-то из них Люция и понравится. Но что скажет сама девушка? Сара ругала себя за недальновидность. Как она могла позволить ребенку изучать латынь и арабский язык? Несомненно, теперь девушка слишком хороша для слуги-христианина!

Люция даже не подозревала о мрачных мыслях Сары. Она просто обрадовалась, увидев Давида, – тот находился в конторе отца, когда заметил приближающиеся носилки. Люция немного удивилась встрече с юношей, ведь обычно он не работал на отца, поскольку начал обучаться торговому ремеслу у друга семьи Элеазара бен Мозе.

– Вот это встреча! Мама… Лия… Люция! Отцу пришлось отлучиться, но так как я все равно уже был здесь, он попросил меня показать вам новый товар.

Люция не понимала, почему в последнее время сердце у нее в груди словно пускалось в пляс, стоило ей почувствовать на себе взгляд карих глаз Давида. Юноша не осмеливался открыто ухаживать за ней, но она замечала, как вспыхивало его лицо, стоило ему увидеть ее. Люция тоже с трудом брала себя в руки, чтобы не выдать своих чувств. К счастью, внимание Сары Шпейер сегодня было занято совсем другим. Она немного отстала от девушек, чтобы поговорить с одним из служащих мужа, в то время как Давид повел сестер в комнату, заполненную тканями со всего мира.

– Вот благородный лен из Кельна! Отец решил придержать одну партию такого льна, Лия, тебе на приданое. А здесь – лазурная ткань из Брюсселя. Вы только посмотрите, какие яркие краски! Платье из такой ткани, Лия, сгодится и на свадьбу! А это…

– Вот тоже красивая ткань, – спокойно заметила Люция, указывая на тюк фламандской ткани – серой, с легким голубым отливом.

Давид расстроенно покачал головой:

– И почему ты всегда стараешься казаться серой мышкой, Люция? Вот же, вот это твой цвет! – Юноша целенаправленно потянулся – как будто заранее все выбрал – за тюком шелка с фабрик Аль-Марии. Ткань в нем была ярко-синей, как молнии, иногда сверкавшие в глазах Люции. Давид нетерпеливо накинул шелк на волосы Люции. Лия тоже нашла себе кое-что по душе. Она выудила более легкую шелковую ткань, в нити которой вплели золотую канитель.