Контролер, показалось, даже немного расстроилась, но кивнула и пошла дальше. Женя отдула со лба соломенную прядь, закатывая глаза, и вновь отвернулась к окну.

В отражении сквозь дома и деревья глядит кареглазая блондинка, очень грамотно окрашенная, и никто не догадывался, что она в действительности шатенка. Кожа светлая, за все лето она не успела съездить на море, тогда как остальные в музее заполонили свои инстаграммы фотографиями вроде «я в купальнике», «я со стаканом», «а вот мои ноги»…

Жене было некогда. Она все лето проходила интенсив по сестринскому делу. Коллеги считали это блажью, говорили, что у нее и так хорошая профессия, а она великолепный специалист. Но Женя хотела обладать каким-то действительно полезным навыком. Ведь в случае войны или землетрясения ее умение разбираться в древностях никому не поможет.

Погруженная в эти мысли она не заметила, как дома стали реже, дорога пошла вниз. И лишь, когда автобус остановился, очнулась.

Выйдя на остановку, она потянулась и хрустнула спиной – та затекла от долгого сидения. Затем огляделась.

– Ну и Тмутаракань.

Эрвью-стрит, 18 явно находилась не в центре. Возвышенные домики и блестящая на солнце брусчатка остались позади. Здесь дома тоже есть, но очень разрозненно, будто стесняются, что вообще тут стоят.

Зато прямо с остановки, которая, вроде как, на возвышенности, открывается чудесный вид на зеленые луга, что тянутся куда-то влево и упираются в темню полоску леса. Прямо от остановки – дорога. Не брусчатка, а вполне себе асфальт. А вдалеке справа массивное здание, вокруг которого куча палаток и людей.

– Похоже, это и есть Эрвью-стрит, 18, – сообщила себе Женя.

Она двинулась по обочине, потому что тротуара не оказалось. Преодолев расстояние не меньше километра, оказалась перед чем-то вроде ярмарки. За ней высится долгожданный музей, и Женя решительно ступила меж прилавками и шатрами.

Тут же дорогу перегородил паренек со всклоченными волосами и наряде восемнадцатого века.

– Без костюма нельзя! – почему-то весело сообщил он на английском, который больше похож на шведский.

Вся эта командировка начала доставать. Женя сделала вдох и выдох, затем произнесла терпеливо, стараясь перебить шум ярмарки:

– Я на работе. Мне в музей.

– Мы тут все на работе, – усмехнулся всклоченный все с тем же жутким акцентом.

Женя сунула пальцы в карман и достала ламинированную карточку.

– У меня пропуск, – сообщила она, чувствуя, что вот-вот и закипит. – Я сотрудник, мне назначено.

Лицо всклоченного приняло шутовское выражение, он пожал плечами и проговорил:

– Без костюма не пустим.

– Да вы издеваетесь! – вырвалось у Жени, она попыталась обойти его.

Но тот снова перегородил путь и развел руками, расплываясь в широкой улыбке. Затем помахал кому-то. Из толпы появились еще несколько ряженых под старину и приблизились. Женя поморщилась. Эти болваны даже не потрудились изучить костюмы восемнадцатого века. Женщины тогда носили совсем другие прически, а такие платья устарели еще в шестнадцатом.

Разномастная компания остановилась рядом, а Женя сказала, с трудом сдерживая негодование:

– Я прибыла из другой страны, у меня задание. У меня работа, в конце концов. А вы меня не пропускаете? Это что вообще?

Он как-то виновато улыбнулся и произнес:

– Иностранные гости здесь не редкость. Просим извинить, но здесь проходит фестиваль реконструкторов. Без костюма вход пятнадцать евро.

– Сколько?! – вырвалось у Жени, глаза округлились. – У вас даже костюмы не аутентичные! За что пятнадцать?

Юноша развел руками.

– Не мы устанавливали цену. Извините.

– Но у меня нет костюма, – выдохнула Женя, растерявшись от такого ответа.

Парень тут же нашелся.

– За десять евро вы можете взять у нас костюм, – сказал он. – Напрокат, разумеется. Вот это платье, на пример.

Женя окинула профессиональным взглядом оценщика наряд, который с древностью совсем не вязался, и огрызнулась, вытаскивая из кармана смартфон:

– Не буду я платить десять евро за ваши лохмотья.

