– Ку-и-и! Элинор!

Это Роуз.

У Элинор дрожат ноги. Она выпрямляется и поворачивается в сторону младшей сестры, которая уже покинула перрон и теперь поднимается к ним по склону холма. Роуз широко улыбается из-под гибких полей соломенной шляпки: розовощекая и такая красивая. Образец совершенства. Сестра быстро идет в их сторону и машет рукой. В другой руке она держит чемодан.

Мейбл ерзает в материнских руках и указывает на Роуз.

Элинор вновь поворачивается к Теду:

– Не беспокойтесь. Мейбл хорошо себя чувствует. Вчера она легла спать позже обычного. Да и устала на жаре, пока ехали сюда. Вот и решила устроить нам маленькое представление. Вы же знаете детей! Мне так неловко, что у вас выпали письма. Мы вам поможем их собрать.

– Я и сам соберу, – отвечает Тед. – Ну раз с вашей малышкой все в порядке…

Судя по его лицу, сам он в этом сомневается.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, – повторяет Элинор. – Мейбл в полном порядке. И незачем… совершенно незачем рассказывать об этом кому бы то ни было.

Тед кивает и наклоняется за упавшим велосипедом. Он прислоняет своего железного коня к дереву и принимается собирать разлетевшиеся письма.

– Уже забыл, – говорит он, быстро улыбнувшись Элинор.

Роуз переходит улицу. Последние ярды она пробегает и, бросив чемодан, устремляется к старшей сестре. Шелестит ткань ее красивого хлопчатобумажного платья. От Роуз пахнет цветами. Смеясь, она заключает Элинор в объятия. Мейбл протискивается между ними. Паровозный свисток, доносящийся со станции, заставляет их разомкнуть руки. Над паровозом взвивается облако пара. Уши Элинор наполняются натужным лязгом вагонов трогающегося поезда. Мейбл слишком тяжелая, и Элинор осторожно опускает дочку на землю.

– Ох, Роуз! До чего же я рада тебя видеть! Даже не слышала, как подошел поезд!

– И я рада, моя дражайшая Элинор. А как там моя любимая племяшка? – Роуз нежно щиплет щеки Мейбл, и девочка застенчиво прячет голову в подол материнского платья. – Как же ты выросла! – Роуз поворачивается к Теду, продолжающему собирать рассыпавшиеся письма. – Что у вас случилось? Вам помочь?

– Благодарю вас, все в порядке. – Он склоняется над почтовой сумкой. – Пострадал от собственной оплошности. Рад вашему возвращению, мисс Кармайкл. Сколько же вы отсутствовали?

– Целых девять месяцев! – со смехом отвечает она. – Можете поверить?

– Добро пожаловать в родные края, – говорит Тед, собирая последние письма. – Ладно, двинусь дальше.

– Да. Тед, спасибо за помощь.

– Надеюсь, с ней все в порядке, – еще раз произносит почтальон и озабоченно косится на Мейбл. – Прекрасного дня вам обеим.

– Счастливо, Тед!

Он перекидывает длинную ногу через велосипедную раму, сгибает колени, чтобы не задеть выпирающую сумку с почтой, и уезжает.

Элинор отстраняется, разглядывая сестру.

– Как ты замечательно выглядишь! – с улыбкой говорит она.

Роуз пополнела. Она буквально пышет здоровьем. Ее голубые глаза лучатся, на щеках румянец. Эдвард без труда найдет ей подобающего мужа.

Элинор наклоняется за чемоданом, оставленным сестрой.

– Забирайся в двуколку, и едем домой. Полагаю, миссис Беллами уже приготовила нам торт «Виктория» с начинкой из клубничного джема. Как ты любишь, Мейбл. И Роуз тоже.

Малышка облизывает губы и чешет живот.

– Вкуснятина, – говорит она. Ее недавняя оторопь прошла столь же быстро, как и появилась. – Я люблю клубничный джем.

Совершенно нормальная детская речь. Никаких запинок. Может, ужасный эпизод ей просто привиделся? Не будь рядом Теда, она бы убедила себя в этом.

– Я тоже люблю клубничное варенье. – Роуз улыбается племяннице. – Видишь? У нас с тобой одинаковые вкусы.

Мейбл вкладывает свои пальчики в обтянутую перчаткой ладонь тетки.

– Как здорово вернуться домой! – восклицает Роуз, усаживаясь в двуколку.

