– Предполагаю: невольно оговорился ты. Из чистого они злата, – внес коррективу глава внутреннего сыска.

– Ежели из злата, то уже без висюлек с жемчужинами, – конкретизировал четвертый по старшинству чин внешнего сыска.

– Согласен, – не стал упираться Твердило, ожидая оглашения следующей мзды. И не ошибся он, ведь Вершило продолжил:

– А в личный дар тебе – изогнутый ромейский меч, обоюдоострый, с ножнами в позолоте, выкованный в лучшей царьградской кузне. Называется у них парамерионом. Умеют ромеи ладить оружие – не отнять!

(Иные читатели могут удивиться: «Почему ж ромеи, а не византийцы?». Да потому, что государство Византия никогда не существовало в природе! Существовала – на европейском берегу Боспора колония Византий, некогда основанная поселенцами из древнегреческого полиса Мегары. А практически напротив – на азиатском бреге, находился знаменитый в церковной истории по Четвертому Вселенскому Собору город Халкидон. На месте сего поселения, ставшего со временем хиреющим населенным пунктом с малой численностью, и возник Константинополь, названный в честь его строителя – императора Константина Великого. После разделения Римской империи на Западную и Восточную, вторая обрела название: Империя ромеев или Ромейская империя, подданные коей называли себя ромеями, что по-гречески означало «римляне». Что до термина «Византия», он был введен в широкий оборот – чисто в конъюнктурных целях, немецким историком Вольфом аж чрез два столетия от падения Константинополя и гибели той Империи).

– Не возражаю и супротив меча, – доброжелательно согласился Твердило. – А боле?

– Куда же боле?! Ведь серьги дивной лепоты! Ведь меч искуснейшей работы! – чисто на всякий случай воззвал Вершило к совести мздоимца. А не особливо надеялся, что есть у того таковая, ибо и сам был напрочь лишен ее.

– Маловато будет! – алчно возразил Твердило за 963 года до премьеры знаменитого мультфильма Александра Татарского с неповторимой озвучкой Станислава Садальского.

«Старый он жох, и та еще нечисть! – мысленно вознегодовал номенклатурщик внешнего сыска на оное поползновение. – Не свои ж в него вкладывать! С таковым и разоришься враз! И придется задобрить его вяще, что и предполагал ране. Ведь некем нам заменить Молчана, будь он проклят за свою упертость! Ох, и возрыдает у мя!». И озарившись улыбкой, исполненной искреннего доброжелательства, молвив, весь задушевность:

– Осмыслив, соглашаюсь с тобой. Маловато! Да я ведь и не завершил. Серьги и меч – то на сладкое, вроде меда доброго взятка. А на мясцо предложу иное!

– Что же предложишь ты за мою бесценную услугу? – живо заинтересовался собеседник, токмо что обозначенный, втайне и молча, старым жохом, да и нечистью, ничуть не моложе.

– Редкостное и наособицу! Внимай, и не встревай до срока…

– Будь по-твоему. Внемлю, – не стал возражать новоявленный друг, вельми заинтригованный.

– Решил я, из особливого уважения, одарить тебя рогом…

– Зачем же рога мне?! – вскинулся Твердило, заподозрив оскорбительное.

– Не рога, а рог! Предупреждал же не встревать!

– Рог? Еще пуще! Куда мне его?! Не в тебя ли воткнуть?!

– Зрю: невежлив ты, и егозлив. Не чета мне! А не опущусь до укоризны другу. И поведаю об том, чего не встретишь боле во всей Земле вятичей, ведь за четырьмя замками, еще и стражник выставлен…

– Не впадаешь ли во лжу? – усомнился Твердило.

– А сам и рассудишь, дослушав…

Не раз упоминал ты Путяту. А ведь я годами общался с ним, аки днесь с тобой. И на тризне по нему, подло убиенному вражьей стрелой в спину, осушил не один кубок. Славный был сходник! Таковых и не встретишь ноне! И еще в младые лета довелось ему сходничать у ляхов.

Не вправе я излагать о тайнах того промысла, а не утаю: вошел он в полное доверие к некоему вельможе из самых высших. И единою пригласил его тот для участия в охоте на тура. Верю, что ты и сам наслышан о том звере, коего мало, кто зрел воочию. Могуч, неукротим и зело злобен! Елико охотников были упокоены турами, и не сосчитать! Едва не постигла таковая же участь и того вельможу, еже взлетел он со своим конем, подброшенный турьими рогами. Да подскочил Путята с одним из свиты, и вдвоем поразили они копьями ожесточившегося зверя.

