– Мадам, но ваш сын так увлечен наукой, – вступилась за Шартра Мари-Жозеф. – Если запретить ему заниматься исследованиями, он будет бесконечно несчастен.

– А если разрешить, это может стоить ему жизни! Для вашего брата подозрения тоже могут кончиться опалой. Да и вы лучше берегитесь.

– О каких подозрениях вы говорите, мадам? – изумилась Мари-Жозеф. – Неужели Ива можно подозревать в каком-то низком поступке? Неужели можно подозревать в чем-то бесчестном Шартра? Мадам, он и добр, и умен, и исполнен всяческих достоинств.

– Мой супруг тоже добр, и умен, и исполнен всяческих достоинств, – возразила мадам, – хотя есть у него и недостатки и грехов за ним водится немало. Но его доброта и ум никому не помешали распускать сплетни, что он-де отравил Генриетту Английскую[6] и что его надлежит сжечь на костре.

– Вздор, мама. Всем, кто знал первую мадам, известно, что она умерла от истощения. Она зачахла от несчастной любви к…

– Ах, замолчи, откуда тебе знать, в ту пору твой отец только задумывался о втором браке…

– А вы пребывали в Пфальце с тетушкой Софией!

Мадам низко опустила голову, прижавшись лбом к шелковой золотистой шерсти Георгинчика Старшего. Георгинчик Младший, шумно дыша, не отрывая носа от пола, сновал у ее ног, безуспешно разыскивая своего товарища.

Мадам снова вздохнула:

– Как жаль, что я там не осталась!

Она целую минуту не отрываясь глядела на Лотту. Постепенно она задышала размереннее и совсем успокоилась, удержавшись от слез. Мари-Жозеф стало нестерпимо жаль мадам, которая так скучала по дому.

– Я найду тебе принца, Лизелотта, – пообещала мадам. – Мой долг – найти его, а твой – выйти за него. Надеюсь, в день свадьбы ты не будешь меня ненавидеть. Надеюсь, ты будешь счастливее меня.

– Мама, не тревожьтесь по поводу дня моего бракосочетания. Клянусь вам, вы будете мною гордиться. Но постойте, как же нам вас причесать?

– Дай мне ленту, я сейчас подвяжу волосы, – решила мадам, критическим взглядом окидывая Лоттин фонтанж. – У тебя их столько, что можешь одну мне пожертвовать. А на меня никто и не посмотрит, что за беда, если я не сделаю пышной прически.

– Мари-Жозеф, пожалуйста, помогите маме.

– Я могу лишь призвать на помощь Оделетт, мадемуазель.

Она вывела Оделетт вперед и держала коробочки со шпильками и лентами, пока Оделетт колдовала над волосами мадам. Лотта присоединилась к ним, с восторгом взяв на себя роль помощницы камеристки.

– Мама, улыбнитесь, прошу! – взмолилась Лотта. – Вы выглядите великолепно. Не прикажете ли подать шоколада с пирожными, ведь нам предстоит поститься до самого вечера?

– Мне нельзя улыбаться, потому что зубы у меня безобразные, и нельзя есть пирожные, потому что я и так толстая, – возразила мадам. – Но чтобы угодить вам, я сделаю и то и другое.

Оделетт как раз заканчивала убирать волосы мадам, когда, в сверкающих бриллиантах и блестящих шелковистых париках, словно три павлина, в покои мадам с шумом вторглись месье, Лоррен и Шартр. Откуда ни возьмись явились слуги с блюдами пирожных, фруктов и вином.

Мадам механически, будто заведенная кукла, тотчас встала со стула и сделала супругу реверанс. Месье ответил на ее приветствие по всем правилам этикета.

– Я привел вам своего парикмахера, мадам.

Месье пригладил локон пышного черного парика и отпил глоток вина из серебряного кубка.

– Позвольте ему…

– Меня и так уж измучили, – возразила мадам, махнув парикмахеру, чтобы он их оставил.

Лоррен и Шартр, потягивая вино, с удовольствием и явным злорадством наблюдали эту сцену. Разочарованный парикмахер с поклонами удалился.

– У вас новый парикмахер? – спросил месье. – Волосы убраны изящно, я бы сказал, очень изящно. Вот если бы еще добавить пару оборок…

– Нет, благодарю вас, месье. Я слишком стара, чтобы носить фонтанж. Уж лучше я буду убирать волосы просто. Такую простоту предпочитает ныне и ваш брат-король.

