В дороге на отряд, сопровождавший Царскую семью, готовилось покушение уральских боевиков с целью ее захвата или беспощадной расправы над ней. Ради осуществления своего плана уральцы готовы были уничтожить и всех сопровождавших, даже московского комиссара. …В случае открытого столкновения, – читаем в воспоминаниях Яковлева, – мы, конечно, справились бы, но стоило бы это таких жертв, каких не стоит вся вместе взятая трехсотлетняя династия Романовых[84].

В апреле 1918 года для большевистского правительства была очевидна целесообразность сохранения жизни Царской семье в связи с дипломатическими отношениями с Германией, как было очевидным и то, что при удобной ситуации с Романовыми необходимо покончить. Из донесения Яковлева, отправленного из Тюмени на имя Свердлова, становится ясным – убийство было предрешено: Только что привез часть багажа (в телеграфной переписке Яковлев называет Царскую семью «багажом» или «грузом». – Н. Р.). Маршрут хочу изменить по следующим чрезвычайно важным обстоятельствам. Из Екатеринбург[а] в Тобольск до меня прибыли специальные люди д[ля] уничтожения багажа. Отряд особого назначения дал отпор – едва не дошло до кровопролития. <…>

<…> У Екатеринбурга, за исключением Голощекина, одно желание – покончить во что бы то ни стало с багажом. Четвертая, пятая и шестая рота красноармейцев готовят нам засаду.

Если это расходится с центральным мнением, то безумие везти багаж в Екатеринбург. <…> Предлагаю свои услуги в качестве постоянного комиссара по охране багажа вплоть до ликвидации[85].

«Ликвидация», то есть уничтожение, убийство, – термин, однозначно понимаемый в среде революционных боевиков, в той среде, которая и взрастила Яковлева как профессионального террориста. Угроза убийства Царской семьи вместе с охранявшим его отрядом была столь велика, что даже видевший многое на своем веку комиссар Яковлев, который всегда, словно эквилибрист, балансировал на грани жизни и смерти и писал о себе, что с начала революционной деятельности его неотступно преследовала пуля и намыленная веревка, – не только опасался препятствий к исполнению задания, но и боялся за собственную жизнь. В телеграмме на имя военного комиссара Уралоблсовета Голощекина Яковлев предупредил его: …у Вас в Екатеринбурге течение среди отрядов сильно[е], чтобы уничтожить багаж. Ручаетесь ли Вы охранить этот багаж? Помните, что Совет [Народных] Комиссаров клял[с я] меня сохранить. Отвечайте подробности лично[86]. Местоимение «меня», как видим, в телеграмме ключевое.

Ненавистью к Августейшим особам были одержимы не только большевистские руководители Урала: с не меньшей силой она проявилась и в среде простонародья, встречавшего в Екатеринбурге поезд с бывшими правителями России. У охранника Матвеева, очевидца событий, читаем описание этой встречи: …я вышел из вагона. Тут мне представилась такая картина: со всех сторон города толпы народа бегут на станцию, узнав, что привезли бывш. царя и царицу.

Перед нашим поездом была выставлена цепь солдат, но справиться с этой многочисленной толпой было весьма затруднительно. Собравшиеся екатеринбуржцы требовали показать им Николая и «Николашиху», как они говорили…[87]

В подобных же красках передана картина встречи и в воспоминаниях комиссара Яковлева. Когда нас увидели, – писал он, – стали требовать вывести Николая и показать им. В воздухе стоял шум, то и дело раздавались угрожающие крики: «Задушить их надо! Наконец-то они в наших руках!» Стоявшая на платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа, и беспорядочные толпы начали было надвигаться на мой состав. Я быстро выставил свой отряд вокруг поезда и для острастки приготовил пулеметы. К великому моему удивлению, я увидел, что во главе толпы каким-то образом очутился сам вокзальный комиссар. Он еще издали громко закричал мне:

– Яковлев! Выведи Романовых из вагона. Дай я ему в рожу плюну!

Положение становилось чрезвычайно опасным. Толпа напирала и все ближе подходила к поезду. Необходимо было принять решительные меры. Я отправил к начальнику станции Касьяна с требованием немедленно поставить между платформой и составом какой-нибудь товарняк, а наш поезд отправить на станцию Екатеринбург-2.

Крики становились все более грозными. Чтобы на время, пока придет Касьян, образумить толпу, я как можно громче крикнул своему отряду:

– Приготовить пулеметы!

Это подействовало. Толпа отхлынула, по моему адресу тоже полетели угрожающие крики. Тот же вокзальный комиссар исступленным голосом вопил:

– Не боимся мы твоих пулеметов! У нас против тебя пушки приготовлены! Вот, видишь, стоят на платформе!

Я посмотрел в указанную им сторону. Действительно, там шевелились жерла трехдюймовок и кто-то около них копошился. Пока я таким образом обменивался любезностями, стараясь так или иначе выиграть время, вернулся Касьян, который, несмотря на всю происходящую суматоху, добился от начальника станции исполнения нашего требования. <…> Через несколько минут мы были уже отделены от бушующей толпы стеной вагонов. Послышались крики и ругань по адресу машиниста товарного поезда, и, пока толпа перебиралась в нашу сторону через буфера товарняка, мы, имея уже прицепленный паровоз, снялись с места и исчезли в бесчисленных путях Екатеринбургской станции, а через 15 минут были в полной безопасности на Екатеринбурге-2[88].

Неудивительно, что при таких настроениях в городе, о которых по газетным публикациям, напомним, было известно и самому Государю, нашлось немало охотников охранять Царя «от побега»: рабочие-охранники гордились своей исключительностью и оказанным им «доверием и честью». В воспоминаниях Авдеева, первого коменданта дома Ипатьева, обращают на себя внимание приведенные им реплики в адрес арестованного Николая II. По ним можно судить об отношении бывших подданных к низвергнутому Императору: Вся охрана бывш. царя, поставленная большевиками, состояла… исключительно из рабочих и преимущественно из металлистов.

<…> Когда кто-либо из охраны появлялся на заводе, рабочие всегда встречали предупреждением: «Смотрите хорошенько, не прозевайте Николая, а то и на завод к нам не показывайтесь». <…> На металлургическом заводе бывш. Злоказова, где я одновременно состоял и комиссаром завода, устроили митинг и потребовали, чтобы я сделал информацию о том, как содержится бывш. царь, его семья и т. д. Дальше на этом собрании были вопросы, почему так долго возятся с бывш. царем, почему он сидит не в обыкновенной царской тюрьме, а живет в барском доме со всем инвентарем и пр., а также: достаточно ли принято мер, чтобы он не сбежал. Помнится ярко выступление одного старика рабочего на том митинге, который говорил, что у нас есть поважнее дела, чем охрана кровопийцы народного. Надо вот завод перестраивать, со снарядов переходить на полезное дело, на продукты мирного строительства, а тут оторвали полторы сотни самых нужных людей на заводе. И дело стоит, и люди там бездельничают[89]. Таков отзыв рядового русского человека о своем Царе, причем поразительно, что подобное сказано не молодым рабочим, а стариком!

В историю гибели Царской семьи, особенно екатеринбургского периода, вкралось немало фактических ошибок, искажений и просто фантазий. Это было обусловлено недостатком точных данных у авторов, которые первыми писали на «Царскую тему», а также и тем, что большинство из них и их последователей не знали так называемых красных источников – документов, исходивших от непосредственных участников преступления. Мы постараемся на примерах показать, что эти свидетельства из первых рук существенно проясняют и дополняют истинную картину событий, происходивших в Екатеринбурге в июне – июле 1918 года.