— Сэр Николас? Лиз пожала плечами. — О, я думаю, мы должны поверить ему на слово, во всяком случае, пока. Без сомнения, Шестая передаст разведданные, когда они будут оценены. Мы ничего не можем сделать, пока не узнаем больше.
Она сменила тему. — Как давно вы здесь?
— Всего два месяца, — сказал он, прежде чем быстро добавить, — но я хорошо знаю Англию. У моей школы была программа обмена со школой здесь. Я прекрасно провел время и часто возвращался».
Lovely – обычно не самое любимое слово американского мужчины. Брукхейвен был англофилом, подумала Лиз, и стремился показать это. Они всегда быстро сообщали вам, что знают это место.
'Какая школа?' спросила она.
Они дошли до угла Птичьей Клетки и Парламентской площади. Брукхейвен указал почти прямо перед ними.
'Прямо здесь. Вестминстер, — сказал он. Они остановились. — Я не в ту сторону, — добавил он, указывая на Птичью Клетку.
'Правильно. Без сомнения, я еще увижусь с вами.
'Я надеюсь, что это так.' Он быстро улыбнулся и ушел.
Лиз намеревалась обойти Зал Королевы Елизаветы, а затем двинуться по диагонали к дальнему углу площади, но под влиянием порыва она продолжила движение прямо, миновала фасад Вестминстерского аббатства и прошла через арку в большой двор Вестминстерской школы. На лужайке перед ней группа пятнадцатилетних подростков в форме небрежно перебрасывала мяч. По ее мнению, в этой сцене было что-то сводящее с ума высшее общество, что-то, что, как она знала, она никогда не сможет понять или полюбить.
Чувствуя себя как-то не на своем месте, вне времени, она пересекла двор, вышла через крошечные ворота в дальнем конце и попала в залитый солнцем лабиринт домов восемнадцатого века, который вывел ее напротив Палаты лордов и длинного сужающегося книзу дома. небольшой парк, удобный для пэров королевства и членов парламента, чтобы подышать воздухом. Она вспомнила роковой день, когда сидела на одной из скамеек с Чарльзом Уэтерби и попыталась спокойно рассказать ему о своем открытии, что то, чего он боялся больше всего, — предатель, работающий среди них, — было правдой. Он воспринял эту новость с видимым спокойствием, но она знала, как он, должно быть, был потрясен.
Она думала об этом сейчас, когда прямо рядом с ней на улице резко остановилась машина. Это был кабриолет «Мерседес-450» — спортивная модель с низкой посадкой, серебристого цвета с удивительно кричащим верхом цвета кетчупа, — в котором она видела, как Бруно Маккей садился на парад конной гвардии.
Ее сердце упало, когда она увидела, как опускается окно переднего пассажира. Водитель наклонился.
— Подвезти? — выкрикнул он.
— Нет, спасибо, — сказала она как можно веселее. Единственный способ справиться с этим мужчиной, как она узнала раньше, — дать понять, что все, что он говорит, не имеет значения.
— Давай, Лиз, полегче. Я пройду мимо твоего дома.
— Я пойду пешком, Бруно, — твердо сказала она, когда фургон загудел в знак протеста против задержания. — Продолжай. Если вы останетесь там дольше, вас арестуют.
Он пожал плечами. 'Одевают. Но не думай, что я не видел тебя там, когда ты общался с врагом. Он сказал это с притворным упреком директора школы.
— Чепуха, — сказала Лиз, испытывая искушение использовать более сильное слово. «Майлз Брукхейвен не враг. У нас с ним «особые отношения». И она пошла дальше, уверенная, что на этот раз оставила Бруно без слов.
ТРИ
В то утро преподобный Томас Уиллоуби надеялся на дождь. Ранее в этом году, во время наводнения в мае, он хотел никогда больше не видеть дождя. Но сейчас, в конце лета, трава скукожилась и завяла, пожелтела от жары и засухи, а сучковатая старая яблоня перед церковным двором выглядела измученной, ее ковер из сморщенных ветровалов обглодали летающие осы.
Когда он впервые переехал из своего норфолкского деревенского прихода в Сент-Варнабас, на окраине лондонского Сити, Уиллоуби боялся самого худшего — бесконечного движения и шума, бродяг, светской культуры, у которой не было времени для его религии. И все же святой Варнава был сюрпризом. Он оказался убежищем от стремительного городского мира. Построенная анонимным учеником Хоксмура, церковь обладала барочной грацией мастера и характерным высоким шпилем. Это было всего в двух шагах от суеты старого мясного рынка Смитфилда и бьющей сталью и стеклом крупнейшей в мире финансовой биржи.
Но церковь не фигурировала ни на одной туристической карте, и ее посещали лишь редкие поклонники , проштудировавшие увесистый архитектурный путеводитель. Он был почти преднамеренно скрытым, спрятанным в конце маленькой улочки с рядными домами восемнадцатого века, еще не облагородившимися. «Правда, немного захолустье», — сказал предыдущий президент во время первого визита Уиллоуби, а затем указал на небольшое кладбище в углу церковного двора. — Он был полон еще с викторианских времен. Это единственное служение, которое вам не придется проводить.
Как и любой городской храм, Свято-Варнава был заперт на ночь. Подойдя к двери ризницы, преподобный Уиллоуби только потянулся за ключами, когда заметил, что дверь уже открыта. Не снова, подумал он, и его сердце замерло. Накануне осенью церковь ограбили — украли ящик для сбора пожертвований и серебряный кувшин, оставленный в ризнице. Хуже, однако, был вандализм: два медных стержня, висевших на стене алтаря, были брошены на пол, их рамы разбиты вдребезги; одна из богато украшенных фамильных мемориальных досок была сильно сколота ударом молотка; и – он содрогнулся от этого унижения – человеческие экскременты, осевшие на скамье.
Он с опаской вошел в ризницу, уверенный, что злоумышленники давно ушли, но обеспокоенный разрушениями, которые они могли оставить после себя. Вот он и удивился, обнаружив комнату нетронутой — ящик для сбора (теперь пустой) на своем месте, рясы висят на крючках; даже предметы причастия лежали на комоде, по-видимому, нетронутыми.
Все еще встревоженный, он осторожно прошел в хоры, боясь того, что может найти. Но нет, алтарь стоял невредимым, его белый мрамор блестел в луче солнечного света, а изящно вырезанная деревянная кафедра казалась неповрежденной. Он поднял голову и с облегчением увидел, что витраж в алтаре по-прежнему цел. Уиллоуби озадаченно огляделся, ища признаки незваного гостя. Их не было.
