И с тех пор деньги привели к погоне за большими деньгами — и к большим проблемам. Он ушел со Службы в тумане, который вскоре обернулся уголовным расследованием и ордером на его арест. Он бежал из Франции, спасаясь бегством, а Интерпол спешил за ним по пятам. В последующие годы его новый бизнес, связанный с оружием, стал глобальным. Он открыл магазин в Венесуэле, где предпринял определенные меры, которые, как он был уверен, уберегут его от досягаемости Интерпола, а также европейских и американских спецслужб. Оттуда он выезжал осторожно, используя множество разных паспортов, и обычно в страны, где не было опасности экстрадиции, — некоторые страны Центральной Европы, Ближнего Востока, части Азии, другие страны Южной Америки. Эта поездка в Западную Европу была исключением и, как он теперь понимал, ошибкой.
Теперь Аннет смотрела на него с раздражением. — Иди прими душ и переоденься. Я повесил твою одежду в шкаф. Давайте выберемся из этого душного старого отеля и поужинаем. Я заказал столик в ресторане за углом. Вы можете рассказать мне, что произошло, пока мы едим.
Когда он вышел из ванной, Аннет одевалась. Она надела шикарное облегающее черное платье и примеряла ожерелья. Он узнал одну из них, тяжелую серебряную цепочку, которую купил для нее в Женеве. Остальные она купила для себя на его деньги.
'Который из?' — спросила она, когда он вышел из ванной.
— Какой какой?
— Ожерелье, ты идиот, — сказала она полусердито, полуласково. Он заметил маленькие крылышки кожи под ее мышками. Аннет становилась старше, и он не мог предложить ей уверенности в надежной пенсии.
Она остановилась на простом сплетении тонких золотых нитей и повернулась, чтобы получить его одобрение. Он кивнул, не глядя на ожерелье. — Я немного устал, — сказал он.
— Конечно, дорогая . Она выглядела так, словно собиралась обнять его на мгновение, но влажное полотенце, которым он обернул вокруг себя живот, оттолкнуло ее. — Я думаю, ужин был бы как нельзя кстати. Я провел весь день взаперти, ожидая тебя и беспокоясь. Давай, милый, оденься.
Он покачал головой, и она уставилась на него. Он сказал: «Я не думаю, что нам стоит выходить сегодня вечером. На самом деле, я знаю, что нам не следует выходить сегодня вечером.
'Почему?' — спросила она. «Впервые за много месяцев я выбрался из этой жестокой, некультурной свалки, где вы заставляете нас жить, и теперь вы говорите, что я должен оставаться в нашем гостиничном номере?»
Плечи Мильро поникли. Аннет посмотрела на него с отчаянием. — Антуан, я не прошу идти на танцы; просто приличная еда в ресторане, где еда не испанская. Я думал, что в этом весь смысл моего присоединения к вам здесь, в Германии.
'Это было.'
— Тогда что изменилось?
Он вздохнул. «Я думаю, что они могут быть на меня».
Аннет недоверчиво посмотрела на него. — Кто они? — спросила она.
Он пожал плечами. 'Это имеет значение? Французы — это может быть наш старый друг Мартен Сёра. Или англичане. Или любое количество стран. Это действительно не имеет значения. Это Западная Европа, а не Южная Америка. Страны здесь сотрудничают».
— Почему вы думаете, что они вас заметили?
— Не уверен, но у меня была встреча в Париже, в Люксембургском саду. Кто-то прервал нас – молодой человек. В нем было что-то странное, поэтому мы прервали встречу. С тех пор я не мог связаться с ним.
— Почему ты не позвонил мне, когда это случилось? Я бы не пришел.
— К тому времени было слишком поздно, и вы уже были в пути. Вот почему я сказал тебе сменить отель и использовать другой паспорт. Если они заметили меня, то у них будет фотография, и им не потребуется слишком много времени, чтобы отследить, где я остановился в Париже, узнать имя, которое я использовал, и узнать, каким рейсом я отправился в Берлин. Если вы не оставили в последней гостинице следов того места, куда направлялись, то мы будем в порядке в течение двадцати четырех часов или около того — достаточно долго для завтрашней встречи. Очень важно, чтобы я посещал это; если все пойдет хорошо, будут и другие более крупные сделки, и тогда у нас будет достаточно денег, чтобы уединиться где-нибудь в хорошем месте, и нам не придется идти на все эти риски».
Аннет покачала головой. — Я же говорил тебе не ехать в Париж. Но послушали бы? Конечно, нет. Похоже, тебе доставляло удовольствие тыкать пальцем в нос своим бывшим коллегам, даже если это означало, что мы оба окажемся в тюрьме. Как ты мог?'
Она была готова расплакаться, но Мильро уже достаточно часто видел это зрелище, чтобы чувствовать себя равнодушным. Со стороны Аннет было немного мудрено жаловаться на то, что их заставляют жить в Венесуэле на одном дыхании, а на следующем стонать о рисках.
Он терпеливо сказал: — Я стараюсь изо всех сил, Аннет. А если все пойдет хорошо… Поверьте мне, на кону большие деньги, иначе я бы не пошел на такой риск.
— Но что, если они уже напали на тебя? Что, если они схватят тебя, когда ты придешь сюда?
Это была возможность, с которой он не хотел сталкиваться, и уж точно не хотел обсуждать с Аннет. — Я уверен, что у нас есть по крайней мере двадцать четыре часа. Мне пора заключить сделку и вытащить нас отсюда.
— Куда? — взвизгнула Аннет, и ее голос походил на отдаленную, но приближающуюся сирену.
— На случай, если они наблюдают за аэропортами, я думаю, нам следует сесть на поезд в Польшу. Если мы не останемся там, мы сможем безопасно лететь домой.
'Домой? Вы называете Каракас домом? Сирены в ее голосе теперь работали на полную мощность.
— Сейчас он дома, Аннет, и, по крайней мере, в безопасности. Дело в том, что если завтра все пойдет хорошо, тогда мы можем начать думать о том, чтобы жить где-нибудь еще. Он поднял руку, чтобы остановить ее, прежде чем она успела начать. — Нет, не Париж, это правда. Но где-то лучше, чем в Каракасе. Место, где чувствуешь, что вернулся в цивилизацию.