Элинор трогает поводья. Дилли разворачивается и пускается в обратный путь к Брук-Энду. Мейбл усаживается между матерью и теткой.

– После путешествий тебе понадобится заново привыкать к тихой старой Англии, – говорит Элинор.

– Конечно, но я скучала по родным местам. И по тебе, дорогая Элли. Прежде мы если и расставались, то всего на несколько недель. – Она улыбается. – Однако… Париж и в самом деле удивителен. Как щедро было со стороны Эдварда отпустить меня в путешествие!

– И тебе оно пошло на пользу? – с напускной серьезностью спрашивает Элинор. – Ты превратилась в шикарную говорливую парижанку? Эдварду захочется увидеть результаты его щедрости.

– Придется отдать себя на его суд, – смеется Роуз.

Отдохнувшая Дилли пускается рысью. Элинор смотрит на профиль сестры. Роуз и в самом деле вся светится. Месяцы, проведенные в Париже, и недели путешествия по Италии явно пошли ей на пользу.

Сестры умолкают, убаюканные негромким цокотом копыт Дилли, чья гладкая шкура то озаряется светом, то тускнеет при переходе от открытых участков дороги к затененным. Меж тем солнце постепенно клонится к закату.

Теперь, когда Роуз сидит рядом, тайна Элинор бурлит и поднимается, словно горячий воздух. Ей не удержать это в себе. Она чувствует, что поступит очень даже правильно, если поделится первым делом с Роуз.

– Роуз… – шепчет Элинор над головой Мейбл. – У меня есть новость.

Глаза Роуз понимающе округляются.

– Ого! В самом деле? И каков… Слушай, ты хорошо себя чувствуешь?

Лоб сестры тревожно морщится. Неудивительно, что после трех выкидышей она встречает новость с некоторой настороженностью.

Элинор чувствует, что ее глаза наполняются слезами, и тоже улыбается:

– Три месяца. На этот раз врач уверен. Н-но мне никак не побороть страх. Я даже Эдварду еще не говорила. Не хочу искушать судьбу.

Роуз тянется к Элинор и крепко сжимает ее плечи:

– Раз врач говорит, что все будет в порядке… Что ж, тогда это замечательная новость. В прошлые разы ты не могла преодолеть двухмесячный рубеж. Или два с половиной.

– Да, знаю. И тем не менее… Трудно не волноваться.

– Конечно, – соглашается Роуз. – Это вполне понятно. Но ты должна следить за собой. Никаких волнений и чрезмерных нагрузок. – Она грозит сестре пальцем.

– Постараюсь.

– Мама, а что такое волнения и чрезмерные нагрузки?

Мейбл во все глаза смотрит на мать, надеясь включиться во взрослый разговор.

– Это значит, что мама не должна слишком уставать и расстраиваться.

– А почему?

– Позже поговорим, – шепчет сестре Элинор и наклоняется к Мейбл. – Просто маме нельзя слишком уставать и допускать, чтобы у нее болела голова.

– У меня голова болит, – заявляет Мейбл.

– Слушай, а что произошло перед самым моим появлением? – Роуз явно пытается сменить тему разговора. – Почему Тед тебя спрашивал, все ли в порядке с малышкой?

– Это… – Элинор чувствует, как радость медленно покидает ее, словно воздух из развязанного воздушного шарика. – Просто Мейбл…

Что ж это было? Ей не подобрать слов для описания случившегося.

– Так, ничего особенного, – наконец произносит Элинор, глядя на дочку. На лице малышки ни малейших тревожных признаков. – С ней все в порядке.

Дилли минует каменные столбы ворот, за которыми тянется широкая дорога, ведущая к широкому эдвардианскому фасаду Брук-Энда. День с его яркими красками погас. Элинор охватывает тягостное чувство. Оно накрывает ее, словно нежданное влажное облако.

Поезд, который должен был прийти в Мейфилд в 18:40, опоздал. Эдвард выходит из вагона и сразу погружается в липкий воздух. Помахивая портфелем, он идет к ожидающему его автомобилю. «Никак гроза собирается?» – думает он. Обычно здесь, среди сочной зелени Суррейских холмов, царит прохлада и можно забыть про духоту, дым, копоть и сутолоку Лондона. За городом человек может дышать в полном смысле слова.

Но этим вечером рубашка Эдварда намертво прилипла к спине. Пот катится у него по вискам. Подмышки тоже все мокрые. Он торопливо снимает пиджак и вешает на согнутую руку.