Месье и Лоррен переглянулись; даже Мари-Жозеф знала, что в юности король вел себя куда свободнее и обожал красавиц, следовавших всем капризам моды. – Кто вас причесал? – спросил месье у дочери. – Просто очаровательно!

– Мадемуазель де ла Круа, папа, – ответила Лотта. – Мне так посчастливилось, что она моя фрейлина, а ведь подумать только, она могла навеки похоронить себя в Сен-Сире!

– Это всецело заслуга Оделетт! – запротестовала Мари-Жозеф.

Оделетт робко присела в реверансе. Месье поискал по карманам и, не найдя ничего, кроме крошек, отколол со своего жилета брошь с бриллиантом и протянул ее Оделетт.

– А где же отец де ла Круа? – осведомилась мадам. – Он обещал ненадолго отвлечься от своих исследований и поведать нам о путешествии.

– Он будет здесь с минуту на минуту, мадам.

– Если он опоздает, мадемуазель де ла Круа, – вставил Шартр, – я буду счастлив сопровождать вас.

– Если уж ваша супруга не удостаивает своим сиятельным появлением мои покои, – отрезала мадам, – то вы будете сопровождать сестру.

– Ах, мадам, – откликнулся Лоррен, – мадемуазель де Блуа боится, что из ваших покоев ее выметут вместе с мышиным пометом.

– Мадам Люцифер найдет себе занятия более увлекательные, нежели пребывание в моем обществе, – сказал Шартр, – за что я ей бесконечно благодарен.

– Я так хочу услышать рассказы вашего брата о приключениях, – произнесла мадам, – если я опоздаю, то чего-то интересного и волнующего мне придется ждать еще лет десять.

– Если вы пропустите хоть один эпизод, мадам, – заверила Мари-Жозеф, – мой брат повторит все нарочно для вас столько раз, сколько вы захотите.

– Вы доброе дитя.

– Мадемуазель де ла Круа, я принес вам подарок.

С этими словами Шартр неловко двинулся к ней, обводя комнату остановившимся незрячим глазом. Мари-Жозеф всегда боялась, как бы он не упал у ее ног.

Он вытащил пробку из красивого маленького серебряного флакончика и протянул ей.

– Что это, сударь?

– Духи, я сам их изготовил.

Он стал перед ней на одно колено. Мари-Жозеф смущенно отшатнулась:

– Сударь, встаньте, молю вас!

Он схватил ее за руку, чтобы нанести несколько капель духов ей на запястье, но его остановила Лотта:

– Постой, Филипп, пусть она сначала их понюхает. Вдруг они ей не подойдут.

– Неужели это возможно?

Мари-Жозеф лихорадочно соображала, уместно ли принимать в подарок духи от женатого мужчины фрейлине его сестры, однако критиковать его манеры не решилась – это было бы и вовсе верхом неприличия. Она задумалась, почему жена постоянно избегает его общества, хотя он, несмотря на частичную слепоту, очень хорош собой и занимательный собеседник.

– Чистые цветочные эссенции!

Шартр помахал пробкой перед лицом Мари-Жозеф, и ее объяло нежное благоухание.

– Розы! Сударь, какая прелесть!

Шартр пролил несколько капель на запястье Мари-Жозеф, а потом потянулся к ее груди. Мадам выхватила у него флакончик. Шартр обиженно надул губы.

– Принцу не пристало выполнять обязанности камеристки! – Мадам передала флакон Мари-Жозеф. – Пусть ваша служанка надушит вас, мадемуазель де ла Круа, если вам угодно.

– Я всего лишь хотел доказать мадемуазель де ла Круа, что я настоящий химик, – возразил Шартр. – Я мог бы ассистировать ее брату. Я мог бы заниматься исследованиями вместе с ним.

Оделетт слегка окропила розовой водой запястья Мари-Жозеф, шею за ушами и грудь в вырезе платья. Эссенция быстро улетучилась, оставив на коже холодок и окутав Мари-Жозеф ароматным облаком.

– Хотя ты и воображаешь себя химиком, – съязвил месье, – парфюмер ты в лучшем случае начинающий.

Шартр своим странным зловещим взором следил за руками Оделетт. Лоррен улыбался Мари-Жозеф иронично и сочувственно. От улыбки в уголках глаз у него появлялись чудесные морщинки.

– Попробуйте лучше как-нибудь один из моих составов, – сказал месье, взмахнув платком возле ее лица. Благоухание роз тотчас поглотил резкий запах мускуса.