В день выпускного ты еще раз попросил у меня прощения. Переплел свои пальцы с моими и сказал, что не хочешь, чтобы я думала, что наши отношения были ненастоящими. Я же тогда усмехнулась и ответила, что отношения как раз были настоящими, а вот чувства — нет. Я сказала, что никогда тебя не прощу, даже если это будет твоим последним желанием.

Это был последний раз, когда я тебя видела.

Я знала, что ты со своей новоиспеченной женой вступил в Орден Феникса, знала, что тридцать первого июля у вас родился сын, которого вы назвали Гарри. Я фыркала и считала, что это самое глупое имя, которое только может быть, и мне хотелось верить, что именно Лили настояла на нем.

Как я сильно ненавидела вашу семью. Я так и представляла ваш дурацкий дом со светлой кухней, желтыми занавесками, постоянно свежими цветами в вазе, короткостриженным газоном и розарием в саду. Я давилась своей желчью, и моментами казалось, будто я и вовсе тебя разлюбила, но лишь потом заметила странный парадокс: сила моей ненависти к тебе соразмерна с силой любви, и эти два понятия так тесно переплелись между собой во мне, что я просто перестала их различать.

Я желала тебе смерти. Тебе и твоей идеальной Эванс. Я много раз представляла, как приду на ваши похороны в красивом черном платье, в перчатках до локтей и черной шляпке с вуалью, зная, что все это расценят, как театральную издевку.

Но на ваши похороны я так и не пришла.

Сначала я не поверила, что вы мертвы, и лишь маленький Гарри остался жив на попечении магловских родственничков твоей благоверной. И еще сильнее я не поверила в то, что виновником вашей смерти, предателем и приспешником Темного Лорда стал Сириус Блэк. Никто, кто знал о дружбе этих двоих, никто, кто хотя бы немного знал настоящее нутро Блэка, не способен был поверить в такую нелепицу.

В то мгновение мне стало отчаянно плевать на то, что ты предпочел ее. К черту все. К черту мою боль. Ты был жив, ты был счастлив, ты дышал, улыбался и смеялся. Ты бы стал прекрасным отцом своему сыну. Ты бы обязательно научил его играть в квиддич, ты бы поделился с ним Картой мародеров, ты бы подарил ему самую скоростную метлу современности.

Черт побери, как ты мог?

Как ты мог взять и умереть? Ты был лучше всех живых, ты был самым светлым и ярким человеком, которого себе только можно вообразить. В тебе так отчаянно кипела жизнь и жажда к новым открытиям и приключениям, а теперь все это погасло и закопано на футы под землю.

С тех самых пор я ненавижу Хэллоуин, потому что именно в тот день мое персональное солнце навсегда закрыло глаза, так храбро и самоотверженно пытаясь защитить свою семью и все, что ему так дорого. Твое сердце пропустило последний удар, и я больше никогда не услышу твой голос и громкий чуть хрипловатый смех. Знаешь, иногда в очередную бессонную ночь мне чудится даже спустя столько лет твой голос. Наверное, так люди и сходят с ума. Наверное, именно так и начинается безумие.

Ты был моей любовью и моей жизнью, а стал моим безумием. И я уже семнадцать лет схожу с ума.

Знаешь в чем шутка судьбы?

Твой сын стал копией тебя: те же угольные взъерошенные волосы, тот же прямой нос и ровная линия губ, он играл в квиддич и был капитаном, он был звездой школы, но его слава имеет трагическое послевкусие твоей смерти. А вот глазами он пошел в Лили — в свою идеальную красивую мать.

А моя дочь стала копией меня даже в том, что так отчаянно и безумно полюбила твоего сына, а он предпочел ей рыжеволосую красавицу. Теперь я с горькой усмешкой признаю, что Гарри на все сто процентов сын своего отца. Но ты бы, несомненно, им гордился.

Уже не впервые почти за два десятка лет я иду по улицам Годриковой Впадины, но все еще также неуверенно захожу на кладбище и аккуратно закрываю за собой скрипучую калитку. Сколько себя помню, она всегда так протяжно стонет, словно издеваясь над моим искалеченным сердцем, которое с каждым таким скрипом обливается новой порцией крови. Довольно быстро я нахожу нужную мне могилу, где вместе с женой похоронен человек, любовь которого стала для меня смыслом жизни. Я останавливаюсь и долго молчу, кусая губы и рассматривая носы своих туфель.

— Я до сих пор, вспоминая, не могу называть тебя по имени, словно случится что-то дурное, если я так сделаю, — начала я. — Знаешь, а ведь война, длившаяся столько лет, война, которая отобрала тебя у меня, наконец, закончилась. Лорд мертв. Твой сын — герой, он отважно боролся и победил. Я думаю, ты можешь им гордиться. — Я поджала губы, смаргивая слезы. — Мне так хотелось начать жить по-настоящему, иметь нормальную семью, но, кажется, моя любовь к тебе сильнее всего. Мне до сих пор так невероятно больно от потери тебя, словно это случилось вчера. Наверное, эта боль никогда не утихнет.

Я истерично усмехнулась и попыталась стереть дорожки слез, оставшиеся на моих щеках.

— Боже, как глупо разговаривать с куском камня. Ты мертв, а я все не могу в это поверить. Мне так хочется верить, что ты меня слышишь вопреки всему. И, уповая на это, я хочу сказать то, о чем молчала двадцать лет, но, кажется, теперь я готова.

Я с усилием сделала прерывистый вдох и, присев на корточки, коснулась озябшей рукой холодного гранита. Это прикосновение отдалось тупой болью, растекающейся по венам и всему телу. Последним ударом был укол в районе сердца, от которого я невольно вздрогнула, но руку все же не одернула.

— Мне потребовалось двадцать лет, чтобы сделать это и понять тебя, так как понимал себя и свои чувства ты. Я прощаю тебя, Джеймс Поттер.

В этот безветренный сентябрьский день вдруг подул легкий ветерок, разметав мои волосы по плечам и спине. Он сделал это так порывисто и одновременно нежно, будто обнял, и тогда я смогла улыбнуться сквозь пелену слез, из-за которых твое имя, выгравированное на граните, расплывалось и становилось совсем нечетким.

С усилием поднявшись на ноги, я кинула последний взгляд на твое имя и стремительно пошла прочь, чувствуя, как меня начинают душить рыдания, но я должна совладать с собой и своими эмоциями, как и все эти годы невыплаканных слез, ведь я даже не смогла достойно оплакать твою смерть. Я должна быть сильной для нелюбимого любимого мужа и взрослой, но такой ранимой дочери.

Калитка снова протяжно застонала, и я позволила себе обернуться, чтобы сделать глубокий вдох и восстановить равновесие. Смерть забирает лучших слишком рано, словно издеваясь, но ей не под силу отобрать мои воспоминания и мою любовь, которая будет жить вечно.

Знаешь, Джеймс, я верю, что в нашем мире возможно все — даже то, что кажется безумным, главное — верить. И я наивно верю, что однажды «Репаро» сможет восстановить мое сердце, разбитое тобой вдребезги.

Знаешь, Джеймс, возможно, когда-нибудь мы встретимся вновь.