Сегодня Салим ушел с работы с небольшим опозданием из-за того, что в скобяной лавке его дяди задержался посетитель — азиатский мужчина, молодой и бородатый, который медленно ходил взад-вперед по всем проходам. Когда Салим спросил, не нужна ли ему помощь, мужчина резко отказался. Затем, через минуту, он ушел с пустыми руками.

  Выйдя на Хай-стрит, увидев приближающийся автобус, Салим побежал к остановке. Это усилие заставило его задыхаться, и он понял, как устал; он много работал на дядю — с 6.30 до 7 в будние дни; с 8 до 6 по субботам; только по воскресеньям они закрывались немного раньше. Как одинокий мужчина он не возражал; теперь, когда он был женат, он ловил себя на том, что смотрит на часы, страстно желая вернуться домой к Джамиле, своей невесте.

  Он улыбнулся про себя при мысли о ней. Четыре месяца тому назад он даже не видел ее лица; теперь его красота оставалась с ним, как духи. Она была и хорошей женой, и красивой; она быстро научилась вести домашнее хозяйство, хотя жила в Англии всего несколько месяцев. Она была очень сообразительна — не так много формального образования, но полна любопытства, которое Салим находил воодушевляющим. Такие, как Абди Бакри, не одобрили бы этого, но Салим считал, что ей следует поступить в колледж.

  Малик был прав насчет красоты Джамилы, но ошибался во многих других вещах — настолько сильно ошибался, что Салим без угрызений совести шпионил за ним и за другими в мечети, которые думали так же. Для Салима насилие было не только бесполезным, но и неправильным — и совершенно чуждым истинному духу ислама. Этому его научили в детстве родители и бабушка, чей брат был одним из самых выдающихся священнослужителей Пакистана, почитаемым за свои толкования Корана. Так как же смеют эти другие утверждать, что Аллах попустительствовал тому, что они хотели сделать? Ислам, по мнению Салима, завоюет мир только своей красотой и правдой, а не силой.

  Автобус был переполнен, и он поднялся наверх, где ему удалось найти свободное место посередине автобуса. Он сидел рядом с пожилой белой женщиной с носом цвета свеклы; когда он улыбнулся ей, она вздрогнула и посмотрела в окно. Игнорируя ее, Салим вскоре погрузился в свои мысли.

  Он несколько дней пытался увидеться с Маликом, потому что хотел узнать больше — о странном жителю Запада в Лондоне и о том, куда Малик собирается отправиться после Пакистана. И он хотел узнать о молодом человеке на фотографии, которую ему показали, о человеке по имени Амир Хан. Он мог сказать, что К. особенно интересовался им. Лицо определенно было знакомым, хотя Салим не знал, что его зовут Амир Хан. Но он знал, что молодого человека больше нет; он был одним из тех, кто только что исчез из мечети. Если бы он узнал, куда он делся, К. и дама, которую он привез с собой из Лондона, его босс, были бы довольны.

  Но Салим не смог поговорить с Маликом, поэтому решил обратиться к одному человеку, который наверняка знает ответы на его вопросы – к самому Абди Бакри. Когда накануне собрание учебной группы закончилось и до того, как в большом актовом зале мечети началась молитва, Салим задержался в маленьком классе с потрескавшимися пластиковыми стульями и дешевым столом с пластиковой столешницей, пока только он и имам остался в комнате.

  Бакри был высоким и очень смуглым, возвышающимся в своих длинных белых одеждах; его большие глаза цвета сепии смотрели из-за простых очков в золотой оправе. Салим слышал, что он суданец, но он никогда раньше не разговаривал с имамом наедине и нервничал в присутствии этой устрашающей фигуры. Он надеялся, что клирик объяснит свою нервозность тем, что он остался с ним наедине, а не чем-то еще.

  'Да?' Голос Абди Бакри был мягким.

  — Простите меня, но мне интересно, был ли у вас когда-нибудь ученик по имени Амир Хан, — ответил Салим, слегка заикаясь.

  Глаза Абди Бакри внимательно изучали его. Затем он сказал: «Имя не незнакомое».

  Салим кивнул и попытался улыбнуться. — Я надеялся установить с ним контакт. Оказывается, он мой двоюродный брат.

  Абди Бакри не улыбнулся в ответ. — Мы все здесь братья, как я тебя и учил.

  — Конечно, — поспешно сказал Салим. — Но я подумал… будет вежливо поздороваться.

  Имам покачал головой. — Я не знаю, где он сейчас. Он покинул город некоторое время назад. Он сделал паузу, а затем многозначительно сказал: «Я бы посоветовал вам больше не спрашивать».

  Салим почувствовал, как странные глаза цвета сепии внимательно изучают его, и пот выступил на его верхней губе. Он поблагодарил имама и в спешке покинул мечеть, не дожидаясь молитв. Теперь он был уверен, что имам знает, куда делся Амир-хан; уверен также, что он не собирался передавать информацию дальше. Но, по крайней мере, Салим мог сказать К., когда они встретились на следующий вечер, что да, Хан определенно учился в мечети.

  Затем его мысли переместились к К. и женщине, которую он привел с собой в последний раз, когда они встречались, его начальнице. Салим был удивлен уровнем безопасности, на котором они настаивали на встречах, и задавался вопросом, было ли все это сделано для того, чтобы произвести на него впечатление. Но чем больше он погружался в свою работу для К., тем больше он видел в ней смысл. Впервые он начал чувствовать тревогу, даже страх. Это было не только из-за морозности Абди Бакри и того, как его бледно-карие глаза, казалось, сверлили Салима, выискивая его секреты. В учебной группе остальные никогда не были особенно приветливы и приветливы, а накануне с ним вообще не разговаривали, только отвернулись от него с едва скрываемой неприязнью. Да, ему стало страшно, и вдруг он подумал о Джамиле; он не хотел подвергать ее опасности. Он решил, что должен рассказать обо всем К. и поискать утешения. Он сел немного выше на своем месте. Он не хотел прекращать работу на К. и его начальницу. Это стоило опасности, если спасало от гибели невинных людей.

  Приближалась остановка Салима, и он встал со своего места и направился к лестнице. Весь автобус был забит. Люди стояли даже на верхней палубе и на самих лестницах. Он медленно спускался вниз, бормоча неоднократные извинения, наступая на пальцы ног и толкая других пассажиров. Наконец он добрался до платформы со стальными выступами внизу, где оказался зажатым между толстой черной женщиной с сумками по обеим сторонам от нее и бизнесменом в костюме и галстуке, который держал в одной руке портфель, а его другой ухватился за шест на платформе. Салим неловко скользнул рукой по столбу, чуть выше руки мужчины, и удержался, пока автобус трясся.

  Затем они притормозили, и он повернулся к заднему краю платформы, готовый сойти. Но впереди было еще сто ярдов, и автобус резко ускорился, качнувшись вперед, так что Салиму пришлось с трудом удержать равновесие. Его теснила сзади небольшая толпа людей, стоявших вокруг него на перроне. Он крепче сжал шест, но давление не уменьшилось, и когда он попытался повернуться, то обнаружил, что его плечи плотно прижаты к толстой женщине и бизнесмену. Повернув голову, он мельком увидел позади себя мужчину: азиата, бородатого, молодого, как сам Салим, и знакомого. Он был из мечети? Или он был тем человеком, которого Салим только что видел в магазине своего дяди? Он попытался рассмотреть получше, но давление на его спину становилось все сильнее, и он просто не мог пошевелиться.