Она быстро набрала начальнику, а юноша в парике вскинул палец и покачал им.

– Нет-нет, – сказал он, – на фестивале запрещены все элементы современности.

Женя послала ему хмурый взгляд и проигнорировала. В телефоне пару секунду длилось молчание, затем услужливый компьютерный голос сообщил, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети – значит, Виктор Геннадьевич еще в метро. В самый не подходящий момент.

Женя тихо ругнулась и убрала смартфон обратно.

– Я это не надену, – сообщила она категорично. – И уж точно платить за это не буду. Пропустите немедленно, иначе сообщу начальству музея, что с иностранным гражданином обращаются неподобающим образом.

– Начальство музея предупреждено, – невозмутимо проговорил парень. – В современной одежде на территорию фестиваля запрещено.

– Дурь какая! – выругалась Женя в голос по-русски, и уже по-английски сказала: – Давайте, что у вас есть самого простого?

Лицо паренька расплылось в улыбке. Он откуда-то достал накидку из темно-синего бархата с кое-как пришитой атласной летной по краям и капюшону.

– Три евро.

Женю уже трясло от возмущения и гнева. В ее честно заработанный отпуск, она, вместо того, чтобы заниматься практикой в очень полезном ремесле, рядится в какое-то барахло реконструкторов-недоучек.

Вытащив из кармана три евро, она сунула их пареньку и выхватила накидку, торопливо приговаривая:

– Давай, давай, быстрее… Торчу тут пол часа…

Она быстро набросила на плечи и застегнула на шее, вновь скривившись – таких застежек в восемнадцатом веке не было. И в девятнадцатом тоже. Женя покачала головой.

– Вы бы хоть книжки почитали, прежде чем в такое рядиться, – проговорила она делая шаг в сторону музея.

Юноша вскинул голову, словно его оскорбили в самое сердце, и проговорил обиженно:

– Вообще-то, мы шили наряды по самым известным фильмам эпохи.

Женя оглядела его сверху-вниз и обратно, и сказала:

– Оно и видно, что по фильмам. Вам нужны наряды эпохи рококо, а не… А ладно.

Махнув рукой, Женя заспешила к музею, протискиваясь сквозь ряженых реконструкторов. Те вопили песни, как им казалось, на староанглийском, плясали очень корявую джигу в почему-то шотландских костюмах, и вообще делали то, что по мнению специалиста в лице Жени не вписывалось в историю никак.

Наконец, грохот рукотворных барабанов и самодельных свистулек, наряду с песнями и гоготом, остались позади. Женя с облегчением выдохнула, когда оказалась перед массивными дверьми.

Распахнув, она вошла. Воздух музея окутал прохладой и запахом, который ни с чем не спутать. Так пахнет история.

Слева за стойкой дремала контролерша с прической, которой могли бы позавидовать дамы эпохи Просвещения. Когда скрипнула дверь с доводчиком, она встрепенулась и устремила взгляд на Женю.

– Музей на сегодня закрыт, – сообщила она поспешно, будто оправдывается за свой сон.

Женя проговорила терпеливо, хотя поездка стала напоминать женитьбу Фигаро:

– Меня зовут Евгения Вольтова. Я к Мистеру Шайну по поводу оценки экспоната.

Контролерша еще секунду смотрела на нее, разглядывая бархатную накидку, потом встрепенулась и подскочила.

– О, к мистеру Шайну. Конечно, он говорил, – затараторила она. – Пойдемте. Конечно пойдемте.

Вместе с контролершей, которая без умолку рассказывала обо всем, что проплывало мимо, они двинулись через музей.

Внутри он показался больше, чем снаружи. Жене пришлось впечатленно признать, здесь и впрямь собраны уникальные экспонаты. Таких её музей не видел даже на привозных экспозициях. Потерянная статуя Венеры, бюст Аполлона, гигантская картина над лестницей с изображением, рыжего, как мандарин, мужчины… Даже черный мраморный пол главного зала выложен белым во что-то вроде звезды.

Всё буквально кричит, что музей раритетный настолько, что Женя усомнилась, в способности ее начальства выкупить даже самый простой экспонат.