Большинство писем Императрицы из заключения наполнено переживаниями о судьбе России: Вам всем плохо и Родине!!! Это больнее всего и сердце сжимается от боли – что в один год наделали. Господь допустил – значит так и надо, чтобы поняли и глаза открыли на обман и ложь. <…> …Ранено то, что в нас есть самаго дорогого и нежнаго – разве не так? Вот мы и должны понять, что Бог выше всего и что Он хочет через наши страдания приблизить нас к Себе[37].
Вера – вот что отличало взгляды Александры Федоровны от взглядов многих ее современников, верой дышат все письма Императрицы-узницы, говорящие о том, что ниспосланные ей страдания не только не охладили и не ожесточили ее душу, но и возвысили: Боже, как родина страдает! – писала она. – Бедная родина, измучали внутри, а немцы искалечили снаружи…[38]
Будет что-то особенное, чтобы спасти. Ведь быть под игом немцев – хуже татарскаго ига. Нет, такой несправедливости Господь не допустит и положит все в мере. Когда совсем затоптаны ногами, тогда Он Родину поды мет. Не знаю, как, но горячо этому верю. И будем непрестанно за Родину молиться. Господь Иисус Христос, помилуй меня, грешную, и спаси Россию…[39]
Когда все это кончится? Когда Богу угодно. Потерпи, родная страна, и получишь венец славы. Награда за все страданья. Бывает, чувствую близость Бога, непонятная тишина и свет сияет в душе. Солнышко светит и греет и обещает весну. Вот и весна придет и порадует и высушит слезы и кровь, пролитыя струями над бедной родиной. Боже, как я свою родину люблю со всеми ея недостатками![40]
Ничего новаго не знаю – сердце страдает, а на душе светло, чувствую близость Творца Небеснаго, Который Своих не оставляет Своей милостью[41]. Не забытой милостью Божией Августейшей семье в полной мере пришлось испытать и клевету и предательство. Их оставили почти все. Карл Ярошинский, финансировавший в период войны Царскосельский лазарет и санитарный поезд Ея Величества, вспоминал: Когда произошел переворот и Царская Семья находилась в Царском… никто тогда, даже из самых приближенных к Ней лиц, не хотел идти к Ней, кроме одного священника, который был в составе названного мною санитарного поезда[42]. Измена неотступно преследовала Романовых на всем их крестном пути. Они столкнулись с нею и накануне отъезда в Тобольск. Поведение тех, кому Государь доверял и кого желал видеть рядом с собою в ссылке, было для него неожиданностью. Подтверждением этому являются показания следствию А. Керенского: Я хорошо помню, что первое лицо, которое Он выбрал, не пожелало быть с Ним и отказалось. Я положительно это удостоверяю[43]. Отказался последовать за Царской семьей и ее духовник, протоиерей Александр Петрович Васильев[44].
Отъезд Августейшей семьи из Царского Села в Тобольск послужил очередным поводом для выражения антимонархических настроений, на сей раз со стороны железнодорожных рабочих. Тогда вышло недоразумение с паровозом, – рассказывал сопровождавший в этой поездке Царскую семью Н. А. Мундель. – Рабочие депо Варшавского вокзала, узнав, для кого требуется паровоз, не давали его. Их пришлось тогда кому-то «уговаривать». <…> Доро́гoй, – продолжал Мундель, – было такое приключение. Мы сначала меняли паровозы на больших станциях. Но на станции Званка вышел такой случай. Толпа железнодорожных рабочих, узнав, кто следует в поезде, обступила паровоз. Раздавались крики: «Николашка, кровопийца, не пустим» и т. д. Кое-как проехали, но на больших станциях уже после этого не останавливались[45].
К прибытию Царской семьи в Тобольск ремонт в губернаторском доме всё еще не был завершен. Более недели арестованные жили на пароходе, доставившем их в город. В эти дни Царственные узники еще могли совершать прогулки по Тобольску и его окрестностям. Однако вскоре данное им для этого разрешение недоброжелатели истолковали как неоправданную услужливость, проявленную к Романовым со стороны отряда Временного правительства. И в дальнейшем, как ни просили арестованные, им не дозволялось покидать огороженную территорию губернаторского дома, а прогулки по Тобольску были категорически запрещены.
Один малоизвестный эпизод из жизни Царской семьи на пароходе у тобольской пристани – посещение старинной Абалакской обители – описал позднее с неприкрытым презрением известный уральский коммунист П. М. Быков: Пользуясь неожиданной остановкой, вежливые уполномоченные Временного правительства устроили увеселительную прогулку в Абалакский монастырь, находящийся вверх по реке, немного выше Тобольска[46]. Здесь для семьи служили специальное богослужение, на котором она присутствовала, окруженная плачущими и вздыхающими богомольцами[47].
В обществе, охваченном революционным безумием, всякая снисходительность или даже простая вежливость по отношению к Романовым вызывали у многих крайнее негодование. Незадолго до падения Временного правительства Тобольская городская дума сочла необходимым выступить с опровержением того, что местное население проявляет особые симпатии к Царской семье[48]. Вероятнее всего, публичное отмежевание от заключенных было вызвано политическими соображениями. На самом же деле, по свидетельствам приближенных семьи, жители провинциального города, куда новые веяния проникали с замедлением, проявляли сердечную участливость к семье Романовых. Е. Эрсберг, служившая Царским детям, рассказывала: Население города относилось к Ним хорошо. Много разных приношений из провизии присылалось Им. Многие продукты присылал монастырь. Народ оказывал почтение Семье. Когда проходившие мимо дома видели кого-либо в окнах дома из Августейшей Семьи, кланялись и даже крестили. А раз одна старушка, проходя мимо дома, ругательски ругала солдат: «Проклятые, прохвосты», за то, что они держат под арестом Царскую Семью[49].
Посильную помощь арестованным оказывали сестры местного женского монастыря, о чем свидетельствовала няня детей А. А. Теглева: Хорошо относились монахини к Ним. Они мыли прекрасно Их белье, присылали Им кое-какие продукты, варенье[50]. Люди из других городов России, заинтересованные в спасении членов дома Романовых и желавшие помочь им материально, искали связи с Тобольском. Однако действия этих энтузиастов, как увидим позже, не могли увенчаться успехом.
В период сибирского заключения Царской семьи в стране произошел большевистский переворот. Большевики свергли Временное правительство, и узники перешли под контроль советской власти. Осенью 1918 года в посещаемую семьей Романовых городскую Благовещенскую церковь из Абалака была принесена чудотворная икона Божией Матери «Знамение»[51], ежегодное прибытие которой в Тобольск в летнее время сопровождалось большой торжественностью. Новые власти тотчас усмотрели в этом событии проявление «контрреволюции». Быков пишет об этом следующее: Понадобилось вмешательство Совета, после настойчивых предложений которого икона «ушла» обратно в монастырь[52]. Так заявляла о себе новая революционная власть, которая безжалостно вторгалась как в жизнь членов Царской семьи, так и в жизнь множества других людей необъятной России. Обосновывая насилие как «необходимость», Советы начали открытый повсеместный террор, и, предвозвещая его шествие, крупнейший большевистский вождь Троцкий провозгласил: Наша революция открывает новую эпоху крови и железа![53]