Придя в себя и осознав, что остался жив, знатнейший вельможа тот распорядился – в знак благодарности своей, подарить каждому из своих спасителей по рогу. Не было, и по сей день нет, боле драгоценной ловитвенной добычи, нежели та! И Путята хранил ее, обработанную, до скончания дней своих.

А по завершению тризны, трое из прежних начальствующих наших загорелись заполучить тот рог в свое пользование под предлогом, что Путята был на том задании, состоя на жаловании от внешнего сыска. Стало быть, вразумили они семью покойного, и тогдашняя добыча его подлежит переходу в ведомственное распоряжение – для вечного хранения за шестью навесными замками и четырьмя внутренними в почетной кладовой внешнего сыска. И не сумела семья отстоять ту память о муже и отце!

Однако рог был един, а алчущих его – трое. И перессорившись, возненавидели они друг друга! Во избежание дальнейшей при, наш самый главный, ноне покойный, распорядился изъять рог раздора из почетной кладовой, дабы никто не смог покуситься, ведь для любого из наших сходников ловко вскрыть даже с десяток замков и незаметно спереть, что угодно, суть самое привычное дело! Так и оказалось обещанное тебе сокровище на сбережении в самом секретном из фондов тайного хранения – до лучших времен. Вот и настали они! Ведь надзор за тем фондом доверен мне, а тех троих уж нет в нашей службе.

И стало быть, понапрасну начал ты воротить нос. Наново удостоверяю: таковой диковины нет во всей Земле вятичей, и даже ни у одного из старейшин первого благочестия! А у тя будет! Вдобавок к серьгам и мечу, аще зацапаешь Молчана и выполнишь два условия…

– Что за условия? – справился Твердило, уж вдохновленный обретением наособицу.

– Первое из них. Беря в оборот Молчана, хорошенько отделать его, а ничего не повредить: ни ребер, ни носа, ни челюстей – нам он потребен без зримых повреждений! Вслед посадить на гнилую воду, а харча не выдавать вовсе.

Второе. Исподволь доведи старшому группы задержания, что пресекается Молчан по заявке скрытного сыска. Ведь оклемавшись от допроса с побоями умеренного пристрастия и поголодав, Молчан непременно сообразит: не вполне чисто дело, и не внешний ли сыск замешан? Должно отвести оное подозрение, дав ему устами того старшого намек на иное!

Дале беспримерный, по твоим словам, вятич уразумеет и иное: вызволить его из застенка вмочь токмо нам, стоящим много выше вашей службы. И объявит, что не простой он ловчий, а допущенный к тайнам особливой важности, и запросит встречи с нашими.

Тут мы и заберем его к себе, ведь на связи с твоим старшим будет мой человек…

И согласился главный внутренний сыскарь. Вслед приступил к исполнению. Увы! – Молчан оказался еще изворотливей, чем предполагалось, вельми обескуражив своими вывертами, вкупе с неимоверной удачливостью, и Твердилу, и Вершилу. И весь план операции накрылся сущей неприличностью…

XIII

И натурально опешил Сиррос, не ожидавший, что вербуемый – сам, да и разом, «переведет стрелки» на меркантильную конкретику. При том, что «стрелки» приведены тут чисто фигурой речи, ибо в Ромейской империи начала XI века не было и в помине механических часов, а время измеряли в основном водяными (клепсидрами), много реже – солнечными и песочными, имевшими устойчивое применение на флоте, именуясь там «склянками».

Вслед за столом наступило молчание, ведь вербовщику потребовалось срочно переосмыслить «домашние заготовки», а вербуемый – в ожидании, приступил к изничтожению заключительной порции свиного копчения, не отвлекаясь до поры на гранаты и инжир.

– Почтенный Агафон! – нарушил-таки искуситель тишину, отчасти перемежаемую интенсивным чавканьем обжористого искушаемого. – Вслед за откровением твоим, доверительным, явилось мне негаданное озарение, и постиг я вдруг, чем наособицу досадить презренным твоим начальствующим, кои недостойно отказывают в повышении жалования…